Я чистила песком большую медную миску, когда Вилма радостно воскликнула:
— О, ты приехал, — отшвырнула в торону тряпку и подбежала, повисла у него на шее.
Он осторожно, но решительно отстранил ее, и вручил букет цветов, который, оказывается, держал за спиной, и еще легонько по носу щелкнул:
— Привет, малышка.
Ну надо же, как его тут радостно встречают.
Вообще, увидев его в дверях кухни, я глазам своим не поверила. Давно не виделись!
Не огорчилась, нет, удивилась, скорее.
— Здравствуй, Камита, — мне он кивнул издали. — Я привез тебе одеяло и еще кое-что, Ола прислала. Ты что, не рада мне?
Я улыбнулась, получилось криво. И вообще, я была перемазанная, лохматая, с красными стертыми реками — вид еще тот. И кто мне так уж мешал пораньше косу переплести, так нет же…
Хотя, какое ему дело до моей косы, если на то пошло?
— Не рада, вижу, — Дин улыбался, как обычно, чуть насмешливо, но немного грустно.
— Да кто ее спрашивать будет, немую дуру! — заявила Вилда, теребя букет.
Вот нахалка.
— Она не глухая, Вилма, — сказал Дин.
— Да неужто?
— И не дура. Камита, тебе нужны дрова? Нарубить?
Я с готовностью кивнула. И впрямь, пусть нарубит, делом займется, все лучше, чем тут маячить.
Дин вышел, и вскоре мы услышали стук топора.
— Зачем его отослала? — прошипела Вилма, — тебе жалко, что ли, что он ко мне приехал? Твое тут дело какое? Сама хочешь, что ли? Так живо бусы сорву! Толку тебе в них, вот уже сколько бусин накопила, смех просто! Как будто тебя замуж возьмут, если до сих пор не взяли! А мне скоро опять замуж, так что не мешала бы, только напоследок и осталось, а то… ты меня не знаешь…
Я смотрела на нее, и, как говорится, не догоняла. Замуж скоро, ей? Опять? Она же замужем, иначе почему в платке?
Ей гульнуть напоследок хочется? С Дином? И, надо полагать, напоследок, но не в первый раз, раз он якобы к ней приехал?..
Я отвернулась, желание приводить себя в порядок и переплести волосы пропало начисто. Было бы зачем!
— Если вздумаешь мне мешать, смотри у меня, — продолжала долдонить девчонка в платке, — и вообще, иди отсюда, а мы тут… я тут и сама управлюсь, поняла?
Ага, сейчас, разбежалась. Интересно, я если бы я не была немой и дурой, стала бы она так нахальничать? Неужто родня одобрила бы "гульбу напоследок"?
Злость меня взяла, желание пинком выкинуть эту юную кумушку за дверь окрепло необычайно. А что, пожалуй, я смогла бы…
Я нагнулась, подняла ведро — а водичка в нем колодезная, холодная, — и кивком показала Вилде на дверь. Она только насмешливо подняла брови. Тогда я плеснула водой ей под ноги — она взвизгнула и отскочила. Да что за непонятливая? Я опять плеснула водой, на этот раз попала на башмаки. Наконец она удалилась с гордо поднятой головой, от дверей выпалила что-то про мои бусы и выдернутые космы. И откуда берутся такие стервочки? Причем это и от мира не зависит, такое вот явление, всеобъемлющее.
Интересно, нажалуется на меня? А что расскажет? Наверняка какую-то свою версию.
И Дин тут ни при чем, я просто выгнала ее с моей кухни. Пускай крутит свои шашни в другом месте, хоть с Дином, хоть с кем еще.
Дин вскоре пришел, с вязанкой дров, которые не спеша сложил у печки, и присел к столу напротив меня.
— Ты чего буянишь? — он насмешливо улыбался. — Вилма лире пожаловалась, что ты взбесилась ни с того ни с сего, приступ у тебя, дескать, боится она с тобой тут быть. Та удивилась, но велела стражникам тебя утихомирить и в чулане закрыть, если надо. Надо?
Да он развлекался, гад такой! Вон, в глазах черти скачут. Я швырнула в Дина тряпкой. Не попала — ему даже уклоняться не пришлось.
— Я сказал ребятам, что сам с тобой разберусь, — пояснил Дин, — они сели в кости сыграть, пусть отдохнут, но если я буду громко кричать, они прибегут.
Я прыснула. Действительно, смешно — дюжие стражники вломятся сюда спасать большого сильного Дина от меня.
