– Ваше Величество, вернитесь в спальню, – ко мне подошел хмурый Никитин – Не подвергайте себя опасности.
– Что происходит, Афанасий?
– Мы не знаем, поэтому готовимся к худшему. Я послал фурьера проверить нижние этажи. Он не вернулся. Петр Федорович пожалуй обратно в спаленку!
Крики приближались. Афанасий схватил меня за локоть, но тут в боковую дверь зала ударили со всей силы. Створки распахнулись, внутрь с криками повалили вооруженные люди.
И здесь мы совершили ошибку. Все вместе выпалили в сторону нападавших. Первые двое упали, остальные выстрелили в нас. Комнату заволокли клубы порохового дыма. Один из двух казаков покачнулся, схватился за грудь. Афанасий повалил шкаф на пол, дернул меня в сторону спальни. Там была вторая дверь, через которую мы выскочили на черную лестницу. Тут же столкнулись с новой группой нападающих, что поднимались по ступенькам.
Только тренировки с Овчинниковым помогли мне парировать первый, почти незамеченный удар шпагой. Лезвие распороло рукав и скользнуло по коже предплечья. Левая рука слегка онемела. Я повёл клинок влево, и белое, раззявленное в истошном крике лицо вдруг окрасилось красным…
Следующего зарубил Никитин и тут же сам получил укол в ногу. Покачнулся, обратным движением полоснул по вытянутой руке. И почти отрубил чью-то кисть.
Я кинул в голову крупного усатого мужчины разряженный пистолет, что все еще держал в руке. Тот невольно отшатнулся и тут же получил саблей в живот от Афанасия. Дико закричал, роняя шпагу.
Прорвались.
По нам выстрелили с лестничной площадки, но мы уже выбежали в коридор. Юркнули в первую попавшуюся дверь. Это был “тронный” зал. В нем было темно, хотя за окном уже разгорался восход.
– Царь-батюшка! Амба нам – Афанасий подпер дверь стулом с резной спинкой – Изменщики в доме! Я узнал одного – это из дворян бывших.
Я выругался. Потом еще раз. Ведь меня предупреждал Шешковский. Но ведомство Хлопуши было слишком маленьким и новым, чтобы вскрыть заговор. Глянул на “Железный трон”. Не дотащим с раненым Афанасием.
– Кто-то через черный ход их провел – Никитин привалился к двери, перехватил ногу ремнем. На полу расползалась лужа красной крови.
– Ты как?
– Худо Петр Федорович. Еле стою.
В дверь забили прикладами и чем то тяжелым. Я быстро выглянул в окно. На площадь казанского Кремля заскакивали конные казаки, по ним стреляли с 1-го этажа.
– Надо чуток продержаться! – я привалился к трещавшей двери – Наши уже на подходе.
Левая рука совсем онемела, рукав стал мокрым от крови.
– Какая же сука их пустила? – хрипел Афанасий, елозя сапогами по полу.
– Держи! Позже рассчитаемся – я уперся в разбитую дверь. В щель кто-то просунул пистолет, но пока горел порох на затравочной полке, я успел отвернуть он нас дуло. Выстрел оглушил, в ушах появился звон.
Медленно тянулись секунды, невыносимо натягивая нервы. Я опять услышал выстрелы, крики и лязг оружия. Вот во всю эту какофонию вплелся женский визг, перекрывший на миг все остальные звуки и плавно перешедший на ультразвук.
За дверью раздалось дружное “ура”, загрохотали выстрелы. Их тут же сопроводили яростные крики дерущихся и стоны раненых. Зазвенело оружие. Мое напряжение достигло предела.
Внезапно все смолкло. В наступившей неестественной тишине я расслышал только сдавленные стоны.
– Ваше Величе… – нарушивший наступившую тишину голос Овчинникова заставил меня дернуться – Не стреляйте! Одолели мы супостата, Ваше Величество!
Я засунул саблю в ножны, убрал стул. Подхватил Афанасия по руку и мы вместе вышли из тронного зала. В примыкающей анфиладе была жуткая картина. Прямо под ногами у нас лежали, уставившись широко раскрытыми глазами в потолок, с десяток окровавленных мужчин. Еще несколько человек, покачиваясь, стояли под охраной казаков. Овчинников вместе с Перфильевым бросились ко мне, стали ощупывать.
– Жив, жив – я передал Никитина на руки солдатам.
