– Это ты сам додумался до такого?
– Так ясно же к чему там дело идет, газеты читаю. В ноябре пройдут выборы в США, 100 % победит Линдон Джонсон, он дождется инаугурации – и вперед! А Конгресс уже развязал ему руки своей Тонкинской резолюцией.
– Я бы не был так в этом уверен.
– И зря. Попомните мои слова: именно так все и произойдет, США ввяжутся в эту войну, и крайний срок этому – весна.
– Возможно, но не обязательно.
Недоверчивость шефа понятна – пока все вмешательство США ограничивается лишь военными советниками и патрулированием Тонкинского залива эсминцами, а Джонсон усердно изображает из себя миротворца. Но я-то уже хорошо знаю, чем это закончится. И ЦРУ действительно будет проводить операции, отвлекающие прогрессивную общественность от войны во Вьетнаме. И там уже все сгодятся – и Синявский с Даниэлем, и Бродский, и много кто еще.
– Ладно, я понял, что мы должны сыграть на опережение. Посоветуюсь с Никитой Сергеевичем, как нам это достойно провернуть, чтобы не выглядело уступкой его защитникам. Отступать ведь тоже надо уметь красиво.
С чувством выполненного долга я прощаюсь и выхожу из столовой. Теперь мне в Союз Писателей, нужно и там почву «удобрить».
* * *
У большого желтого особняка с надписью «охраняется государством» было все так же многолюдно. Загорелые авторы вернулись из отпусков и потянулись в центр писательской жизни страны. С трудом протиснувшись между двумя серыми Волгами, я взглянул на памятник Толстому, тяжело вздохнул и вошел внутрь. На лице пожилой вахтерши появилась сосредоточенность. Узнает? Нет, без бороды не узнала.
– Ваш писательский билет?
Я достаю красную книжечку, который всего полтора месяца, гордо показываю.
– Ох ты боже мой, какой молоденький – улыбается женщина – И уже писатель!
– «Город не должен умереть». Во всех книжных магазинах страны.
На нас оглядываются, я вижу улыбки на лицах коллег, спешащих по своим делам.
– Ну заходи – усмехается вахтерша, потом лицо ее становится серьезным – Это правда, что фашисты хотели взорвать Краков?
– Истинная правда.
– Ох, побольше бы таких книг – вздыхает женщина – А то забывать начали.
Я благодарно киваю, начинаю подниматься по лестнице на знакомый этаж. Тут мы с Викой встретились с Шолоховым, а он нас познакомил с главой Союза писателей Фединым.
Приемная Константина Александровича пуста, секретарша качает головой:
– Сегодня не приемный день, приходи завтра… Хотя подожди – девушка присматривается внимательно ко мне – Ты же Русин! Извини, без бороды не узнала. Тебя разыскивали, минутку.
Секретарша исчезает за дверью кабинета, через минуту появляется сам Федин. Литературный чиновник одет в строгий темный костюм, в руках у него шляпа.
– Вот! Побрился и на человека стал похож – Константин Александрович приветливо улыбается, жмет мне руку – Поехали со мной, по дороге переговорим.
– А куда ехать? – растерялся я.
– В особняк Морозовой – Федин тянет меня за локоть за собой.
– Это же дом приемов МИДа? – вспоминаю я.
– Из Штатов прилетела Элизабет Флинн.
Я делаю легкий прокол в память, Слово начинает бухать в голове на повышенных тонах. Передо мной открывается ТАКАЯ картина. Элизабет Флинн – глава коммунистической партии США – умрет от тромба в артерии через неделю. Хрущев устроит ей торжественное прощание на Красной площади, будет стоять в траурном карауле у гроба. Но это даже еще не все. В свите Элизабет в Союз прилетели оба Чайлдса – Моррис и Джек. Первый работает заместителем по связям с зарубежными компартиями. Второй и вовсе курьер, который возит наличные доллары из Москвы в Штаты. А еще оба – давние агенты ФБР.
Всего за тридцать лет Суслов и Ко умудрятся отгрузить предателям больше тридцати миллионов долларов на финансирование Компартии США. Большая часть этих денег отправится прямиком в американский федеральный бюджет. И что мне со всем этим делать??
– …Громыко устраивает прием в ее честь… – тем временем продолжат рассказывать Федин спускаясь по лестнице.