Плохо, что я совсем не знала тех, с кем приехала сюда, на ферму, а они, естественно, не знали меня. И эту лиру Аву я всего пару раз видела издали, и служанок, в основном — так же, а Вилму эту — вообще сегодня встретила впервые. Если они все друг с другом давно знакомы, то, следовательно, и доверяют друг другу, а вот мне то-либо им объяснить и доказать, будучи немой, да еще и дурой…
Скажи кому на кухне, что я взбесилась — вряд ли поверят. Хотя… Бывает ведь так, больной долго ведет себя тише воды, а потом — раз, и приступ, и все видят совсем другого человека. Я, племянница врача-психиатра, каких только историй не наслушалась. Так что, это недоверие чем-то оправдано, конечно, но мне не легче. Меня можно как угодно исподтишка оскорблять, любую напраслину возвести, а если я начну хоть минимально защищаться — заявить, то сумасшедшая взбесилась.
— Боюсь подумать — чем тебя Вилма разозлила? — продолжал забавляться Дин. — Вроде хорошая она всегда была девочка, милая, покладистая.
Ага, дорогой, оно и видно, что была она с тобой покладистая, а уж какая милая!
— Или, послушай, боюсь предположить, но неужто ты ревнуешь, а? — он улыбнулся, как довольный кот. — Поэтому такая злая?
Ага, сейчас. Ревную. Размечтался.
Я постаралась придать взгляду наиболее зверское выражение, посмотрела на Дина и медленно, четко покачала головой.
— Понял, — он кивнул. — Ты точно злая. Могла бы от доброго сердца соврать, а мне было бы так приятно, — он вздохнул и горестно поник головой, но… я не поверила.
Придуривается, ясно же.
Я набрала на тряпку песка и принялась яростно тереть бок следующей кастрюли с длинной ручкой. Да что за засада? Как же надоело! Когда вернусь домой — буду с особым любовным трепетом относиться к кухонным губкам и порошкам для чистки. Отсутствие этих простых вещей может начисто отравить жизнь! Как только представишь, что придется годами надраивать песком медные кастрюли — ужас, ужас…
Дин минут пять задумчиво наблюдал за моими руками, после чего поинтересовался:
— Тебе помочь чем?
Я спокойно пожала плечами и показала на кучу нечищеной посуды. Он кивнул.
— Ага, но давай я лучше тебе ножи наточу? Наверняка все тупые.
Я с готовностью закивала. Да, кухонные ножи, которые я нашла тут в запертом ящике, оказались тщательно завернутыми в промасленные тряпки, но действительно тупыми, я с трудом справилась с овощами для супа.
Дин вытащил из-за голенища сапога плоский точильный камень — ишь ты, какой запасливый. Устроился поудобнее на низкой скамейке и принялся за дело.
В кухню сунулась Вилма, открыла было рот, явно желая что-то сказать, но передумала и убежала. Я вздохнула с облечением — чем смотреть тут на ее ужимки, лучше буду справляться самостоятельно. Наверное, дело было в том, то Вилма однозначно считала свое положение выше моего, и поэтому не сомневалась, то моя обязанность — ей подчиняться. Но мне это было совершенно не очевидно. Кто она в замке — понятия не имею, мне этого никто не сказал, она вроде бы ничем не выделялась среди нас. Может быть, ее вообще временно наняли в деревне — Ола говорила, что в замке перед свадьбой не хватает работниц, и экономка собирается нанимать временных. То есть, она не в рабстве, как я — или как там еще следует называть мое положение. Возможно, ее семья имеет какой-то вес в деревне, а она просто отправилась заработать себе "на булавки" — хотя, это я уже фантазирую, конечно. И совершенно точно она замужем, а я нет — тут это здорово влияет на отношение окружающих. То есть, на ее взгляд, у нее есть основания задирать нос. А на мой… Не дождутся.
А вот что касается Дина… он пусть бы посидел со мной подольше, даже если ему и в голову не придет чистить со мной кастрюли. С ним не одиноко. Он тут единственный не такой чужой мне, как все прочие — так стало казаться. И с ним единственным я знакома лучше всех, во всяком случае, он в курсе, что я пока ни на кого не кидалась и меня не требовалось запирать в чулане. И еще я с ним целовалась… так, несерьзно, в шутку. Точнее, в благодарность. Он сам так захотел, не ждал же он, в самом деле, то я стану с ними целоваться всерьез? На его прямое предложение руки и сердца — а впрочем, не знаю, какой комплект мне на самом деле предлагался, — я ответила решительным отказом. Это не обсуждается. Но…
Мне просто приятно находиться с ним рядом. Спокойно. Чувствую себя защищенной, уж не знаю, от кого и от чего, но чувствую. Хотя он… я пока даже толком не поняла, кто он.