Утерев подрагивающей рукой выступивший на лбу пот, я попытался собраться с мыслями. Слишком много событий промелькнуло за последние несколько минут.
– Где Татьяна?
Перфильев тяжело вздохнул, Овчинников отвел взгляд.
– Что с Харловой?!!
– Спаси Бог – перекрестился Перфильев – Погибла она.
Я на подгибающихся ногах бросился в левое крыло дома. Добежал до комнаты Коли, растолкал плачущих слуг. Над телом Татьяны завывал полностью одетый Николай. Лицо Харловой было обезображено сабельным ударом, все стены были в брызгах крови. Я пошатнулся, схватился за плечо Жана.
– Походя убили, изверги – прошептал мажордом – Чтоб под ногами не мешалась…
Внутри все перевернулось, хотелось завыть, как Коля, но я стоял соляным столбом. Харлов повернул ко мне мокрое лицо, поднялся с колен.
– Меня, меня казни!
– О чем ты, Коленька – захлопотал Жан – Обеспаметствовал.
– Я виноват! Провел людей господина Державина в дом. С черного хода.
Этого удара я уже выдержать не мог. Схватил парня за шею, прижал к окровавленной стене. Принялся душить. Харлов хрипел, но не сопротивлялся. Воющие слуги повисли на руках, в комнате появились мрачные Хлопуша и Шешковский. За ним вбежала бледная Маша Максимова. Стала отдирать мои руки от шеи парня.
– Отпусти его, царь-батюшка – произнес Степан Иванович – Не марай руки, мы сами.
Я бросил хрипящего, посиневшего Харлова на землю, пошатываясь вышел прочь.
В голове было абсолютно пусто, лишь в ушах звенело. За мной выбежала причитающая Маша. Рванула рукав рубашки, сразу начала перевязывать левую руку.
– Боже, боже… – причитала она, ощупывая меня.
Подошедшие Овчинников с Перфильевым деликатно отвернулись. Последний так и вовсе смахнул слезу. Меня же словно парализовало. Дышать было тяжело, ноги подгибались.
“Возьми себя в руки, тряпка! Ты царь! На тебя люди смотрят” – лишь неимоверным усилием воли я поборол желание завыть.
Отослав Машу и пробежавшего Максимова на помощь раненым, я пошел в кабинет. Разжег камин, после чего устроился в кресле, закрыл глаза. Сколько ни гнал от себя лицо мертвой Татьяны – Харлова отказывалась “уходить”. Я встал прошелся по комнате. Помогло наблюдение за суетой солдат на кремлевской площади. Овчинников с Перфильевым расставляли усиленные караулы и даже выставили на прямую наводку пушку. Единорог глядел своим дулом прямо на закрытые ворота. Даже если кто-то и прорвется внутрь – его встретит заряд картечи. С пальником стоял лично Федор Чумаков. Вот всегда у нас так. После драки – машем кулаками.
Надо признаться, попытка моего убийства, кем бы она ни была предпринята, почти увенчалась успехом. А это значит, что меры безопасности были недостаточными. Надо вводить пропускную систему, пароли с отзывами. Кровь из носу требуется усилить агентурную работу. Ведь нападение на меня – это провал работы Тайного приказа.
В дверь постучали. Заглянул вооруженный до зубов казак, спросил:
– Царь-батюшка, тута до тебя Хлопуша с Шешковским просятся.
– Пущай.
Тайники были хмуры, отворачивали лица. Я вяла поразмышлял могут ли они быть причастны к покушению. Хлопуша только терял от моей смерти. Скорее всего на этом вся пугачевщина на Руси быстро бы закончилась. Екатерина подтянула бы войска и быстро разбила Овчинникова с Перфильевым. Подуров бы на нижней Волге продержался бы подольше. Лысов с Шигаевым так и вовсе имели все шансы отложить Сибирь от Российской империи на долгие годы. Особенно, если будут жить в мире с инородцами.
– Все подтвердилось – нарушил молчание Шешковский – Харлов провел заговорщиков в дом. Открыл дверь черного хода. Двадцать один человек.
– Кто главный?
– Некто подпоручик Державин. Был с Бибиковым в Казани, уцелел после битвы на арском поле.
Черт, черт! Я схватился за голову. Знаменитый русский писатель и поэт вляпался в мое покушение.
– Он жив?
– Ранен, Максимова его перевязывает – включился в беседу Хлопуша – На виселицу взойти сможет.
