— Уже не так клево? — спросил Искин.
— Не-а.
Они сошли по ступенькам, миновали брезентовый навес, под которым обычно занимали места адепты «Спасающего Христоса» и «Армии богоугодного Иоганна Ф. Римейера». Синие деревянные скамьи, зеленая трибуна, забытая брошюрка «Как спастись от дьявола в себе». Рано еще для адептов.
Искин как-то перехватил у них хорошее теплосберегающее одеяло и фонарик «Христов свет», яркий и долговечный.
— А у вас виссер есть? — спросила Стеф.
— Зачем мне? — пожал плечами Искин.
— Ну, мы могли бы перезваниваться.
Выйдя за сетчатую ограду, Лем обогнул кучу черных мусорных мешков.
— Зачем нам перезваниваться? — спросил он.
— Ну, как… А если снова юниты? — Стеф зажала нос и прогундосила: — Что у вас, мусор не вывозится?
— Вывозится. Раз в три дня, — Искин встал у перехода. — Завтра вывезут. А колонии я почистил, так что если не подхватишь эту заразу снова, ничего с тобой больше не случится. И вообще, виссеры здешняя полиция отслеживает.
— А вы боитесь полиции?
Искин пропустил обдавший его теплым воздухом фургон.
— Нет, я просто не люблю слежку.
Глава 2
Они пересекли улицу.
Было тихо и пусто. До того, как пять лет назад беженцы, как тараканы, хлынули в приграничье из Фольдланда, решившего проводить политику единства и нетерпимости, квартал населяли мелкие чиновники, мелкие же торговцы и офисные работники низового звена. После, когда решением Комиссии по активному взаимодействию была определена карантинная зона и беженцам, прошедшим проверку и санконтроль, выделили три здания, находящихся в муниципальной собственности, квартал стал стремительно терять старый контингент. Люди бросали квартиры и бежали — кто в районы за реку, кто гораздо дальше, в Вадуц, за Вадуц, в Хонхайм или вовсе в другую страну.
Искин думал, что виной тому были жуткие слухи, будто все из Фольдланда поголовно юнит-колонизированы, а юниты передаются по воздуху, как простуда. Тем более, что за год до этого случилась Сальская область. Некоторые южные страны одно время хотели даже строить стены на границах, чтобы не допустить распространения заразы.
Он, правда, подозревал, что слухам в немалой степени способствовала местная служба разведки, которой был нужен буфер между населением и беженцами. Проверки проверками, а вдруг что-то упустили, вдруг действительно — по воздуху?
Нет-нет, лучше не смешивать.
Потом большую часть беженцев Комиссия распределила между европейскими государствами, выделила квоты и субсидии, бывших инженеров, строителей и наладчиков стали принимать в тесные ряды рыбаков, официантов и подсобных рабочих на побережьях Португезы и Франконии. Квартал опустел. Но жители, покинувшие его, обратно уже не вернулись. За местом закрепилась дурная слава.
Нет, в квартале жили. В каждом доме на сорок, на семьдесят квартир четверть была непременно занята, но воду городское хозяйство в верхние этажи не подавало — стояли заглушки. Электричество, кажется, тоже было обрублено.
Впереди с грохотом ушли вверх жалюзи. «Выпечка господина По» уже готовилась к приему посетителей. Искин махнул рукой плотной фигуре в белом, выкладывающей на прилавок румяные булочки. Фигура поклонилась в ответ.
— Зайдем? — спросила Стеф.
Искин остановился.
— Нет. Зачем ты идешь за мной?
— А что, нельзя?
— Нет.
— Это — свободная страна, — заявила Стеф. — Я могу ходить, где хочу.
— Тебе лучше меня слушаться, — сказал Искин.
— Почему это? Вы мне — никто.
Эта фраза, колючая, категоричная, похожая на плевок, Искина обожгла. Никто. За утро привык к малолетней дурочке, что ли?
— А вдруг — рецидив? — спросил он.
Девчонка сощурилась.
— Вы же сказали, что все почистили.
— Вероятность рецидива небольшая, но все же есть. Так что не ты, а я еще могу тебе пригодиться. Поэтому прошу, иди своей дорогой.
— Но здесь же одна улица!
Против этого возразить Искину было нечего.
— Хорошо, — сказал он, — ты, кажется, живешь на улице герцога Вады? Значит, мы сейчас свернем, и ты пойдешь прямо до Бушелен, а я пойду направо, по Сан-Пьетро. Надеюсь, от Бушелен ты знаешь, как добраться до своего жилья?