– Меня же не приглашали – говорю я, ради того, чтобы что-то сказать.
– Договорюсь – машет рукой председатель СП – Ты у нас восходящая звезда. Вот увидишь, все захотят с тобой познакомиться. И мне с тобой надо поговорить. Мы тебе обещали с жильем порешать вопрос…
– Да? Вы сказали зайти в правление через пару недель.
– Мы хотели предложить тебе дачу в Переделкино. Это конечно, против правил, чтобы молодому писателю так быстро выделяли жилье, но было несколько звонков на твой счет…
– Константин Александрович, давайте об этом потом – я у меня все еще голова кружилась от КАРТИНЫ.
– Потом так потом – Федин махнул рукой водителю черный Чайки, что стояла у крыльца Союза Писателей – Прогуляемся пешком, тут недалеко.
Мы вышли по улицу, свернули в первый переулок.
– Тогда надо обсудить пресс-конференцию – Федин закурил – Книга вызвала большой ажиотаж. В издательство Советский писатель поступило три предложения об экранизации, девять запросов на переводы из разных стран. Американцы, кстати, тоже заинтересовались.
Я слушал все это краем уха и думал о Чайлдсах. Что мне с ними делать? Сдать Мезенцеву или Иванову? А под каким соусом? Своими бы руками прикончил, предателей. Замочил в сортире.
– Кстати, мне звонил Александров, рассказывал о тебе – Федин внимательно посмотрел на меня – По Москве ходят слухи о последних событиях…
– И что же рассказывают?
– Ты причастен к… тому, что произошло… с Брежневым?
– А что слухи говорят?
– Молодой писатель рассказал о планах заговорщиков Хрущеву.
– Моя фамилия упоминается?
– Нет, но нетрудно сопоставить…
– Константин Александрович, а разве мы не подошли?
Впереди, у ограды дома Зинаиды Морозовой стояло изрядно представительских ЗИЛов-111, Чаек. Рядом с ними прохаживались милиционеры и молодые люди в штатском, в которых впрочем не трудно опознать кгбэшников.
– Ладно, не хочешь говорить – не надо – обижается Федин – Подожди меня здесь, я договорюсь о пропуске.
Я пожимаю плечами, начинаю прогуливаться вдоль ограды, разглядывать ранний московский модерн. Да… Кучеряво жили русские купцы-миллионщики. Портики с колоннами, мрамор… Повернув за угол, вижу небольшое «техническое» крыльцо. На нем стояла курила пожилая женщина с одутловатым, желтоватым лицом и пышными волосами. Одета она была в длинное вечернее платье «в пол».
– Необычная одежда – по-английски произнесла женщина, разглядывая мою черную водолазку под «пиджак» – В Америка так творческая богема одевается.
– А я и есть богема – на том же языке, слегка запинаясь, ответил я.
– О! Вы говорите по-английски!
– Немного.
– Я Элизабет Флинн. А вы кто?
Вот это встреча! Судьба и Логос прокладывают мне дорогу. Ну же! Слово, что мне делать? Песня в ушах усиливается, приходит внезапное решение.
– Я внук известного целителя Распутина.
Женщина морщит лоб, вспоминает.
– Того Распутина, который состоял при царе Николае? Серьезно?
– Да. Иван Распутин. К вашим услугам.
– Вот это номер – Элизабет качает головой – А что ты тут делаешь? На прием пришел?
– Да. После того, как дипломаты выпьют, их жены любят устроить гадания.
– Нет, серьезно? Коммунисты? Они же все атеисты.
– Это они на публике атеисты. А так все верят. Кто в бога, кто в высшие силы, кто-то в перерождение в следующей жизни.
– И как же ты гадаешь? – Флинн скептически посмотрела на меня.
Интересно, а где ее охрана? Или она выскользнула сюда тайком?
– Могу по руке.
– Бред какой-то…Выйти покурить и наткнуться на предсказателя. Это КГБ так шутит надо мной?
Нет, родная. До сверхуспешного проекта «Баба Ванга», которую устроит болгарские спецслужбы всему миру еще несколько десятилетий.
– Ладно, я пойду – театрально пожимаю плечами, разворачиваюсь.
– Стой! Вот моя рука. Погадай мне.
Расчет на женское любопытство сработал.
Ладонь Элизабет испещрена морщинами. Я бросаю один взгляд, тут же с негромким криком отталкиваю руку.
