(не) детские сказки: Проклятье для мага
Пролог
— Моя помощь в обмен на твое тело.
Девушка передо мной удивленно хлопнула длиннющими ресницами и округлила глаза: глубокие, нежно-зеленого оттенка, миндалевидно-идеальные, как у фарфоровой куклы.
Она вся была именно этим. Фарфоровой куклой. Статуэткой, которую бережно хранят в шкафу, за стеклом, и иногда смахивают пыль.
Когда я только услышал, что какая-то местная малышка ищет встречи, чтобы предложить мне работу — захохотал, как одержимый. Подумал, что шутка это: какая нормальная женщина решится связаться с магом?
Да и “малышкой” она давно не была, об этом мне местный люд доложил. Взрослая давно дочь охотника. Двадцать два уже исполнилось, хоть по внешнему виду и не скажешь.
Я навел справки, подмазал там, где надо.
Жила девчушка одна, отец помер всего неделю назад, а матушка отдала богу душу, мрак знает когда. Не успела еще остыть земля на могиле папаши, как малышка тронулась умом: решила в лес проклятый наведаться, братишку давно пропавшего найти.
Все трезвонила по округе, что проводника ищет, а люди вокруг только пальцем у виска крутили да шептались: мол, совсем дочка охотника обезумела. Братишка ее еще десять лет назад из ведьминого леса не вернулся.
Казалось бы, места здесь суровые, холодные, укрытые пухлым снегом — а никак это не тронуло ее красоты, не вытравило блеск из белоснежных кудрей, не погасило полный надежды взгляд и не подломило прямую спину.
Я мог бы взять деньги, ведь девушка предложила золото. Вот только монеты меня совершенно не интересовали, особенно сейчас, когда такое хрупкое и соблазнительное создание смущенно мялось и смотрело на меня со страхом и затаенной надеждой.
Вообще-то я и сам собирался в ведьмино логово, по личным причинам. Даже рот открыл, чтобы сказать об этом, но поспешно прикусил язык.
Я не мог оторвать взгляд от девчонки, и все мысли в голове смешались и перепутались.
Она стояла напротив, дула свои кукольно-пухлые алые губки, а я только и мог, что представлять, как сминаю их жестким поцелуем.
Такие созданы, чтобы их целовали.
Она не понимала, о чем я говорю, а мне стало тесно в собственной одежде от одного только взгляда на этот соблазнительный, идеально очерченный рот, что чуть приоткрылся, хватая душный воздух переполненного трактира.
Малышка села на высокий стул, положила ладошки на темное дерево и замерла, обдумывая мои слова. Откинув назад капюшон плаща, она позволила мне вдоволь полюбоваться белым “водопадом”, рассыпавшимся по хрупким плечам. Точно первый снег — только веяло от него теплом и спелой ежевикой.
Хотелось зарыться в кудри пальцами, накрутить на кулак и притянуть к себе бледное личико ближе.
Наверняка она сладкая на вкус, как яблочная карамель.
— Я не понимаю… — пролепетала девушка. — Для чего вам мое тело?
Это ее тихое “вам”, произнесенное почти с трепетом и чуть слышным вздохом, прошлось по коже раскаленными мурашками. Тугой болезненный ком возбуждения свернулся в паху, и перед глазами возникла слишком уж соблазнительная картина: она, вся такая хрупкая и белоснежная, стоящая на коленях, в сверкающем ореоле этих роскошных волос, прикрывавших округлые груди.
— Вам нужна какая-то помощь в ваших… ритуалах?
Я чуть не рассмеялся в голос.
— Нет, глупышка! Я тебе помогу, а ты со мной переспишь.
Милашка на мгновение замерла, сложив губы в удивленное “о”.
И тут мой ответ до нее дошел. Ударил в лицо маковой краской, расцвел на щеках алыми пятнами. Зеленые глаза гневно сверкнули, ладошки сжались в кулаки, и девушка вскочила со своего места, как ошпаренная. Зло выдохнула и схватила первое, что под руку подвернулось — пустой глиняный кубок.
“Снаряд” полетел точнехонько мне в голову, но, подчинившись быстрому движению пальцев, замер всего в дюйме от моего лица и медленно опустился на стол.