И ведь ничего, абсолютно ничего не сделаешь. Если я помилую Державина – меня просто не поймут в войсках. Авторитет, заработанные таким трудом, исчезнет мгновенно и до нового покушения ждать останется не долго.
– Кольку Харлова тоже на виселицу? – деловито спросил Степан Иванович.
– Судить. Всех – решил я затянуть вопрос – В моем Судебнике есть статья о покушении на царя.
– Вот еще время тратить – пожал плечами Афанасий Тимофеевич.
– А ты язык то попридержи! – не выдержал я – Вы прохлопали заговор!
Тайники потупились.
– Пущай идет следствие, а потом казанские судьи решат. Будет приговор – будет казнь. Вняли ли?
Оба мужчины синхронно кивнули.
В дверь опять постучали, зашел Мясников. Одноглазый был тоже хмур, но деловит.
– Оцепили город, начинаем повальные обыски, царь-батюшка. Покель Никитин в гошпитале, я тебя обрат охранять буду.
Я лишь согласно кивнул.
– Петр Федорович, дозволяешь ли пытать заговорщиков? – спросил Шешковский – Могут быть сообщники, кои скроются.
– Пытайте. Кроме… Николая. Но узнайте обязательно зачем он пустил Державина с его людьми в дом.
– Известно уже зачем – вздохнул Хлопуша – Никак не простит царь-батюшка, смерть отца. Державинские на этом и сыграли. Человечек у них был – бывший сослуживиц Харлова-старшего. Кольке то сказали, дескать, ты же сын коменданта Нижнеозерской крепости! Как можешь служить убийце своего отца…
Вот они последствия гражданской войны! И этот разлом будет только усиливаться.
– Подготовьте все к похоронам Татьяны – я тяжело вздохнул – Николая в тюрьму вместе со всеми заговорщиками. Никаких поблажек.
Я мрачно посмотрел на просочившегося в кабинет Почиталина. Ваня был возбужден.
– Нашли казачки дом Державина то! Все как ты повелел еще на прошлой седьмице, царь-батюшка – глава канцелярии довольно улыбался – Ту суку-борзую от губернатора Бранта оставшуюся… я всю неделю подкармливал, приучал. Сегодня шапку Державина дал ей понюхать… Сначала не хотела идти, но потом пошла.
Мясников и тайники удивленно посмотрели на Почиталина. Да, мне пришла в голову идея сделать в Казани кинологическую службу. Я поделился этой мыслью с Ваней. Даже не мыслью, а наблюдением – мол собаки хорошо запахи ищут, можно использовать при поимке преступников. Почиталин заинтересовался. Не думал, что идея так быстро сработает.
– Я взял десяток казаков, прошел по следу. В том доме нашли старого князя Курагина с дочкой, а також с десяток дворни их. Бумаг разных много – Ваня бухнул на стол пачку документов, писем…
Я взял первый же лист сверху. Заглавие гласило: “Объявление любви”.
Хоть вся теперь природа дремлет,
Одна моя любовь не спит;
Твои движенья, вздохи внемлет
И только на тебя глядит….
Ясно. Это ранние стихи Державина. Взял еще одно чертверостишье, зачитал вслух присутствующим:
– Послухайте, господа. Нам в руки попал стихоплет.
Не лобызай меня так страстно,
Так часто, нежный, милый друг!
И не нашептывай всечасно
Любовных ласк своих мне в слух;…
Почиталин засмеялся, Мясников нахмурился… Тайники и вовсе остались равнодушными. Шешковских даже зевнул в кулак.
– Будут ему любовные ласки – зло произнес Хлопуша – Топор палача ужо нашепчет.
Я тяжело вздохнул. Зачем они убили Харлову?
* * *
Вслед за “тайниками” в губернаторский дом начали съезжаться придворные. Так я назвал своих ближайших сподвижников. Первым примчался глава Казани Каменев. Вслед за ним появились Авдей с Рычковым, царские фискалы, не занятые в дежурстве офицеры, включая Ефимовского, Шванвича, Неплюева… Еще раз пришел Максимов. Без дочери. Хмуров осмотрел мою рану в плече, перебинтовал ее. Пуля кость не задела, ткань в рану тоже не попала. Чувствовал я себя вполне неплохо – некоторая слабость от кровопотери не помешала мне выйти в тронный зал и начать прием. Выслушивал соболезнования, обещал справедливое правосудие. Ведь от “обещал – никто не обнищал”. Ясно, что казанские судьи не посмеют оправдать заговорщиков. Даже безо всякого судебника. По написанным же мной законам – покушение на представителей власти и заговоры карались повешением. И это еще был “облегченный” вариант. Сам Пугачев закончил свою жизнь четвертованием на Красной площади.
