Страсть Волка — Мирослава Адьяр
Пролог
Нестерпимо горячо и влажно. Так приятно, что хочется тянуться следом за прикосновениями невидимой руки, отдаться им полностью, слиться с ними. Я закусываю губу и умоляю всех известных мне богов, чтобы ласка не прекращалась, чтобы тяжесть внизу живота скручивалась плотнее, сворачивалась раскаленными пружинами и выстреливала в кровь мелкими пузырьками невыразимой сладости.
И от этого становится стыдно.
А потом уже — когда влажный жар чужих губ берет в плен набухший сосок — становится все равно.
Кричу в небо, в пьяную безграничную синеву, и не могу сдержать дрожь, когда сильная рука проходится по спине, властно, будто давно знает каждый мой изгиб, оглаживает ягодицы и требовательно раздвигает мне ноги, подбираясь к влажной горячей сердцевине.
Касается уверенно, безжалостно, растирает по складкам пряный сок, а крепкие пальцы проникают внутрь. Совсем чуть-чуть. Скользят по чувствительной плоти, растягивают, наполняют собой, а я мечусь из стороны в сторону, бормочу какую-то чушь, умоляю о большем, но мой мучитель не отвечает.
Он вообще ничего не говорит, только смотрит. Прожигает душу кобальтовой синевой нечеловеческих глаз и усмехается, обнажая острые волчьи клыки.
Смотрю вниз, и сердце прошивает укол страха.
Мой волк — большой мальчик.
Его каменная эрекция прижимается к низу моего живота и чуть покачивается, а я чувствую его жар, желание и нетерпение. Дикую потребность ворваться в меня, покорить, сделать своей.
Заявить права всеми возможными способами.
Как завороженная слежу за прозрачной капелькой, скатывающейся вниз по массивной — идеальной — головке. Темные, наполненные раскаленной кровью вены оплетают тяжелую длину, и кажется, что волк замер в ожидании под моим пристальным, изучающим взглядом.
Чего он ждет? Разрешения?
Или униженной мольбы?
Облизываю пересохшие губы и тянусь к вызывающе твердому члену. Очерчиваю головку кончиками пальцев и слышу глухой рык, сорвавшийся с идеальных чувственных губ.
Длины моих пальцев не хватает, чтобы взять его в кольцо, и я скулю от разочарования, потому что не смогу дотянуться до волка второй рукой.
— Скажи мне “да”, Нанна, — рычит он и подается вперед, проехавшись всей своей длиной по припухшим складкам. — Скажи “да” — и я весь буду твоим.
Открываю рот, чтобы выкрикнуть это проклятое “да”, потому что нет больше сил терпеть муку: я не способна справиться с пустотой, которую он может заполнить так правильно, так плотно!
Но язык не слушается, а из горла рвется только задушенный хрип.
Лицо моего волка расплывается перед глазами, искажается, тонет в накатившей черноте; и последнее, что я вижу, — синеву его глаз, наполненных невыносимым страданием.
Глава 1
Подскакиваю на постели с немым криком и хватаюсь за стиснутое спазмом горло. Простыни мокрые насквозь, а тончайшая сорочка противно липнет к разгоряченному, влажному от пота телу.
Всего лишь сон?..
Щеки краснеют от стыда, а в голове проносятся обрывки горячечного видения, и клянусь, я все еще чувствую прикосновение крепких пальцев к…
Медленно спускаю босые ступни на пол и невольно ежусь от холода. Гладкий деревянный паркет мягко поблескивает в свете потрескивающего очага, на стенах играют в салки глубокие тени, а за окном все еще танцует непроглядная зимняя тьма. Даже свет луны не может с ней справиться, отчего в груди колет от страха и волнения.
Сон не отступает, как я его не прогоняю. Льнет к рукам и спине, бежит мелкими мурашками по коже, прокручивается в мыслях снова и снова — и не остановить его, не стереть и не смыть холодной водой. Осторожно поднявшись, я цепляюсь пальцами за тяжелую ткань балдахина и делаю несколько судорожных вдохов.
“Скажи мне “да”, Нанна”.
Зажмуриваюсь до кровавых кругов, до болезненных искр под веками и на ощупь бреду к тяжелой фарфоровой чаше, наполненной ледяной водой. Запах лаванды бьет в нос, отрезвляя, но слова лихорадочным вихрем все вертятся и вертятся в голове.
