— Аврора, тебе нужно отвлечься. Уехать отсюда куда-нибудь. Сменить обстановку, завести отношения с мужчиной… Возьми отпуск на месяц, два, хоть на пол года или год. Тебе нужно выбираться из этой депрессии. Я не говорю, чтобы ты забывала своего сына и не оплакивала его… Нет, конечно. Но я не могу смотреть, как ты сама себя медленно убиваешь!
— Так не смотри, — пожала я равнодушно плечами.
Ольга вздохнула.
— Я даже представить не могу, что ты чувствуешь, но… жизнь ведь не закончилась! Аврора, ты молодая и красивая женщина, ты ещё можешь быть счастлива! Ты только на секунду подумай, сколько детей оставлены нерадивыми мамашами на произвол судьбы и скольким требуется материнская любовь, и тепло… Ты можешь усыновить или удочерить…
— Нет! — воскликнула я резко, обрывая её на полуслове. — Ты ничего не понимаешь! И ты права, ты даже на секундочку не можешь представить, что я чувствую… Я хочу, чтобы мой ребёнок жил, хочу получить его обратно. Ты говоришь мне уехать…
Я горько рассмеялась, чувствуя солёный привкус во рту — то были мои слёзы.
— Я не предам память моего сына, оставив его здесь одного, в этой земле. И чужого ребёнка мне нужно. Я хочу видеть на фотографиях и в своей жизни лицо своего сына, только своего и ничьего больше. Усыновив кого-то, я вторично убью своего мальчика… И знай, я буду тосковать о своём ребёнке до последнего дня моей жизни.
— Аврора, но ведь боль со временем утихнет и уйдёт… — сдавленным голосом произнесла Ольга, утирая текущие слёзы. — Ты ведь говорила, что с тобой всё нормально, ты справляешься, но оказывается, что нет. Аврора, так ведь нельзя…
Ольгу задела моя боль, потому что она была настолько плотной и осязаемой, что все, кто находился рядом со мной вблизи, ощущали рвущую сердце в клочья тоску. И старались отдалиться от меня. Кому захочется ощущать подавленность, когда в их жизни итак всё хорошо?
— И не говори мне, что я молода и буду ещё счастлива. Может быть, когда-нибудь, я и усыновлю ребёнка, и мне доведётся радоваться ему. Но пока я должна оплакать своего малыша, который ушёл. И никакой другой ребёнок его не заменит. Никогда.
Ольга поднялась, её плечи опустились. Ей тоже было плохо, ведь она так радовалась моему Пашеньке, когда приходила в гости.
— Аврора, не смотря на твою страшную беду, я обязана дать тебе отпуск. В данной ситуации ты не работоспособна. Но это не значит, что ты уволена.
Я хмыкнула, но кивнула. Пока не уволена, прозвучало между строк. Кого она обманывает? Итак всё ясно, что я отработанный материал.
Пусть так. Только Ольга не понимает, что когда я нахожусь один на один со своей болью, у меня ещё больше возникает желание исчезнуть и уйти вслед за своим сыном.
Со мной никто не прощался. Сотрудники сторонились меня, будто я заразная. Даже слухи ходили, будто я могу передать своё несчастье и другим.
Меня не задевало их мнение, пусть думают, что хотят.
И даже Ольга как-то неуклюже и неловко меня обняла, и пожелала удачи.
Удачи? Мне? В чём? Для чего?
Я вышла из офиса и вдохнула полной грудью тяжёлый воздух поздней осени, который пах сыростью, морозом и чем-то горьким. Именно такое же настроение царило у меня внутри.
Опустила понуро голову и поплелась к своей машине, шаркая ногами, словно древняя старуха.
* * *
— Мама! Мама! Слышишь? Мамочка!
Я обернулась на голос, но не видела ничего кроме сплошной темноты.
— Мама…
— Паша! Пашенька, где ты?
Я понимаю, что это сон! Другой сон, не такой, как обычно! Я не вижу своего сына, а только слышу его плач и крик, и то, как он зовёт меня.
— Где ты?! — срываюсь на пронзительный крик.
Вокруг меня одна темнота, я не вижу ничего, и это выматывает, лишает последних сил. Сколько я уже в этой темноте? Почему я слышу плач своего ребёнка, но не могу никак найти его?!
— Мама… — раздалось уже где-то далеко.