— Знаю, — негромко сказала Стеф.
— Ну, тогда пошли, — поторопил Искин.
— Я не могу сейчас идти домой, — опустила голову девушка.
— Почему? — Искин вздохнул.
— Вы Грегана знаете?
— Кто такой?
— Бандит.
Искин устал стоять.
— Хорошо, расскажешь мне по дороге, — сказал он, сдаваясь. — Только не выдумывай ничего. И выбрось уже кашу.
— Ни за что!
Повеселев, Стеф двинулась за Искиным, потом нагнала его. Они свернули на Редлиг-штросс, в центре которой разделителем проезжей части шла полоса пешеходной дорожки. Солнце всплывало над крышами.
— Греган там главный, — сказала Стеф. — Нам некуда было заселиться, когда мы приехали, и нам подсказали адрес студенческой коммуны. Там нас очень хорошо приняли. У них было много пустых комнат, и нас поселили втроем.
— Почему? — спросил Искин.
— Что?
— Почему втроем, раз было много пустых комнат?
Стеф фыркнула.
— Так веселее же! И безопаснее. И платить меньше. Коммуна брала с нас двенадцать марок в месяц. Ну, то есть, по четыре марки с человека.
— Это по-божески, — оценил Искин.
— Ну, да, — сказала девчонка. — Только без еды. — Она потрясла перед ним своим картонным сэндвичем. — Жри, что хочешь. Думаете, я просто так на улицу пошла?
— Ничего я не думаю.
— Ну, сначала вообще-то Кэти пошла, она старше меня на полгода, и — представьте! — сразу двадцать марок заработала! Всего за два часа. Просто космос! — Лицо Стеф сделалось восхитительно-мечтательным. — И ее еще обратно довезли. Там перед зоомагазином есть классное место, на той стороне бар «Старый Фридрих», с бюстом, а на этой — стена глухая, окна высоко, со второго этажа начинаются. Светло и небольшая скамеечка.
Они пошли по Сан-Пьетро.
Тут бы им и расстаться. Но Искин не привык бросать дела на полпути. Не выяснить, кто такой Греган, он уже не мог.
Город оживал на глазах. Утро было тому виной или удаление от общежития и примыкающего к нему квартала, только улица с каждым шагом становилась оживленнее, фасады домов приобретали солидный, а дальше, ближе к Бушелен, и вовсе респектабельный вид — колонны, амурчики, розетки, лепнина, благородная старина.
Впереди, похожий на жука-мутанта, пофыркивал в ожидании пассажиров омнибус местной сети. Номер двенадцать.
— Пошли-ка, — сказал Искин.
— Куда?
— На омнибус.
Девчонка встала.
— Я никуда не поеду.
— Я поеду! — разозлился Искин. — У меня работа, и я опаздываю!
— А я?
— Прокатишься со мной, — Искину поймал Стеф за руку. — Потом выйдешь, где захочешь.
Чуть ли не силком он потащил ее через улицу.
— Это две марки.
— Я заплачу.
Омнибус уже захлопывал двери, и Искину пришлось несколько раз торопливо хлопнуть ладонью по шершавой жести борта, чтобы водитель разглядел их в зеркало и остановился.
Передняя дверь. Пять марок. Сдача. Сиденье в центре салона.
Стеф забралась к окну. Искин подумал было сесть на сиденье впереди или сзади, чтобы не создавать впечатление, будто они едут вместе, но затем все же сел рядом.
Стесняться было нечего.
В конце концов, он не любитель молоденьких девочек. С этим, пожалуйста, к Балю. И это даже не предосудительно, по нынешним-то временам. Каждый выживает как может. По миру бродит тень Большой Войны. Пол-Европы в беженцах, готовых на все за кашу-концентрат от господина Пфальца. Так что…
Чего же я тогда испугался? — спросил он сам себя. Что это за душевные метания? Увидел прозрачные трусики — и зашевелилось?
Искин посмотрел на затылок Стеф, на неухоженные черные, с желтыми прядками волосы, на тонкую шею, которую в литературе обзывают мальчишеской. В книжках, которые он читал когда-то в детстве, храбрые мальчишки все до одного имели такую.
На шее у Стеф расставлял ножки непонятный символ-тату, тянулся под блузку. До одури вдруг захотелось оттянуть и посмотреть.