Кто там сказал, что у северных народов холодный нрав?
Наглое вранье.
— Сядь, — приказал я. — Если не хочешь, чтобы тебя отсюда вышвырнули.
Выразительно указав взглядом в сторону хозяина трактира, который пристально нас рассматривал, я наблюдал, как девушка борется с накатившим отвращением и мечется между желанием насадить мою голову на пику и страхом, что все ее мучения окажутся напрасными.
— Я ведь сказала, что могу заплатить, — прошипела она, решившись все-таки сесть. — Предложила вам золото…
Я поднял руку, обрывая ее на полуслове.
— Мне плевать на деньги, детка, — откинувшись на спинку стула, я наслаждался ее смущением и тем, как нервно она перебирала волосы тонкими пальцами. — Я свою цену назвал.
— Но зачем вам спать со мной?! — девчонка нервно рассмеялась. — Это какие-то ваши магические штучки?
Она так сильно покраснела, что даже кончики ушей вот-вот должны были задымиться от возмущения.
— Не твое дело, — хмыкнул я. — Я помогаю и трахаю тебя так, как захочу.
— Вы — чудовище! — В зеленых глазах блеснули слезы. Вот только ревущих барышень мне еще не хватало! — Вы же знаете, что на кону жизнь моего брата!
— Можно подумать, мне не плевать, — закинув руки за голову, я прикрыл глаза. — Решай сейчас или проваливай.
Девчонка открывала и закрывала рот, как выброшенная на берег рыба. Пыталась найти подходящие слова, но я свое предложение сделал; и уж что-что, а судьба ее братца меня интересовала даже меньше, чем порция остывшей похлебки, которую мне помешали съесть.
У меня с ведьмой свои счеты, а уж золото я всегда мог заработать целительством.
И никакие деньги не сравнились бы с девушкой, способной восстанавливать магический запас.
Я хотел ее. Хотел все, что она могла мне дать. Хотел сорвать с нее плащ, стащить рубашку и посмотреть, так ли идеально ее тело, как я вообразил. Хотел получить всю ее до капли. Выпить досуха, поглотить, раствориться в тепле и нежности ее рук.
И она согласится, потому что не было у девчонки выбора. Никто в здравом уме не сунется в ведьмин лес.
— Получишь меня, только когда брат переступит порог моего дома! — выпалила она и уперлась взглядом в столешницу.
— Договорились, — я не удержался от гаденькой ухмылки. — Если, конечно, ты не захочешь меня раньше.
Девчонка вскочила на ноги и, накинув капюшон, зашагала к выходу. Она двигалась плавно, не задев ни единого стола, не коснувшись ни одного посетителя.
Волшебное видение, не иначе.
Долбаное совершенство, которое очень скоро будет кричать в небо мое имя и царапать спину острыми ноготками.
Фолки
Сладкая. Какая же она сладкая!
Как спелая дикая ягода, которая прячется в изумрудной траве на залитых солнцем лесных полянах.
Забавная, ничего не скажешь. Никогда не встречал, чтобы в такой крошке кипели такие нешуточные страсти. Вообще, женщины мне попадались слишком чопорные, слишком скованные, привыкшие относиться к магам, как к чему-то мерзкому и чужому. Стоило только косо посмотреть, как на их холеных лицах, сквозь пудру и краски, проступала такая отчаянная гадливость, будто кто-то бросил под ноги ядовитую змею.
Так реагировала совершенно любая городская жительница, даже будь это обычная кухарка или служанка. Город — гниль и мрак, пропитывающий человека от пяток до затылка. Город всегда внушал жителям, что все, выходящее за привычные пределы, — дурно, противоестественно и злобно.
А эта огрызалась еще, руками размахивала. И удар у нее ничего.
Не чувствовалась в ней эта сучья надменность, спутница городских женщин от мала до велика.
И не боялась она — вот в чем соль.
Смущалась, злилась, включала “хозяйку положения”, но не боялась. От этого еще сильнее хотелось получить ее. Разбудить, заставить требовать большего, встряхнуть хорошенько и показать, какой обжигающей может быть страсть. Девчонка это определенно оценит, я уверен.