– Что, что ты увидел, Айван? – Флин обеспокоенно на меня смотрит.
– Ты… ты скоро умрешь.
– Что за дешевка?? – хмурится женщина.
– У вас серьезные проблема с желудком и… тромбы в крови. Понимаешь? Тромбы! Они закупорят артерию и гуд бай.
– Меня и правда, тошнит… Нет, не верю! Это какие-то игры КГБ. Я в них не участвую.
Флин выкидывает сигарету, открывает дверь.
– Элизабет! – я тихонько окликаю женщину – Когда тебе станет плохо и ты начнешь умирать… Ты вспомнишь обо мне.
Глава коммунистической партии США напряженно останавливается в дверях.
– И когда ты вспомнишь про это гадание. Скажи кому-нибудь из врачей…
– Ах, меня значит будут лечить – ерничает Флинн.
– Чтобы позвали кого-нибудь из руководителей КГБ.
– Вот оно! Наконец мы добрались до финала этого спектакля!
– А им ты сообщишь, что оба Чайлдса – Моррис и Джек – предатели. Уже больше десяти лет работают на ФБР. Большая часть из тех миллионов, что вам передают в Союзе – достается американским властям. На часть последнего транша… сколько там было? Триста двадцать тысяч? В Белом Доме закупили партию шампанского Дон Периньон. И устриц.
Флинн резко оборачивается, в ужасе смотрит на меня. Про устрицы и шампанское я, разумеется, придумал. Зато сумма в моей памяти благодаря Слову отпечаталось точно. И это «убило» главу Компартии.
– Извини, Элизабет – я пожимаю плечами – Ты же и сама знала, что с Джеком что-то не так и он прикарманивает деньги. Но закрывала глаза. Но на самом деле, все гораздо хуже. Моррис тоже тебя предал. Как и дело всей твоей жизни.
– Нет, нет! Я не верю! – женщина мотает головой, ее прическа треплется на ветру.
Я разворачиваюсь, и не прощаясь ухожу за угол дома. Как бы теперь объяснить Федину, что я не иду на прием? Живот заболел?
Впрочем объясняться не пришлось – у входа меня уже поджидает расстроенный Федин.
– Где ты ходишь??
– Дышал воздухом – я посмотрел на писателя – Что случилось?
– Извини, не удалось тебя в списки внести. Громыко как услышал твою фамилию… Прямо в лице переменился. И когда ты ему успел дорогу перейти?
Ага, вот еще один могильщик СССР в моей жизни появился. Кто у нас предложил иуду Горбачева на должность главы партии и государства??
– Переживу как-нибудь – пожимаю плечами я – Константин Александрович, можно вас за одного поэта попросить.
– Ну давай.
Мы с Фединым встаем за одной из представительских машин с дипломатическими номерами.
– Иосифа Бродского скоро должны отпустить из ссылки.
– Этого ленинградского тунеядца?
– Его. Можно парня пристроить куда-нибудь переводчиком с английского? Язык у него хороший, а питерские товарищи из Союза Писателей Иосифа невзлюбили…
– Куда же я его пристрою? – Федин выглядит растерянным.
– Позвоните в Советский писатель. Раз есть заявки на издание Города за рубежом – пусть поработает на меня. Всем хорошо. Роман выйдет в англоязычных странах, у Бродского будет любимая работа…
– Ладно, раз ты просишь… – Федин смотрит на наручные часы – Позвоню. А ты не забудь заглянуть в правление через недельку – будет известно насчет пресс-конференции.
* * *
– Русин, ты где гуляешь? Твоя зазноба приехала, про тебя спрашивала!
– Спасибо, теть Даш! Сейчас к ней зайду.
Вахтерша как всегда в своем репертуаре. Все-то она видит, все-то она знает… Да я и без нее уже в курсе, что друзья вернулись – засек свою Волгу на стоянке перед университетом. Забегаю к себе в комнату, слышу шум воды – Димон плещется в душе. Ладно, позже с ним пообщаемся. Сбрасываю пиджак на спинку стула и несусь к Вике. Соскучился по ней, просто жуть!
Подруга словно почувствовала мое приближение и сразу открывает дверь. Секунда, и я уже сжимаю ее в жарких объятьях.
– Скучал? – смеется она, обнимая меня.