— Нет! Нет! Вернись!
Я не хочу, чтобы мой сын покинул меня и во сне!
Но я не слышу больше его. Осталась только тёмная пустота.
— Вернись! — закричала, срывая голос, но мой крик утонул в этой тёмной мгле.
— Вернись! — я резко распахнула глаза и подскочила на кровати. Ощутила как меня бьёт крупная дрожь, стучат зубы, а всё тело покрывает противный липкий пот. А по моим щекам текут горячие, словно раскалённая лава, слёзы.
Обняла себя руками и моё тело непроизвольно стало раскачиваться из стороны в сторону.
Я не заметила как начала выть.
Если и есть где-то Ад, то я как раз нахожусь в нём.
* * *
Я так и не смогла заснуть ночью. Засыпая, раз за разом я видела один и тот же сон — мой малыш звал меня, и я никак не могла его найти, даже увидеть, потому что вокруг была только беспросветная тьма. Она безмолвно и равнодушно созерцала мою боль и слушала мой пронзительный зов. Но тьме было всё равно. Её не волновало моё горе и крик ребёнка. Равнодушие и холод.
Просыпалась я в крике и холодном поту. Это было невыносимо, больно и страшно. В мою голову начали лезть ужасные мысли, что может моему сыночку плохо «там» без меня… Может, это знак? Только какой знак?
В эти минуты после пробуждения я выходила на балкон и курила, хотя я терпеть не могу сигареты и курильщиков, но мне нужно было чем-то занять себя, каким-то бессмысленным делом, как курение. Глупость, скажете вы. Да я и сама это знаю. Если не курила, то выла…
Наверное, я схожу с ума.
Итог, утром моё тело было разбито на миллионы осколков, голова болела и гудела и, меня постоянно клонило в сон, но как ни странно, заснуть я так, и не смогла.
Когда варила себе кофе, раздался звонок в дверь.
Я не ждала гостей, но возможно, это Ольга приехала навестить меня и проверить, не покончила ли я с собой.
Глупая, я такого с собой ни за что не сделаю, хотя не так давно мои мысли занимали идеи о суициде. О своей боли и намерениях я рассказала батюшке в церкви, который и вправил мне мозги на место. Убей я себя, то никогда больше не встретилась бы со своим сыночком. Батюшка много говорил про опыт, испытания, исцеление, перерождение и благодарность… Говорил и то, что мысли о суициде, внушает враг моего спасения. Говорил про великое томление испытуемого духа. Выдержит душа, значит, пригодна для настоящей вечной жизни. Главное, я выделила для себя из его наставлений — это то, что самоубийство не выход и мне нужно жить, как бы больно не было. Иначе моя душа никогда не увидит моего сына.
В те минуты, когда прозвучали его последние слова, мне захотелось накричать на священнослужителя, потому что как он может говорить о таких вещах, когда не знает, что какого это! Какая это боль, и какие страдания она порождает! Какое исцеление и какая жизнь без моего сердца и моей души?!
Но мне пришлось заткнуться и проглотить свой крик, когда он произнёс то, что заставило меня зауважать этого человека и искренне ему сочувствовать. В автокатастрофе батюшка потерял свою беременную жену и сына, а сам остался жив и невредим, как и виновник аварии.
И где спрашивается справедливость? Где она? Куда смотрит Бог, если он есть, зачем забирает невинные души? И зачем оставляет в живых тогда нас, тех, кто потерял любимых? Зачем..? Почему..? Что за больная фантазия у мироздания..?
— Знаю, Аврора, как тебе трудно. Горя — через край. И я потерю пережил…
— Как у вас получилось жить дальше? — спросила я у него.
— Никак, — был его тихий ответ. — Я живу с этим уже семь лет и молюсь за души своих родных каждый день и верю, придёт тот день, когда мы увидимся снова. Пока я чувствую душевную боль — я живу и помню о них. И ты должна жить, Аврора.
Он положил руку на свою грудь в области сердца.
— Они здесь всегда, они рядом. И твой сын тоже. И как бы трудно тебе ни было, помни две вещи: первое, что Сам Отец твой Небесный определяет меру страдания; второе, что Он знает твою меру. Когда бы ни пришла к тебе мысль о самоубийстве, гони её, ибо это шёпот сатаны… Как бы ни было здесь тяжело, хотя бы мы жили на земле тысячи лет в тяжких страданиях — всё же им будет конец. А в аду нет конца мукам.