Последними на прием явились купцы, Иоган Гюльденштедт и Новиков. Последовала новая порция соболезнований, расспросов. Подсуетившийся Жан запустил в тронный зал слуг с подносами. На них стояли бокалы с мальвазией из винных подвалов Бранта, а также тарелки с бутербродами. Это новшество, о котором Жан, разумеется узнал от меня, вызвало бурное оживление в зале. Мне показалось, что придворные обсуждали новое яство, состоящее из двух ломтей хлеба, буженины с нарезанными солеными огурцами даже активнее, чем покушение на меня. Пока народ насыщался, Новиков попросил личной аудиенции.
– Ваше величество! Этот несомненно подлый удар – дело иезуитов! – безапелляционно заявил журналист.
– Откуда имеете такие сведения? – поинтересовался я, преодолевая приступ головокружения.
– Это же очевидно! Я написал много писем нашим братьям-массонам в России и в сопредельные страны, приглашая их прибыть к вашему двору. Часть писем была наверняка перехвачена. Вы же знаете, что Тайная экспедиция Екатерины имеет особую досмотровую комнату при генерал-почтмейстерстве?
Сюрпризом для меня, конечно, это не было. Кажется еще канцлер Бестужев придумал люстрировать письма и тем самым смог удалить от двора очень влиятельного французского посланника Шетарди. Я пометил себе в памяти сделать указ об открытии ямского приказа и поручить Хлопуше при нем сделать такую же тайную комнату. Люстрация переписки и мне не помешает.
– Почему именно иезуиты? – поинтересовался я для проформы, так как в такой быстрый заговор ордена поверить было сложно – Дворяне також злы на меня.
– Даже не сомневайтесь, ваше величество! – настаивал Новиков – Отравления, заговоры – это дело рук иезуитов. Их метода.
Я пожал плечами, не желая развивать тему.
– Они опасаются окончательного крушения миропорядка – продолжал развивать тему журналист – Коий строили долгие столетия…
– И что же это это за миропорядок? – спросил я поглядывая на напольные часы, которые пробили двенадцать. Уже должны были вернуться Овчинников с Перфиельевым и доложить об итогах облавы в городе.
– Это же очевидно, ваше величество! Мы находимся в центре слома старого миропорядка с аристократией во главе. На авансцену выходит буржуа и крестьянин. Первые – ваша економическая поддержка в городах, вторые – движущая сила революцион. Да, да. Ежели речь шла о простом восстание – одна власть – Новиков сделал поклон в мою сторону – Просто поменяла бы другую. Но нет! Я читал ваш указ о государственной внесословной Думе. Вот где революцион! Вот где новый порядок! Очень жаль, что вы отложили открытие Думы на следующий год.
Угу, открыл бы сейчас – кто в ней заседал? Да и как выборы во время войны проводить. Но кинуть морковку поддерживающим меня общественным группам нужно было. Да и потом “обещать жениться – не значит жениться”.
– Ваше величество! – тем временем вещал журналист – Нельзя медлить! Иезуиты нанесли один удар – нанесут другой. Молниеносный рейд по льду Волги и Нижний наш. А там зерновые склады, губернаторская казна, людишек тьма…
Это было заманчиво. Заватив Нижний я мог контролировать в связке с Казанью и Самарой внутрироссийские транспортные и людские потоки. Причем в широтном и меридиональном направлениях.
– Сам об сем мыслил – вздохнул я – Казанские купцы приносили письма от торговых людей Нижнего. Некоторые готовы поддержать нас…
– За чем же дело? – спросил Новиков – Далее весна начнется, распутица. Застрянем тут надолго.
– Вы казанские полки новые видели? – ответил я вопросом на вопрос – Те, которые крестьянские.
Журналист покачал головой.
– Недокормленные, невооруженные. Съездите на Арское поле, гляньте. Нижний я с ними возьму, но как удержать? Из кос стрелять по катькиным полкам будем? Шешковский докладывал – я поколебался, но все-таки решил выложить новость журналисту. Отказное письмо он подписал, присягнул. Компромат есть, не предст – Граф Орлов выступил с гвардией из Питера на Москву. Через месяц другой будет у Нижнего.