Кстати, вдруг пришло в голову — на Вилме нет бус, никаких. На ней единственной. Женский платок, длинные серьги в ушах, на обеих руках по нескольку браслетов, но нет бус — она вдова? И вновь собирается замуж? Да, это объяснение.
Дин смотрел на меня. Наблюдал, а я не сразу заметила. Взгляд такой внимательный, изучающий. И — теплый. Подумала — он не уйдет. Ему тоже хорошо со мной. А вот это, в общем и целом — плохо. Разумом я это понимала, но как тяжело слушать только разум.
Пользуясь тем, то его внимание сейчас мое, я тронула рукой свои бусы и показала на вход, и изобразила изобретенный мной же вопросительный жест пальцами — некоторые, из тех, с кем я чаще всего общалась, его стали понимать. Тут же спохватилась, что Дин на этот раз не поймет — Вилма, о которой был вопрос, мелькала тут уже давно, сложно уловить связь. Но, удивительное дело, он понял, правда немного не так.
— Спрашиваешь, как давно Вилма вдова? Уже больше двух лет. В шестнадцать ее выдали замуж, к семнадцати она уже овдовела. Муж упал в прорубь, застудился и не выжил. Ты об этом спросила?
Я благодарно кивнула. Имелось в виду, что означает отсутствие ожерелья, ответ Дина объяснил это и даже чуть больше. Значит, вдовы действительно не носят бус, Вилма, бедняжка, и года не побыла замужем, сейчас ей около двадцати, младше меня она примерно на год. И ее мужа почему-то не смогли вылечить — денег на лечебную магию пожалели, или и правда был такой тяжелый случай? И вообще, так ли на самом деле хороша здешняя лечебная магия, которой так восхищался дедушка ленны Даны?
— Родня о ней заботится, жениха подыскала, — Дин улыбнулся. — Хороший человек, степенный, богатый. Правда, не слишком молодой уже.
Ну вот, еще одну девчонку отдают за взрослого дядку. То есть, вдова — человек не больно свободный, родня может вынудить замуж выйти. А вот Нилла — у той все по-другому, кажется вольной пташкой, и насчет ухажера своего, того, то бусы прислал — вроде сама решает, выходить за него или не выходить. Что ж, видно, у всех все по-разному, как сложится.
Заодно вспомнились бусы Ниллы в шкатулке у ленны Даны — еще одна головоломка. Я об этом не думала, как-то не до того было. А и впрямь, то бы это могло значить? Может, бусы для ленны прислали, а не для Ниллы? Есть же у ленны какой-то возлюбленный, за которого ее не отдают, мне о нем, кстати, Нилла и говорила. Вот он через Ниллу подарок для любимой девушки прислал, на память?
Ох и чушь! Я имею в виду — такие подарки. С ними только тяжелее, хотя, не мое это дело.
Но стоп… Дин рассказал мне о событиях почти трехлетней давности. Он, значит, это помнит. Нилла вроде говорила, что его память раньше хранила лишь год, теперь — до трех, то есть его состояние улучшилось. Значит, замужество Вилмы и смерть ее мужа — где-то на дальнем пределе его памяти. А то, что он умеет читать, писать, пользоваться ложкой и множеством других вещей, ведь он учился этому определенно больше трех лет назад? Но помнит же! Может, дело в том, что он это делает постоянно, то есть читает, пишет, пользуется ложкой. Но если лишить его книг и бумаги с чернилами — через три года забудет грамоту? Отобрать ложки — забудет, что это такое? Да, как-то все с ним… интересно. И то, что промежуток его памяти увеличился со временем — наверное, хорошо, положительная динамика, так сказать. Может, со временем он совсем поправится? Попаду домой — непременно расспрошу дядю Гошу, знает ли он такие случаи.
— Что ты, Камита? — Видно, я непроизвольно посмотрела на Дина с недоумением, и он это почувствовал, — о чем думаешь? Спрашивай все, что хочешь.