Бросаю взгляд на вешалку у зеркала и целую минуту рассматриваю свой свадебный наряд: белоснежное кружево и затейливая вышивка.
Вот-вот я стану женой капитана-регента острова Таселау, но мой избранник не имеет ничего общего с мужчиной из ночного видения.
И это терзает меня с того самого дня, как волк начал топтаться в моих снах, будто у себя дома! Я чувствую вину, живу с ней, ношу с собой ежеминутно, скрываю за улыбками, когда беседую с отцом, прячу за смехом и шутками, когда гуляю с матерью. Не могу простить себе слабости, не могу смириться с терзающим меня голодом, потому что там, за размытой гранью сновидений, я мысленно давно сказала “да”.
И, наверное, никогда не скажу его вслух.
Кому? Незнакомец из сна в реальной жизни не спешил появляться, да и не бывает в реальной жизни таких людей…
Ведь не бывает же?
Тряхнув головой, я хватаю гребень и пытаюсь распутать светлые волосы, безжалостно свалявшиеся во время сна и похожие теперь на воронье гнездо. Прядка за прядкой, локон за локоном, медленно возвращаю себе душевное равновесие.
Все хорошо, все в порядке.
Все хорошо…
Отлично!
Сегодня я встречаюсь с Альгиром Верти. Матушка в восхищении: только и трещит о том, как мужчина хорош собой и как мне повезло с женихом.
Она — восторженная женщина, живущая историями о благородных правителях. Даже если бы Альгир въехал во двор замка с мечом наперевес и требовал бы отдать ему наш дом, матушка бы только в ладоши хлопала и умилялась тому, какой он порывистый и дерзкий.
Вернуть ее из мира сумасбродных фантазий уже невозможно. Только смириться.
Аккуратно уложив волосы, я снимаю с вешалки простое синее платье, которое почти теряется на фоне свадебного наряда. Это костюм для встречи, который должен убедить Альгира, — перед ним трепетная, нежная натура, готовая на что угодно ради своего будущего господина.
Даже щеки щипать не пришлось, изображая здоровый румянец — меня и так порядочно лихорадит, будто всю ночь я бегала по зимнему лесу в одной сорочке.
Внутри скребется уверенность, что Альгир и так знает, что никакой симпатии я к нему не испытываю. Самое большее — уважение к силе и положению.
Это не редкость для договорных браков. Есть надежда, что мы хотя бы не будем швыряться друг в друга посудой и справимся с… близкими отношениями.
Тяжело сглатываю и напоминаю себе, что и этого тоже не избежать.
Мужчина не будет сыт уважением — ему нужен наследник, как и любому правителю.
— Что-нибудь придумаю, — шепчу тихо и подмигиваю своему отражению в зеркале — бледному и перепуганному. — Вот посмотришь, Нанна, все будет хорошо.
И то, что я делаю это ради матушки и ее спасения, капитану-регенту знать не обязательно.
Визит Альгира — всего лишь вежливость. Он спокойно может сейчас же посадить меня в карету и увезти в замок, без церемоний и рассусоливаний, но мужчина любит, когда все идет по плану и не отступает от замысла ни на шаг.
Меня забавляет эта его черта: тяга к правильности, к красивым жестам. Если ухаживания, то с размахом; если подарки, то самые лучшие; если слова, то предельно сладкие и именно те, что хочет услышать любая девушка. Он читает людей, как открытые книги, вертит их так и эдак, давит на нужные точки.
Не могу сказать, что это не пугает меня до дрожи.
Я боюсь капитана-регента где-то в глубине души. На самом ее донышке плещется чувство неправильности, напускного благородства.
Он весь — фальш, как она есть, но я не могу это доказать: мне не хватает слов и знаний, правильных определений, тонкого чутья, какое было у моего брата, пусть великая Галакто тепло встретит его душу в своих чертогах.
Отгоняю сомнения, натягиваю на лицо приветливую улыбку, которая ничего не значит и ни к чему не обязывает, и медленно вхожу в гостиную.
Не знаю, куда девать руки, потому стискиваю краешек ленты, перехватывающей пояс, и стараюсь смотреть перед собой, чтобы тут же не натолкнуться на Альгира.