Не скажу, что его слова утешили меня и придали сил. Тогда мне стало наоборот, ещё хуже. Но его слова заставили меня навсегда отказаться от мыслей о суициде.
Мне никуда не спрятаться от боли и острого переживания абсурдности бытия, а любые слова сочувствия причиняют ещё большее страдание.
Я дала себе обещание, что буду жить. И я живу, но на самом деле, я умерла вместе со своим сыном.
Вынырнув из воспоминаний, я открыла входную дверь и тут же хотела захлопнуть её обратно.
Я считала, что промоутеры, которые ходят по квартирам с предложением о покупке никому ненужной ерунды, давно сменили дислокацию, и предлагают свою фигню либо сотрудникам офисов, либо стоят возле торговых центров, и раздают листовки. Но, очевидно, остались и те, кто работает по старинке.
Я не смогла захлопнуть дверь — мужчина ловко просунул свой ботинок в дверной проём.
— Мне ничего не нужно и уберите ногу, — устало попросила я.
В ответ раздался смех и, отсмеявшись, мужчина покачал головой и произнёс:
— Нет и нет. У меня как раз имеется то, что тебе нужно, Аврора.
Я напряглась.
— Откуда вы знаете моё имя?
— Оттуда, — показал он пальцем в небо. — Впусти меня и всё узнаешь…
— Ещё чего, — разозлилась я. — Уходите или я вызову полицию.
Мужчина поднял руку перед собой, в которой держал, перевязанную подарочной лентой, картонную коробку из-под торта. Возможно, в коробке и находился торт, но мне было это неважно. Главное, чтобы он убрал свою ногу и оставил меня в покое!
— А я принёс торт. Твой любимый, между прочим, «Киевский», — широко улыбнулся мужчина, а в его глазах плескалось настоящее безумие. Не бывает таких глаз у нормального человека — словно они не могут сосредоточиться на чём-то одном; зрачки расширены и практически закрывают всю радужку.
У меня сразу в голове родилась безумная мысль, что стоящий за моей дверью мужчина, настоящий сумасшедший, он знает моё имя, знает, какой торт я люблю… Значит, он за мной следил?
— Уходите… — попросила я снова, сильнее надавливая на дверь и носком своего тапочка, старалась вытолкнуть его ногу из проёма. — Мне ничего не нужно, неужели вам не понятно?
— Нужно-нужно, — закивал он головой, как китайский болванчик и рассмеялся. — Если не впустишь, то всем плохо будет, Аврора… И кофе у тебя убежал…
— Уходите! — зашипела я и смогла, наконец-то, вытолкнуть этого странного типа. Быстро захлопнула и закрыла дверь. Прислонилась к ней спиной и подумала, что каких только чудиков не бывает. И ещё, очень надеюсь, что он за мной не следит. Имя человека и его пристрастия, на сегодняшний день, легко выяснить.
Снова стали звонить в дверь.
Чёрт, у меня не было дверного глазка и я громко спросила:
— Кто?!
— Впусти меня Аврора! — сквозь смех раздался голос странного незнакомца.
И мне стало страшно. Что этому сумасшедшему нужно от меня?!
— Уходи…
Но я не успела договорить.
— Твой сын так ждёт тебя, Аврора. Так ждёт… Зовёт свою маму… Ты же помнишь как твой мальчик пришёл в этот мир, вдохнул воздуха, начал жить, и вдруг — его нет. А ведь он был — улыбался, щурился на свет, держал тебя за палец, имел свой особенный цвет глаз, был на тебя похож, впервые пошёл, назвал тебя мама… Тебе сейчас кажется, что ты оказалась в вакууме, в чёрной дыре, в предельном одиночестве, и вокруг ни души.
- Что… — кажется, я забыла, как дышать. Моё сердце готово было вырваться из груди. Я не заметила, как меня начало трясти.
Руки не слушались и только со второй попытки, я открыла дверь.
— Что вы сказали? — спросила я его упавшим голосом. — Как вы смеете мне такое говорить…
— Смею говорить, так как уполномочен. И хватит сырость разводить. Зачем душу себе рвёшь, Аврора? Впусти меня давай уже, чаю с тортом попьём. Да про сына своего послушаешь.
Что происходит?
