Точка
Глава 1
Воды на этаже опять не было.
Ни холодной, ни горячей. После поворота вентиля с холодной водой раздавалось обнадеживающее шипение, после поворота вентиля с горячей не раздавалось ничего. Это говорило о том, что холодная, возможно, будет к полудню, а горячую, пожалуй, уже стоит перевести в категорию «мечты несбыточные».
Искин устало повозил по зубам сухой зубной щеткой и сплюнул в раковину. Плевок застыл у горловины мутно-белым бугорком на потрескавшейся голубой эмали.
Искин вздохнул и закрутил вентили. Вытер рот сухим полотенцем.
В осколке приклеенного к стене зеркала отразились высокий лоб и серые, вздыбившиеся волосы. Чтобы заглянуть себе в глаза, Искину пришлось привстать на носки.
М-да.
Глаза были мутные, с краснотой лопнувших сосудиков. Ни желания жить, ни легкости, ни проблеска надежды. Тьфу!
Огорченный Искин покинул общий санузел.
У номера его ждал высокий, всколоченный Баль. Он работал на рефрижераторе — развозил мороженую рыбу с завода по окрестным магазинчикам. Длинные ноги его перекрывали коридор, упираясь носками туфель в противоположную стену.
— Привет, — сказал Искин.
— Ага, — сказал Баль.
Он убрал ноги и дождался, пока Искин, со второй попытки попав ключом в замочную скважину, откроет тонкую фанерную дверь.
— Ты ко мне? — спросил Искин.
Баль пожал плечами, но молча вошел следом, распространяя слабый запах рыбы. Серый утренний свет дышал сквозь жалюзи. Искин бросил полотенце на спинку драного кресла и сел на продавленную кровать.
— Так что?
Баль запустил пятерню в свою пышную шевелюру.
— Ты мог бы пойти со мной?
— Опять?
Баль отвел глаза и кивнул.
Искин вздохнул, наклонился и вытянул из-под кровати чемодан из местами облезшей коричневой кожи. Собственно, это было все, с чем он три года назад появился в городе.
В чемодане лежали пиджак, флакон лосьона «Бельмар», подтяжки, томик Эмиля Лензаки и несколько рубашек с коротким и длинным рукавом.
— Где ты их только находишь? — спросил Искин, доставая одну из рубашек.
— На улице, — сказал Баль.
— Это я понял.
Рубашка оказалась с волнистым узором по животу. От воротника пахло мылом. Искин застегнул пуговицы.
— Вечером она была нормальная, — сказал Баль.
— Или терпела.
— Я разбираюсь, она была нормальная, — упрямо повторил Баль.
— Хорошо, — согласился Искин, сняв полосатые пижамные штаны. — И сдать ее санитарной службе ты не хочешь. Она здешняя?
— Нет.
— Ты знаешь, что это противозаконно?
Баль вдруг широко, щербато улыбнулся.
— Идут они в задницу!
— Ясно.
Искин, прикрыв одеялом бледные ноги, стянул мятые брюки со стула.
Пока он одевался, Баль широкими шагами напряженно мерил узкую комнатку. Размеры помещения были таковы, что своими движениями водитель рефрижератора, казалось, заполнял весь его объем. Всюду были его локти, его колени, его волосы и его нос. Тело его, упакованное в джинсы и жилет, перемещаясь, существовало, по всей видимости, сразу в добром десятке точек пространства.
У Искина заболели глаза.
— Подай мой биопак, — попросил он, протягивая сквозь петли на поясе брючный ремень.
— А где он?
О, благодать, Баль на мгновение остановился, и комната перестала плыть и обрела привычные бледно-желтые цвета.
— В шкафу на нижней полке.
— Понял.
Баль развернулся к шкафу — массивному фанерному сооружению, подпоркой справа которому служили несколько толстых бюллетеней городского статистического бюро. Скрипнув дверцей, он ушел в нутро шкафа с головой.
— Здесь что-то сдохло.
— Это старый запах.
— Понятно. Мерзость. Ага, — Баль, вынырнув, показал Искину толстый, размером чуть больше ладони планшет с выпуклым экраном, — нашел.
— Замечательно, — сказал Искин.
Он принял биопак, поиграл утопленными в корпус кнопками, проверил заряд и дождался надписи «bereit» на экране.
— Все, можем идти.
Баль шагнул в коридор. Искин вышел следом, провернул ключ в замке. По лестнице они спустились на два этажа вниз.