Мне неловко вот так сразу встречаться с ним взглядами — хочется подготовиться, вдохнуть глубоко и вернуть себе привычное равновесие.
Скрип. Тихие, едва слышные шаги по ковру.
Альгир протягивает руку, а я невольно вздрагиваю — и от капитана это не спрятать и не укрыть взволнованный взгляд за веером ресниц.
Теплые губы касаются ладони, когда мужчина все-таки берет в плен мои дрожащие пальцы, а пристальный взгляд светло-серых глаз вызывает странное давление в груди. Это не любовный трепет, не пылкая страсть, какая может вспыхнуть с первого взгляда.
Это волнение и… страх.
Я — кролик, стоящий перед удавом, и он вот-вот бросится, чтобы скрутить мне голову.
Высокий и широкоплечий, Альгир возвышается надо мной на добрых две головы. Рядом с таким мужчиной можно почувствовать себя слабой и беззащитной — что явно нравится матушке, но немного пугает меня.
Затянутый в форменную черную куртку, расшитую серебряной нитью, мужчина движется плавно, будто в танце, и походит на довольного кота — гибкого, уверенного и расслабленного, но это впечатление обманчиво. Альгир всегда готов к неприятностям — положение обязывает.
Густые каштановые волосы аккуратно зачесаны назад, широкие брови вразлет немного хмурятся, и хочется провести пальцами по упрямой складке, стереть ее, чтобы не портила идеальный облик капитана.
Серые глаза полны затаенных гроз. Кажется, что вот-вот в темной глубине вспыхнут золотом самые настоящие молнии. Взгляд скользит по моей шее, задерживается на бьющейся жилке, и я могу поклясться, что чувствую это.
Словно по коже скользят затянутые в перчатку пальцы.
Воздух вокруг нас густеет, нагревается, и я с трудом вдыхаю и продираюсь сквозь раскаленный кисель. Колени дрожат сильнее, и если бы не крепкая рука, держащая меня под локоть, я бы наверняка упала прямо здесь.
— Вы очаровательны, Нанна, — тихо рокочет мужчина. Его голос напоминает морскую волну, накатывающую на песчаный берег. Он вызывает дрожь и странно успокаивает, гипнотизирует и убаюкивает.
Страх и волнение отступают под натиском уверенной силы Альгира.
Он не предлагает мне сесть, нет.
Тянет за собой к высокой двери, ведущей в сад.
Толчок! Створки распахиваются настежь, впуская внутрь запахи вечной весны.
Под магическим куполом, установленным отцом несколько лет назад, тут всегда цветут цветы и щебечут живые птицы.
Баснословно дорого и непозволительно роскошно для обедневшего рода, но когда лекарь говорит, что это поможет обреченной матушке, отец готов пойти на что угодно.
И вот теперь этим “что угодно” станет мой брак с Альгиром.
— Признайтесь честно, — капитан улыбается и смотрит на меня из-под темных ресниц. — Я вам не нравлюсь, Нанна?
Что это? Вопрос с подвохом? Насмешка? Или какая-то проверка?
Нервничаю, как какая-нибудь девчонка, и с ужасом обдумываю все возможные варианты, а капитан начинает смеяться, чем совершенно ставит меня в тупик.
— Никаких проверок, обещаю.
Я невольно ахаю и прикрываю рот рукой.
— Вы читаете мысли, капитан?
— Зачем? У вас на лице все написано.
С трудом сглатываю горьковатую слюну и стараюсь говорить беззаботно, будто меня совсем-совсем ничего не тревожит:
— Вы меня немного пугаете. Но что в этом удивительного — мы почти не знакомы.
– “Пугаю”? — капитан удивленно изгибает бровь и склоняется над ближайшей пестрой клумбой. — Но я совершенно безобиден, дорогая! Как и этот цветок.
Он вкладывает в мою ладонь белоснежную гроздь ландышей, а я невольно вздрагиваю от приторного до головокружения аромата и потихоньку теряю нить беседы. Невежливо просто стоять и молчать, правда? Альгир же не просто так сюда приехал?
— Я приехал к вам с просьбой, Нанна.
Опять он все угадывает так, будто владеет чарами!