— Так что там с этим Греганом? — спросил Искин, складывая руки между колен, пряча их подальше от чужой шеи.
Мимо поплыли дома, указатели, редкие каштаны в узких кадках-обручах. Омнибус отражался в зеркальных стеклах. Взмыла над крышей прозрачная арка транспортной развязки.
— С кем? С Греганом? — переспросила Стеф. — Греган, вообще, козел.
— Я понимаю, — кивнул Искин. — Ты просто рассказывала историю…
— А-а, да, простите, — девушка повернулась к нему. — Этот Греган через три дня явился к нам в общежитие и сказал, что все девчонки, которые снимаются на улице, должны отстегивать ему семьдесят процентов заработка. Представляете? И это еще потому, что он добрый парень. А ребята из коммуны тоже, оказывается, работают на него.
Старая история, подумал Искин.
Таких историй — тьма и тьма, они были в прошлом, они будут в будущем, они невозможны, только если отдать на откуп людей юнитам. И то, насколько он знал, со смертью Кинбауэра о постоянном контроле можно было даже не заикаться.
Интересно, не поэтому ли Кинбауэр…
— Вы слушаете?
— Да-да, — кивнул Искин.
— Точно? — недоверчиво посмотрела Стеф. — У вас глаза невнимательные.
— Я просто вспомнил кое-что.
— А еще Греган объявил, что его самого и его друзей мы будем обслуживать бесплатно. Представляете?
— Представляю. Почему нет? Представляю.
— Ну, вот…
Омнибус плавно затормозил. Скрипнули двери. Искин посмотрел на табло над местом водителя. Кассантелль-штросс.
В салон зашли двое мальчишек лет четырнадцати, купили билеты, забрались на сиденье впереди. За ними поднялся плотный мужчина в кожаных шортах и сетчатой майке. На выбритом черепе у мужчины темнела стянутая кожей стальная пластинка. Искин подумал, что, видимо, в Мировую войну он поймал пулю или даже осколок артиллерийского снаряда. Удивительно, что выжил.
Мужчина сел за мальчишками. То ли отец одного из них, то ли все-таки посторонний человек, не понятно.
Дверь закрылась.
Искин обнаружил, что размышляет над тем, почему его вдруг стали занимать совершенно посторонние вещи, вроде возможных родственных связей у не знакомых ему людей. Определенно, это было связано с историей Стеф. Ему не хотелось в ней участвовать. Вернее, он уже чувствовал, во что может вылиться его участие.
Баля подключить в наказание?
Омнибус покатил дальше. Водитель объявил следующую остановку. Кронпринц-Палас. Через одну выходить.
— Ну, вот, — продолжила Стеф, понизит голос, — Кэти в тот же вечер Греган забрал с собой. Вы бы ее видели утром… Вы слушаете?
— Да, — сказал Искин, — очень внимательно.
— Ее там накачали чем-то, есть такие таблетки… ну, когда кажется, что можешь пропустить через себя хоть тысячу человек.
— Энергетик.
Стеф сморщила нос.
— Нет, «прыгунок» или «солнышко».
— Секстази.
— Во-во. Она сказала, что там чуть ли не двадцать человек было. Парни чуть постарше ее. Какой-то старый клуб. Греган кинул Кэти им, как кусок свежего мяса собакам. Только под секстази тебе пофиг, кто ты.
— Знаешь, — сказал Искин, — я не думал, что девчонке из деревни рядом с Кинцерлеерном знакомы такие вещи.
— Вы, наверное, давно не были в Фольдланде.
— Не думаю, что там что-то кардинально поменялось с тех времен. Тем более, как ты знаешь, Фольдланд считается закрытой страной. Вряд ли меня туда пустят.
— Там сейчас все по другому.
Искин усмехнулся.
— Фольдланд уже не Фольдланд? Шмиц-Эрхаузен закрыт? Штаатсполицай занимаются переводом детей через улицу?
— Этого я не знаю, — сказала Стеф, — но секстази, только голубенькие, нам давали еще в школе. Чтобы гормоны вырабатывались.
— Вот как? А уколы юнитами? Точно не было?
— Я же уже говорила!
Искин на мгновение прижал к глазам ладонь.
— Я, наверное, жил в другом Фольдланде.