Ведь нет ничего хуже наигранного желания. Нет ничего горше банального механического секса, щедро сдобренного страхом. Особенно когда имеешь дело с источником силы. Он должен отдаваться с радостью, а не дрожать, как осиновый лист, жмурясь от отвращения.
Иначе глоток из источника будет таким же горьким, как и его чувства. И таким же бесполезным. Он не добавит сил, не восполнит их, а только отнимет последние капли, загнав мага в ловушку полного истощения.
Дом остался позади, как и большая часть самоуверенности малышки. Чем ближе мы подходили к заветной поляне, где и начинался ведьмин лес, тем мрачнее становилось лицо Илвы и белее — губы. Она то и дело хваталась за клинок на боку, заставляя меня тихо посмеиваться.
Не было в лесу ничего, что можно сразить сталью.
Я двигался бесшумно, по привычке используя “тихие шаги” — магический трюк, такой же древний, как эти леса и горы вокруг. Как и ведьма, живущая в чаще. Центр всех сказок и страшилок, ходящих по округе. Нерадивые дети прятались ночами под одеяла, только бы не услышать зов ведьмы.
Под сапожками девчонки снег похрустывал так громко, что я боялся, как бы все волки в округе не обделались от ужаса, решив, что медведь-шатун рыщет в поисках жратвы. Впрочем, сейчас это было не особо важно, но я себе сделал мысленную зарубку: на “медведицу” тоже стоит наколдовать “тихие шаги”, когда мы войдем во владения ведьмы.
— Я так и не узнала твое имя, — вдруг сказала она, ухватившись за мой локоть. Выглядела малышка несчастной и потерянной, хотя в глазах все еще поблескивал огонек воинственности.
Узкая ладошка чуть сместилась и накрыла мою ладонь, державшую посох. В этом жесте не было ничего особенного, кроме банального поиска защиты и утешения.
— Фолки, — ответил я и шутливо поклонился.
Тихий голосок показался мне смущенным, когда девочка сама решила представиться:
— Илва, — она нервно заправила за ухо белоснежную прядку и осмотрелась по сторонам. — Я столько раз искала нужную тропинку, обошла эту поляну вдоль и поперек, но лес будто не хотел пускать меня дальше.
— Он и правда не хотел, — я остановился в центре полянки, окруженной высоченными елями. Снег здесь был не тронут: ни живые, ни мертвые не ходили сюда, чувствуя беду. Близость враждебной силы, от которой мир людей отделяла лишь тонкая магическая вуаль.
Только руку протяни — и можно коснуться изнанки мироздания, на которой жили самые жуткие человеческие ужасы.
— Встань сюда, — скомандовал и указал на место перед собой. Девочка нахмурилась, но перечить не стала. — Ближе. Обними меня за пояс.
— Что?!
— За пояс меня обними, чего непонятного?
Илва вспыхнула, как уголек костра, и попятилась назад.
— Еще один шаг — и духи леса тебя сожрут с потрохами.
Испуганно икнув, девчонка бросилась вперед и обхватила меня руками с такой силой, что я, мраком клянусь, услышал хруст собственных ребер.
Поставив посох перед собой, я отстегнул от пояса тонкий короткий клинок. Кровь вскипела под кожей, потянулась к стали, умоляла выпустить ее, позволить творить магию так, как ей хочется.
— Не отпускай меня, ясно?
Девочка кивнула и зажмурилась, не желая смотреть на происходящее.
Полоснув по руке, я наблюдал, как тугие красные капли набухают в центре ладони и поднимаются в воздух. Солнечные лучи отразились от блестящего бока, преломились, наполняя их обжигающим золотистым светом, и кровь превратилась в крохотный огненный шарик.
Вокруг резко потемнело, ночь навалилась на лес, подмяв его под себя, похоронив под густыми клубами непроницаемого мрака, пронизанного холодными огоньками незнакомых звезд. Огненная сфера раздалась в стороны, ослепительно вспыхнула и раскололась на сотни искр, заключивших нас в золотую защитную клетку, не позволяя тьме разорвать незваных гостей острыми невидимыми когтями.
От хрупкого тела, прижимающегося ко мне, исходило такое тепло, что мне стало жарко.