— Я хотел бы просить ваших родителей перенести церемонию в мой замок.
Не сразу осознаю, о какой церемонии речь.
О брачной? Но почему? Матушка так хотела, чтобы праздник прошел здесь, где все было мне родным…
— Я понимаю ваши сомнения, дорогая, — Альгир сжимает мою руку в теплой ладони и мягко поглаживает кожу большим пальцем. — Но, к сожалению, мне придется предстать перед правителем по срочному делу, сразу же после церемонии. И добраться в срок отсюда будет проблематично.
— Капитан Альгир!
Я не успеваю ничего ответить, как к нам подлетает матушка — белоснежное облако оборок и кружев — она сверкает ослепительной улыбкой и распространяет вокруг цветочное благоухание, в котором угадывается тонкий дух старой болезни. Белоснежная кожа лица сильно напудрена, чтобы скрыть россыпь темных пятен, покрывающих ее щеки и шею.
Лихорадочный блеск лиственно-зеленых глаз одновременно и пугает, и вызывает жалость, но я не смею ни жестом, ни словом показать, как мне страшно и тошно видеть ее такой… угасающей.
Все будет хорошо.
Все обязательно будет хорошо!
Альгир — человек слова. Он обещал помочь.
Матушка подхватывает капитана под локоть и тянет его в дом, а я так и стою в центре дорожки и смотрю на цветок, зажатый в дрожащей ладони.
“…я совершенно безобиден”.
Губы кривятся в кислой улыбке, а в груди стягивается холодный тошнотворный комок неопределенности, который я никак не могу распутать.
Разве вы не знаете, капитан, что ландыш — смертельно ядовит?
Разумеется, матушка не отказывает. Лепечет что-то тихонько, кокетливо поправляет выбившуюся из прически прядь волос и то и дело касается кончиками пальцев руки Альгира. Воздушная, невесомая и нереальная, она, как никогда, далека от меня в этот момент. Я чувствую себя камнем, на котором весело щебечет беззаботная птица.
Даже если с небес свалятся обе луны, то ее решительное: “Конечно-конечно, капитан, все, что захотите” — не изменится ни на одно слово. Я пытаюсь возражать — очень деликатно, конечно, но настойчиво, ведь это поместье — мой дом.
Моя единственная крепость, где все знакомо и привычно.
Необходимость проводить церемонию в чужом замке пугает, но разве я могу что-то изменить?
Матушка только раздраженно цыкает, взмахивает рукой, как крылом, и лучезарно улыбается капитану, будто мои слова — досадный шум.
— Нам придется уехать раньше, чтобы подготовить все к вашему приезду, — Альгир говорит мягко, как с ребенком, его взгляд искрится лукавством.
— Не переживайте, капитан! — чирикает матушка, а я едва сдерживаюсь, чтобы не закатить глаза. — Нанна! Надеюсь, у тебя все готово?
Можно подумать, у меня столько вещей, что на их сбор придется потратить несколько дней.
— Да, мама, — тихо отвечаю я и стараюсь смотреть перед собой и не сталкиваться взглядом с женихом. Кто знает, как он воспримет мое недовольство, что скажет и не сочтет ли это капризом избалованного ребенка.
Смотрю в сторону, туда где пышно цветут темно-синие бархатные гортензии — гордость и радость матушки — и в голову приходит мысль, что у незнакомца из сна глаза были такого же оттенка.
Воспоминание бьет по щекам раскаленным стыдом и скручивает живот, выворачивает меня наизнанку и заставляет сбиться с шага. Всего на мгновение, но мне кажется, что все обязательно это заметят, однако никто не обращает внимания. Альгир все еще прислушивается к матушке, а она рассказывает ему какую-то нелепую чушь.
По большей части слухи и сплетни, в которых ни капли правды.
С трудом отрываюсь от цветов и бреду вперед, как в тумане, не в силах глубоко вдохнуть или отбросить непрошенные воспоминания. На языке перекатывается вкус чужих поцелуев, кончики пальцев покалывает от одного невыносимого желания — коснуться раскаленной, как песок пустыни, кожи незнакомца.
Наваждение какое-то!
“Скажи мне “да”, Нанна”.
Я не могу!
До меня, как сквозь вату, долетает восторженный голос матушки и тихий рокочущий ответ Альгира.