Ох, Дин, сокровище мое, тебя мне тут послало доброе здешнее Провидение, не иначе. Буду спрашивать, как только соображу, как знаками очередной свой вопрос изобразить. И если все же научусь за эти дни буквы складывать. Ты только не бросай меня тут, это короткое время до отъезда в Андер, пожалуйста, не бросай. Я чувствую, что могу тебе доверять, вот чувствую, и все. Ты, если меня подведешь, то только против своего желания, специально — никогда. Давай будем друзьями, пожалуйста, Дин…
Вчера с помощью Дина я исписала три листа бумаги и выучила добрую треть здешнего алфавита. Если бы можно было одновременно делать пометки моими родными буквами, как делают все, изучающие иностранный язык, мне было бы проще, а так приходится только полагаться на память, это сложнее. Писать при Дине по-русски я не решилась, чтобы не вызывать вопросов. Ничего, я все равно научусь писать, причем быстро — мне ведь придется как-то объясняться и в Андере, я должна суметь попросить волшебника отправить меня домой. А дома…
Интересно, когда я окажусь дома, где нет это проклятой магической энергии, я стану снова разговаривать?
Вчера мы засиделись допоздна, наконец Дин решительно забрал у меня перо.
— Довольно, Камита. Завтра тоже будет день. Мы ведь встретимся завтра?
Я сразу кивнула, потому что поездка на ферму в тот момент вылетела у меня из головы.
— Договорились. Тогда, ленна Камита, время расплатиться, — он мягко привлек меня в себе.
Ленна Камита! Ну надо же.
Я кивнула, но инициативу проявлять не стала, дав ему возможность забрать плату самостоятельно. Не сопротивлялась, не отстранялась, решила, что увернусь, только если он чересчур увлечется. Как бы не так. Он словно смешался в самый решающий момент, и лишь легонько коснулся губами уголка моего рта. И все.
— Поздно уже, спать хочешь, наверное, — сказал он, отведя взгляд, — пойдем, я тебя провожу.
А я, пряча неловкую улыбку, подумала тогда, что за такие поцелуи мне даже перед Димкой стыдно не будет.
Впрочем, и так не стыдно. Это — другой мир, мой бред, может, меня вообще не существует, может, не существует ничего. Бред? Ну, да, и я ведь об этом…
Никому не признаюсь, но мне самой хотелось поцеловать Дина. Нормально поцеловать. Но и так, почти понарошку — все равно понравилось…
Может, сегодня он будет смелее?
— Посмотри, так хорошо? — он придвинулся, протянул мне наточенный нож рукоятью вперед.
Дядя Гоша как-то подарил нам роскошный набор японских кухонных ножей, в этом наборе был похожий. Очень удобный, с выемками на лезвии — чтобы продукты не прилипали, с закругленной режущей кромкой, Я взяла, потрогала лезвие, скрутила жгутик из кусочка тряпки и рассекла его ножом — выше всяких похвал, нож резал тряпку, как подтаявшее масло. Дин исподлобья за мной наблюдал, увидев мою мою довольную улыбку, сопровождаемую кивком, тоже улыбнулся.
— Это еще нож Занниты, служанки старого лира. Вот, остался.
Осознав, то сказал Дин, я чуть не подскочила. Заннита! Ее в своих записках упоминал дедушка ленны — как она ему то и дело что-то говорила. Дин, понятно, не понял, почему у меня глаза вдруг стали бешеные, удивленно моргнул.
— Ну да, это ее нож. Ножи Занниты вот с такими значками были. У меня есть такой в мастерской. А ты что-то слышала о Занните?
А я думала о том, что если Заннита была служанкой старого лира и держала здесь свои ножи, то старый лир, то бишь дедушка ленны, жил именно тут, на этой ферме? Или кто еще тут может быть "старым лиром" со служанкой по имени Заннита? И вообще, я рада была, что узнала, кто такая эта загадочная Заннита — чуть больше поняла записки дедушки.
Сообразив что Дин ждет моего кивка, я кивнула — да, слышала о Занните.
— Она жила тут после смерти лира. Собственно, я ее знал… вроде бы, но не помню. О том, что у меня голова дырявая, ты ведь уже в курсе, да? Думаю, тебе сразу сказали?
Я осторожно кивнула. Его взгляд потяжелел.
— Ты отказываешься от меня… поэтому?
Я коротко качнула головой — нет, нет…
— Я просто тебе не нравлюсь? Ты любишь кого-то другого?
Разве можно задавать мне по несколько вопросов сразу, как я отвечать-то должна? Впрочем, я и так не стала бы отвечать. Потому что — как ответить? Дин мне не нравится? Нравится. Люблю ли я кого-то другого? Вообще-то, я за другого замуж собралась, только и мечтаю, чтобы вернуться домой, к нему… к тому, другому, то есть.