Хорошо, что рано, подумал Искин, прислушиваясь к непривычной тишине. Было, пожалуй, около пяти утра. Никто не ревел, не пел, не кричал, не звенел бутылками, не крушил мебель и не слушал музыку, выкрутив басы.
Плечи Искина покрылись мурашками.
Тусклые лампочки через каждые три метра освещали растрескавшиеся половые плитки и сиреневые стены, разрисованные корявыми черно-белыми граффити и исписанные непристойностями. Правда, встречались и вполне невинные надписи. Например, «Каждый второй четверг месяца я люблю Шакьяруни».
Судя по припискам, кривым столбиком сползающим книзу, Эдварда Шакьяруни, раздающего социальные карточки, в этот день любили многие.
Баль схватил Искина за локоть.
— Леммер, пообещай мне.
— Что пообещать?
— Что ты ее вылечишь.
Искин остановился.
— Я сделаю все, что смогу. Но если девчонка на третьей или четвертой стадии, ее придется сдать санитарной службе. По крайней мере, там есть наноплон.
— А у тебя нет? — с надеждой спросил Баль.
— Нет.
В номере у Баля вовсю крутил лопастями вентилятор на разлапистой штанге. Горели ночник под красным абажуром и плафон под потолком. Пахло табаком и лимонами. На столике под вентилятором шелестел страницами еженедельник «Вильмар». Одна, две, три женские задницы, рекламирующие женское нижнее белье.
Искин подумал, что производители мини и бикини будут проталкивать свою продукцию даже во время апокалипсиса.
Хотя вот он, апокалипсис.
Девчонка лежала на Балевой кровати. Локти. Колени. Прозрачные трусики. Небольшая грудь.
Искин подсел к изголовью, сбросив подушку и простыню.
Девчонка едва дышала. Он оттянул ей веко, изучая голубоватый глазной белок, тронул жилку на шее. Мимоходом подумал: красивая. Нос, губы.
— Воды.
— Чего? — очнулся застывший Баль.
— Вода у тебя есть? Хотя бы минеральная?
— Сейчас.
Баль рванул в угол к компактному холодильнику. Мало у кого в номере был холодильник.
Искин взял девчонку за руку. Рука была согнута под углом и напряжена. Под кожей на предплечье и у бицепса проглядывали нехорошие, темные бугорки. Искин легко провел по одному пальцем — ребристо.
Если не третья стадия, то очень близко к третьей.
— Вот, — Баль сунул Искину маленькую бутылку «аквановы». — Как она?
— Не знаю. По внешним признакам — плохо.
— Лем…
— Я сделаю все, что смогу, — сказал Искин, перебивая и сердясь. — Мне нужно больше света, есть что-то еще?
— Фонарь, — сказал Баль.
— Тащи.
Баль поволок стул к антресолям над входной дверью.
— Встанешь напротив, — сказал Искин, дергая магнитные присоски из биопака, — и светишь сверху, не сбоку, а сверху.
— Я понял.
Какая-то железка грянула на пол из-под Балевой руки.
Искин вздохнул и больше не отвлекался. Биопак выдавил на экран зеленые строчки меню. Сканирование. Анализ. Терапия.
Искин прилепил девчонке присоски под левую грудь, над пупком и справа на ребра. Последнюю, на длинном шнуре — под коленную чашечку.
— Баль!
— Все, я готов, готов!
Баль косматой тенью проскользнул мимо, обежал кровать. Помедлив, у антресолей грохнулся стул. Искин поморщился.
— Свет-то дашь?
— Уже! — Баль выставил руки, направляя пластиковый конус фонаря отражателем вниз.
Щелк.
Живот девчонки растаял в белом световом круге.
— Держи так, — сказал Искин.
На самом деле, необходимости в фонаре не было никакой. Но пусть Баль держит — по крайней мере, не мешает и не может разглядеть, что делает сам Искин.
Такие вот секреты.
Биопак был старый, фирмы «Моллер», с модифицированной и битой прошивкой. Рухлядь. Ни частоту не держал, ни длительность магнитонного облучения. Говорить о захвате юнитов и вовсе не приходилось. Максимум, что он мог, это идентифицировать степень юнит-заражения. Впрочем, Искин на глаз оценивал быстрее.
Хо-хо. С паршивого биопака — сканирования клок.