– Не то слово! – руки живут отдельно от меня и путешествуют по ее телу – под тонким домашним платьем ничего нет. Вообще ничего! Меня тут явно ждали.
Не разрывая сумасшедшего поцелуя, вваливаемся в ее комнату. Вика между поцелуями пытается сказать мне, что соседка отлучилась лишь на минутку, и вот-вот вернется. К черту соседку и к черту всю осторожность! Нашариваю за спиной ключ в двери и нахально проворачиваю его в замке, отрезая нас от мира. Весь мир подождет!
– Лешка,.. Лешка… – исступленно шепчет девушка, судорожными движениями расстегивая ремень моих джинсов. Похоже, чьи-то тонкие пальчики тоже живут отдельной жизнью.
Разум туманит желание, даже нет ни сил, ни времени нормально раздеться – меня хватает только на то, чтобы помочь Вике справиться с заклепкой и тугой молнией. Викино платье сдирается через голову, и пара пуговиц не выдерживает нашей страсти – простучав горохом по паркету, улетают куда-то под стол.
Вид загорелого стройного тела подруги выбивает последние остатки благоразумия из моих мозгов. Кажется, если сейчас не возьму ее, меня просто разорвет на части. Кто-то скребется в дверь, но нам уже до этого нет дела. Судорожные рваные вздохи и страстные громкие стоны – вот наш красноречивый ответ на чьи-то безуспешные попытки достучаться. Нас сейчас и вой воздушной тревоги не остановит. И лишь когда мир взрывается перед глазами ярким фейерверком, сознание начинает постепенно возвращаться.
– Люблю тебя… – прерывисто шепчет Вика, нашаривая рукой платье – пойду посмотрю, кого там принесло.
Когда она, наконец, открывает дверь, и бедной соседке удается попасть в комнату, на нас обрушиваются упреки:
– Ну, вы даете, сумасшедшие! А если бы комендант пришел?
– Утопили бы его в ванной!
Соседка хмыкает и, прихватив какую-то книгу, снова направляется к двери. Потом оборачивается и грозно наставляет на нас указательный палец:
– Пятнадцать минут у вас, потом вернусь. И… комнату проветрите, голубки!
Мы снова плюхаемся на Викину кровать и переводим дыхание. Сердце потихоньку входит в привычный ритм. Пока Вика направляется к шкафу, чтобы переодеться, я тянусь к фрамуге.
– Может, хоть теперь расскажешь мне, куда ты сбежал из Коктебеля?
– Не сбежал. Мезенцев за мной человека прислал, я просто не стал вас будить.
– Женя Евтушенко снова приезжал, расстроился, что ты умчался не попрощавшись… И я тоже!
Слышу заслуженный упрек в голосе Вики.
– Да, мы уже встретились с ним вчера, Женька мне свое «фи» лично высказал!
– Хорошо, а что вечером 25-го было? Я чуть с ума от тревоги не сошла! Все какая-то драка во сне мерещилась накануне нашего отъезда.
Нет, ну ничего от нее теперь не скроешь! Связь у нас такая, что иногда самому жутковато становится. Но придется признаться Вике, потом все равно эта неприятная история выйдет наружу.
– Жизнь прекрасной дамы защищал.
– Какой еще дамы?! – ревниво прищуривается подруга.
Рассказываю про Абабуровскую эпопею. Про нож молчу, как партизан, о самой драке упоминаю вскользь, больше о рубашке горюю, павшей смертью храбрых в битве с преступным элементом. Короче всячески отвлекаю Викино внимание и заговариваю ей зубы. Зато феерическое появление Орловой в местном отделении милиции описываю во всех подробностях. И тактика себя оправдывает. Всё! Воры забыты, меня жадно расспрашивают только про кинодиву: а какая она, а во что одета была, что именно сказала мне, и желательно повторить все дословно… Узнав, что Любовь Петровна собственноручно написала мне рецепт отбеливания кожи, Вика просто теряет дар речи. Да, девушки, они такие – какая бы умница не была, а мир кино – это для них святое.
Меня тащат поближе к окну, внимательно всматриваются в лицо, ища границу между загаром и светлой кожей.
– Слушай, правда, уже незаметно! Отличный рецепт. А ты чего вообще бороду сбрил?
– Ну… ты же просила побриться, хотел к твоему приезду приятный сюрприз тебе сделать.