Душно, невыносимо тесно в груди, будто сердце разбухло и уже не помещалось на положенном ему месте. Кровь раскалилась в венах, а там, где крохотные ладошки касались меня сквозь ткань, оставались невидимые глазу ожоги, растекающиеся под кожей приятной болью. Я прижал девчонку к себе сильнее, чем следовало, и услышал тихий всхлип.
Меня скрутило в раскаленную пружину, пальцы жили своей жизнью: поглаживали мягкую кожу девичьей шеи, мечтали пробраться под рубашку и подбитый мехом плащ. Я чуть толкнулся вперед, на инстинктах, вжимаясь каменной эрекцией в мягкий живот малышки. Она определенно это почувствовала и дернулась, но я держал крепко.
Запрокинул голову, дышал глубоко и жадно, втягивал в себя морозный воздух леса и пытался думать о чем угодно, но только не о желанном источнике.
Просто дыши…
Дыши глубже!
Стиснув зубы и отведя руку, ласкавшую шею Илвы, в сторону, я сосредоточился на золотой клетке и тьме, окружавшей нас.
Еще чуть-чуть — и можно будет отойти. Еще несколько секунд…
Илва дрожала так сильно, что мне пришлось прикрыть ее плащом и погладить по голове. Девчонка пыталась отстраниться, но я сделал это сам, избавив ее от ощущения моего стояка, стиснутого тугой одеждой. Путаясь пальцами в мягких волосах, я бездумно шептал всякую ободряющую чушь.
— Уже почти все, малышка. Не так уж и страшно, правда?
Она подняла голову, и в свете звезд ее глаза напоминали два изумруда, наполненных живительной влагой. Личико стало совсем бледным, и в моей груди дернулось дурное предчувствие. Какая-то дикая давняя тоска, рожденная из непонятных образов и мыслей в голове Илвы, которые она даже не пыталась прятать.
— Добро пожаловать в ведьмин лес, малышка, — я усмехнулся и, подняв посох, ударил им в землю, разбивая защитный кокон.
Илва
Я переминалась с ноги на ногу, топталась на крыльце и пыталась дышать глубоко и спокойно. Верхушки мохнатых елей стояли неподвижно, как пики древних застывших стражей, наблюдавших за жителями крохотной деревеньки.
Ни дуновения вокруг, воздух чистый как слеза, и где-то в ветвях ближайшей елки шебуршали крохотные снежные белки. Уткнувшись взглядом в снег под сапогами, я вычерчивала на нем носком узоры и завитки, пыталась в голове прокрутить будущий разговор с противным выскочкой, который возомнил себя в праве делать мне такие… предложения!
Маг опаздывал. Намеренно, конечно!
Топнув ногой, я подняла в воздух белоснежное облачко снега. Меня колотило от бессильной ярости, но в голове звучал отрезвляющий голосок здравого смысла. Он одергивал меня, заставлял стоять на месте и терпеливо ждать. Все это делалось не просто так.
Ради брата. Моего маленького братишки — русоволосого, смешливого и смелого Альва — оставшегося там, в ведьмином лесу. И в этом только я виновата, и никто другой!
Я не смела сомневаться, не могла отступить.
Даже если маг потребует мое сердце на серебряном блюде — я не смогу отказать. Не имела права!
Перед мысленным взором так и стоял злополучный разговор в трактире. Он крутился в голове снова и снова, как прилипчивая скабрезная бардовская песня, которую и напевать стыдно, и избавиться невозможно.
Маг — такой самоуверенный, самодовольный и наглый — смотрел на меня как на какой-то… товар! Разве мало ему золота? Нет, он решил поглумиться над горем сестры, готовой пойти на все, только бы спасти родного человека.
Отвратительно.
Еще и рассматривал, будто уже все позволено, получены все возможные разрешения! Взглядом раздевал, под кожу забирался. И глаза такие странные у него: медовые с золотом, светящиеся, с темным до черноты краем радужки.
Как у хищного животного: кошки или волка. Холодные, как ледышки!
А ведь отец магов всегда уважал. Говорил, что лекарей среди них много, что ремесло свое они готовы использовать во благо, и если человек нуждался в них, то маг мог и вовсе платы за свои труды не взять.
“Не взять платы, как же, — подумала я с досадой. — Потребовал, да еще и такую! Угораздило же меня вляпаться в этого противного, самодовольного упыря.”