— Повыше, — сказал Искин Балю.
— Тяжело, — пожаловался Баль, перехватывая фонарь.
Световой круг сместился девчонке на лицо, проявив жилки на виске и на шее.
— Баль, я работаю. Свет верни.
Фонарь качнулся, и слепящее пятно прыгнуло обратно на худой живот.
— Глаза режет.
— Режет — не смотри.
— А как держать?
— Молча.
«Моллер» пискнул, объявляя о готовности. Искин плеснул девчонке воды на живот, на грудь, на лицо, мокрой рукой подлез к спине, огладил и запустил сканирование. Ребристые бугорки с первым же микроимпульсом нырнули под кожу, ушли, как рыбы на глубину.
Значит, все же не третья, вторая.
Несколько секунд были заполнены посапыванием Баля и щелчками процентного расчета. Искин глотнул воды и сам, наблюдая, как вибрируют смоченные участки.
— Она говорила тебе, откуда она? — спросил он приятеля.
— Фольдланд.
— Мы все тут из Фольдланда, — язвительно сказал Искин. — Фьер из Фольдланда, Мелон из Фольдланда, я, извини, тоже из Фольдланда. В последнее время, видишь ли, из Фольдланда бегут.
— Она больше ничего…
— Но зовут-то хоть как?
— Это… Она сказала, что ее зовут Стеф.
— Стефания, наверное.
Искин протянул руку и убрал прядку волос, сползшую на лицо девчонки со лба. Легкое дыхание мазнуло по пальцам. Вряд ли есть даже восемнадцать.
— Баль, тебе стоит оторвать член, — сказал Искин.
— Лем, мы по обоюдному согласию, — произнес Баль. — На Роварри и Бушелен девчонки и помоложе стоят. Пять марок. Три марки. Кто-то согласится и за одну.
— Я не читаю тебе мораль, я просто высказал мысль вслух.
— А-а…
— Свет держи.
Биопак завершил сканирование и вывел на экран схему.
Искин сразу заметил две колонии — одну у сердца, другую — у правого плечевого сустава. Колонии были небольшие — до тысячи юнитов. Не маскировались. Едва видимые цепочки отходили от них к легким и предплечьям. Нервные узлы не были пока перехвачены целиком, но тонкая кривая игла пунктиром скользила от ключицы к шейным позвонкам.
Впрочем, он думал, что будет хуже.
— Колонии не развитые, — сказал Искин Балю, — так что шансы есть.
— Лем… — произнес Баль.
— Что?
— Я сказал девчонке, что смогу ее вылечить.
Искин, щурясь, поднял голову.
— Повтори.
— Она бы не пошла со мной, если б я не сказал ей, что у меня есть приятель-медик…
— То есть, ты решил попользовать и ее, и меня?
Баль замотал головой, и фонарь запрыгал в его руках.
— Лем, я, честно, хотел, как лучше. Я думал, и ее спасу, и ты… ну, перестанешь казнить себя. С работой всякие вредные мысли уходят. Ну, когда занят…
— Время — лучший лекарь.
— Что?
Искин скрипнул зубами.
— Свет держи, придурок!
— Я держу, Лем, держу.
Искин раздраженно передернул плечами. Нашел ведь, что под руку говорить! Самую глупость. В сущности, конечно, Баль — добрый парень. Даже слишком. Но если о нем, Леммере Искине, поползут слухи…
Придется съезжать.
— Так, теперь замри, — сказал Искин.
— Совсем?
— Не дыши вообще.
Он подставил биопак ближе к свету, разглядывая схему. Экран бликовал.
Значит, две колонии. Третью колонию юниты сейчас пробуют организовать в продолговатом отделе головного мозга.
Ну, да, при переходе со стадии на стадию носитель обездвиживается.
Юниты, конечно, битые. Девчонку, наверное, неудачно привили. Привили бы удачно, никуда бы она из Фольдланда не сбежала.
Или, подумал Искин, она как раз удачно сбежала, и на границе ее превентивно облучили.
Еще вопрос, что из нее попытаются сделать юниты в силу своих крохотных спекшихся мозгов. Да, запускать такое нельзя.
Ему вспомнилось, как Рамбаум говорил про первые, тестировавшиеся в городских школах программы. Бехандлунг. Общая обработка. Прививка лояльности. Муттершафт. Материнство. Женщина-матка. Зольдатен дер Хаймат. Солдаты Родины. Мужчины-воины.