— Я не знаю, в каком Фольдланде вы жили, — заявила Стеф, — но я сбежала оттуда, потому что там было плохо. Там всех перевели на пайки и карточки, а в школе сказали, что скоро всех девочек, прошедших тесты, заберут в репродуц-хаусы, и они выйти оттуда уже не смогут, будут рожать и рожать по ускоренной программе.
Искин слушал, приоткрыв рот.
— Серьезно?
— Нет, я шучу! — Стеф обиженно отвернулась.
— Извини.
Он притронулся рукой к ее волосам на макушке. Желтая, как одуванчик, прядка проскользнула между пальцев.
— Да ладно.
Девчонка прогнулась назад, и ее затылок уперся Искину в ладонь.
— Нравится? — чуть повернула голову она, чтобы видеть его лицо.
— Н-нет, — Искин отдернул руку.
— Почему вы все такие вруны? — спросила Стеф, пододвигаясь и прижимаясь к нему спиной. — Нас учили, что это нормально.
— Что нормально?
Искин не знал, как реагировать. Он зашарил глазами по салону, по затылкам впереди сидящих пассажиров. За окнами текла Пфальц-штросс, игольчатые купола собора Либкнехт-Морау желтели впереди. Пальцы Стеф легко сжимали Искину коленку. В боку, в груди, везде, где его касалась недавняя пациентка, становилось тепло.
Соблазнение в омнибусе, подумалось ему. Избитый сюжет. Кто кого соблазняет только? И не глупо ли будет пересесть?
— Старики любят молоденьких, — сказала Стеф, и ее пальцы поднялись по ноге чуть выше. — Мы изучали это на уроках. Так им кажется, что они все еще молоды. Lebensgefühl. Острое ощущение жизни.
— Я не старик, — сказал Искин, чувствуя томительное шевеление внизу живота, — мне едва за сорок.
— Не, — сказала Стеф, поворачиваясь и всем телом словно истираясь об Искина, — это уже ого-го. Это как раз.
Она улыбнулась. Ее карие с желтым ободком глаза шаловливо искрились. Пальцы поднялись еще выше, зацепив мелочь в кармане.
Омнибус затормозил.
— Кронцпринц-Палас.
— Все! — сказал Искин, отстраняя девчонку от себя. — На этом и остановимся. Мне не надо…
Рука Стеф на излете все же задела участок брючной ширинки, и он на мгновение испытал тот самый lebensgefühl.
Пришлось выдохнуть.
— Ты рассказывала мне о Грегане.
— Знаешь, — сказала Стеф, щуря левый глаз, словно прицеливаясь, — я могла бы пожить у тебя. Мы поместимся.
Этот переход с «вы» на «ты» сбил Искина с толку.
— Что?
— Мне много не надо, — сказала девчонка. — Я очень домашняя на самом деле. Я буду ждать тебя по вечерам. А концентрат и жилье я отработаю. Мне не трудно. Если у тебя, конечно, нет другой девушки.
— А Баль? — Искин почему-то не выловил в голове никакого другого вопроса.
Стеф фыркнула.
— Баль меня просто купил на ночь.
— Я не про то, — сказал Искин, морщась. — Отто мне друг.
— И что?
— Нет, это все не то. Это не про Баля и не про что другое. Я просто не могу.
— Ты все-таки извращенец? — огорчилась Стеф.
— В мои времена это называлось порядочностью, — Искин проводил взглядом колонны театра на Кепнин-аллее. — Есть вещи, которые я не могу себе позволить.
Девчонка вскинула брови.
— Почему?
— Потому что потеряю часть себя.
— Как можно потерять часть себя? Я же не собираюсь тебе ничего откусывать.
Искин грустно посмотрел на Стеф. Неужели она всерьез? Бедная глупая девочка! Что у нее в хорошенькой голове? Не куклы же.
— Кого ты видишь? — спросил он.
— В смысле?
— Опиши меня.
— Вижу доктора, — неуверенно сказала Стеф.
— Еще.
— Невысокого человека, — сосредоточенно хмурясь, она изучила Искина целиком. — Старого. Немножко повернутого на юнитах. Чуть-чуть седого.
— Хорошо. Что во мне тебе нравится?
Стеф улыбнулась.
— Это просто. Ты — добрый. Раздражительный, но совсем не злой. Я это сразу заметила. Баль, он странный, как будто промороженный вместе с рыбой, которую он возит, а ты — другой. Таких людей мало в городе, ты знаешь? Здесь все или злые и расчетливые, как Греган, или совсем никакие, будто пустые.