— Я ничего не понимаю… Кто вы? И что хотите рассказать? Пока внятно не скажете, что вам нужно и что вы знаете о моём сыне, я вас не впущу!
Мужчина усмехнулся.
— Какая дёрганная ты стала Аврора. Наставник я твой, хранитель. А сын твой в мире другом родился, да только мать, родившая его, отказалась от мальчика. Папаша его сам как дитё малое.
— Входите, — пригласила я мужчину, до конца не понимая, зачем это делаю и зачем позволяю себе слушать сумасшедшего. Ведь что он несёт, что за чушь? Какой другой мир, какой хранитель? Но, очевидно, я очень хотела поверить его словам.
Глава 5
Наши Старшие Братья — Великие Космические Учителя — из Любви к нам пожертвовали своим блаженством в Высших Мирах, на которое они имели Право; они остались на Земле, чтобы помочь людям победить зло, спасти от гибели наши души. Величие этой жертвы нам даже трудно себе вообразить.
* * *
Странный мужчина. И зачем я его только впустила? На что я надеюсь?
Но глупое сердце и разбитая душа зацепились за его безумные слова ниточками зыбкой надежды.
Мужчина деловито всучил мне коробку с тортом, а сам стал разуваться. Я следила за ним внимательным и настороженным взглядом. Очевидно, я действительно сошла с ума и теперь начала притягивать к себе соответствующую публику.
Я рассматривала человека, который задел меня своими словами и недоумевала, почему я его не выгоню? Я застыла соляным столбом и жду, когда он снимет другой чёртов туфель со стоптанной подошвой и наконец, расскажет о моём сыне…
«Твой сын мёртв», — жестоко вернул меня в реальность мой уставший разум.
— Как вас зовут? — спросила незнакомца, тряхнув головой, прогоняя въедливые мысли.
Он снова рассмеялся, снял куртку, которую он носил, наверное, ни один десяток лет и сказал:
— Ни один человек не сможет выговорить моё имя. Так что называй меня как хочешь. Так-так и где у нас тут кухня?
Прошёл он мимо меня, проводя рукой по обклеенным обоями стенам.
— Хороший у тебя дом, Аврора, уютный. Твоему сыну тут нравилось…
И снова этот идиотский смех.
Поздравляю тебя, Аврора. Ты будешь пить чай с безумным бомжом и рассуждать о своём ушедшем сыне…
Я рассердилась на саму себя, свою слабость, на этого человека, который постоянно ржёт, насмехается и зачем-то дал надежду… Надежду на что? Похоже, мне нужна помощь специалистов, раз я готова поверить словам первого встречного о том, что мой сын жив и находится в другом мире.
— Прекратите! — зло процедила. — Прекратите смеяться! Я не вижу ничего смешного в моей ситуации! Говорите, что вам нужно и что вы знаете о моём сыне, и убирайтесь! Или не говорите ничего и всё равно убирайтесь!
И опять он смеётся.
Я хочу его придушить, убить, но лишь бы не слышать этот жестоких смех.
— Я не уйду, пока не расскажу…
— Что?! Что вы хотели сказать? Что мой сын в другом мире? Я итак это знаю…
— Сядь, — сказал он вдруг изменившимся и серьёзным тоном
Я не смогла противиться этому властному приказу и опустилась на стул, продолжая держать в руках коробку с тортом.
Он тоже сел на кухонный стул и посмотрел на меня своими безумными глазами, в которых вдруг отразилась вся вселенская скорбь и печаль. Его лицо ожесточилось и словно изменилось; скулы стали резче выступать; брови нахмурились и практически сошлись в единую линию; тонкие губы побледнели и, стало казаться, что он моментально постарел на целую вечность.
— Как с вами людьми тяжело работать, — прошептал он тихо.
— Кто вы? — спросила онемевшими губами и замерла. Из моего рта выскользнуло облачко пара, как бывает при морозе.
Я поняла, что температура в комнате резко упала. Обеденный стол в мгновение ока покрылся хрустящей изморозью…
Я поёжилась от холода.
Что происходит?
— Я ведь уже сказал, Аврора. Я, хранитель. А сейчас, в данный момент, я ТВОЙ хранитель. Мне сложно находиться в этом позаимствованном человеческом теле и сдерживать себя, чтобы ненароком не навредить ему. Поэтому давай я уже перейду к делу.
— Вы ангел-хранитель? — спросила, не понимая происходящего.