Чем стал Фольдланд сейчас, страшно и представить.
— Свети на правую сторону.
Баль послушно сместил фонарь.
— Я устаю, Лем, — пожаловался он. — Мы можем прерваться?
— Пять минут, потом перерыв, — сказал Искин.
Он прилепил девчонке под грудь выпуклый овал электромагнитной ловушки и, активируя, накрыл его ладонью.
— Теперь свети на лицо. Скажешь, когда она откроет глаза.
Вторую ловушку Искин разместил у правой ключицы. Она моргала красным светодиодом, отвлекая на себя внимание.
— Даю разряд.
— Я сдохну сейчас, — выдавил Баль, начиная опускать руки.
— Держи фонарь! — крикнул ему Искин и присовокупил несколько непечатных слов, которые чудесным образом выровняли световое пятно.
«Моллер» хлопнул впустую. Запахло озоном. Искин надавил на первую ловушку, заставляя ее тонкими канальцами прорасти к сердечной мышце.
Увеличенный участок схемы показывал темные, незавершенные соты юнитов, налипшие на стенки желудочков и окружающие легочную артерию и аорту. Не было сомнения, что часть юнитов проникла в миокард и добралась до клапанов.
Ну, это понятно. Контроль жизненно-важных органов. В целом ведь ничего плохого.
Искин, сосредотачиваясь, выдохнул. От локтя по предплечью в ладонь потек холод, будто мелкий лед по реке. Несколько секунд было терпимо, потом рука онемела, а после появилось ощущение, будто она промерзает насквозь, вглубь, от эпителия к костям.
Боль была жуткая.
— С-свет, — выдавил Искин, и Баль вновь сдвинул световой круг.
— Прости.
— Убью, с-с-с… сучонок.
Кожа девчонки побелела под пальцами.
Пять, четыре, три, повел счет Искин, стараясь, чтобы не дергалось, не плыло лицо. Черт-те что Баль подумает. Два… И ведь подумает, если увидит…
Он закусил губу.
Один!
Импульс ушел, и рука мгновенно сделалась горячей. Экран биопака покрылся рябью помех. Индикатор электромагнитной ловушки позеленел.
— Глаза! — заорал Баль.
— Что глаза? — спросил Искин.
— Один глаз дрогнул!
— Ясно. Свет выруби.
— Блин!
Баль погасил фонарь, и какое-то время комната перед Искиным мерцала в режиме стробоскопа, то пропадая, то появляясь углами, окном, холодильником.
Он закрыл и открыл глаза. Стало полегче.
Ловушка под ладонью мелко подрагивала — изнутри ее бомбардировало умерщвленными юнитами. По магнитным каналам, как сок через соломинку, колонию затягивало в накопитель. Хотя здесь, конечно, вряд ли можно было говорить о смерти. Какая у квазижизни смерть?
Соты на схеме медленно распадались.
— Я покурю? — спросил Баль.
— Окно только открой, — сказал Искин.
— Знаю.
Долго впустую щелкала зажигалка.
— Что ты там? — спросил Искин.
— Хрен ли, все в пятнах, сигареты не вижу. И руки будто чужие. Тут еще совмести одно с другим. Этот твой фонарь…
Баль наконец закурил. Запах дешевого табака усилился.
— Чем ты там травишься? — спросил Искин.
— «Даншин слим», кажется.
— Это чьи?
— То ли корейские, то ли иранские. Похрен.
Баль ссутулился у подоконника. Смолы и никотин — наше все.
Пользуясь свободой от чужих глаз, Искин добил колонию повторным, пусть и ослабленным импульсом. Вяло пытающиеся самоорганизоваться соты распались окончательно. Часть юнитов, не захваченная ловушкой, растворилась в крови. Бугорки-накопители всплыли было снова, но под пальцами Искина промялись и безобидной белесой солью просочились сквозь поры.
Что ж, это хорошо. Половина дела.
Искин, снимая напряжение, потряс рукой. Где-то внутри нее, вокруг лучевой кости, рушилась сейчас выстроенная магнитонная спираль и тут же создавалась новая. Пять минут на все про все, и папа, мои маленькие, снова будет готов на подвиги.
В глазах слегка плыло, то ли он все же пересмотрел на свет фонаря, то ли импульс потребовал приличное количество энергии.
— Баль, у тебя есть что поесть? — спросил Искин.
— Девчонке?