Владимир скрипнул зубами.
— Не вижу тут ничего забавного! Вы не были там, не видели, как всё происходило!
— Я своё дело сделала, как и обещала. А вот вы, граф, меня подвели. По-видимому, осторожность является вашей главной добродетелью.
— Ну это уж слишком, Катерина Фёдоровна! — вспыхнул Левашёв. — Я мог бы рассказать вам, как всё происходило, но…
— Не трудитесь, я всё знаю от Элен: Анет поделилась с нею всеми подробностями. Не будем переливать из пустого в порожнее. Я вам скажу одно: теперь извольте слушаться меня и действовать, как я велю.
* * *
После случая на охоте и последующего разговора с Полоцким Анна чувствовала себя будто в затянувшемся ночном кошмаре. Она пыталась гнать от себя предательские мысли, что сестра, да и, возможно, Люба были причастны к нападению борзой — но слова Вацлава Брониславовича снова и снова звучали в её ушах. Анна готова была молиться, чтобы если кто и намеревался покончить с ней, то это оказалась мачеха. Тогда Катерина Фёдоровна сама, или кто-то из её слуг действительно нанёс коварное зелье на платье и сапожки падчерицы. Однако мачехи не было в усадьбе Завадских, здесь же она и правда не заходила в комнаты Анны и не прикасалась к её вещам — как бы ей ни хотелось верить в обратное. Значит…
Она подумала бы на Владимира, но ведь он не так глуп, чтобы убивать её. Анна уже позаботилась, чтобы муж не наследовал ей: большая часть её состояния в случае её смерти переходила детям, а остальное получила бы Елена. Анна распорядилась так сразу после возвращения из Бадена. Просто ей была противна мысль, что, если бы она погибла там, в горах — Левашёв остался бы вдовцом и благополучно прибрал бы к рукам почти всё, что принадлежало её отцу. Нет уж! Если Элен захочет уйти от него, она будет полностью самостоятельна. А её, Анны, племянники и внуки Алексея Петровича Калитина заслуженно получат остальное, достигнув совершеннолетия. Когда Анна сухо поставила мужа об этом в известность, то получила не менее сухой ответ: «Разумеется, я не стану претендовать на состояние, принадлежащее моим детям». Ей казалось, этого вполне достаточно, чтобы обеспечить будущее сестры и племянников.
Да и зачем Левашёву так рисковать? Он получил всё, что хотел: богатство, положение в обществе, продвижение по службе, наследников, любовницу, готовую ради него на всё. Анна положительно не могла понять, что ещё нужно было бы Владимиру, учитывая его холодность и эгоизм. Потом, даже будучи настроена против него, она отметила, как он испугался во время происшествия на охоте. Даже наедине он больше не был с ней так холоден, наоборот, говорил, что только решился наладить их жизнь — а тут такой ужасный случай! Анна, разумеется, не верила в его дружеские чувства; она была склонна предположить, что Владимиру, как и ей, надоели вечная вражда и скандалы.
Но… Всё это значило, что князь Полоцкий оказался близок к правде, когда высказал догадку, что, вероятно, сестра решила её устранить! Что, если она всё-таки ревнует Владимира к Анне и боится, что у них начнутся супружеские отношения? Да нет же, не может этого быть! Элен пришла в настоящий ужас, когда Анна рассказала ей о нападении борзой — даже взяла с неё обещание никогда больше не участвовать в этих кошмарных забавах, где собаки могут загрызть человека! Анна знала, что Елена всегда была очень открытой, даже наивной, она ни за что не смогла бы так виртуозно притвориться!
Эти мысли занимали её всё то время, пока они с Владимиром ехали домой; ночью Анна не могла заснуть, ворочалась с боку на бок и всё думала, думала… Наутро она сразу направилась к Елене, провела с нею и детьми целый день, назавтра было так же. Анне делалось легче в присутствии сестры, рядом с ней ужасные догадки казались совершенно чепухой. При этом князь Полоцкий вызывал у неё настоящую ненависть. Как он мог наговорить гадостей про её близких этим своим омерзительно-спокойным тоном! Ещё и оскорбил преданную Любу, которая служит им с детских лет! Нет, она больше не желает его видеть!
Однако именно Полоцкий был тем человеком, который хорошо знал Алтын Азаматовну и мог про неё рассказать! И ещё, Анна не скрывала от себя, как её саму тянуло к князю, насколько он был не похож на всех остальных — при том же у них нашлись и общие секреты. Случай в горах, картина, где она изобразила Вацлава Брониславовича! Если она перестанет общаться с ним, то никогда не узнает разгадку этих странных происшествий!
* * *
Близился день рождения Елены, и Владимир торжественно объявил, что по этому случаю готов свозить именинницу в Гостиный двор, дабы та отвлеклась от забот о детях, отдохнула и выбрала подарки себе по вкусу. Элен в ответ захлопала в ладоши и, как подозревала Анна, с трудом сдержалась, чтобы не броситься Левашёву на шею.
У Анны это давно не вызывало былого раздражения, вдобавок она всё ещё чувствовала себя виноватой перед сестрой за то, что позволила себе оскорбить Элен ужасными подозрениям. Поэтому Анна со своей стороны горячо поддержала предложение Левашёва и спросила у Елены, какой подарок она желала бы получить от неё.
— Анет, милая! — Елена с улыбкой заглянула ей в глаза. — А что, если ты поедешь со мной в Гостиный двор? Там мы погуляем вволю по рядам, выберем себе лучшей материи на платья и мехов, купим вееров, перьев, шалей, всего-всего! Ах да, и непременно — лавки игрушек! Мы привезём прекрасных игрушек детям! А после зайдём с тобой в кондитерскую, отведаем сладостей… Мы так давно нигде не бывали вместе, с тех пор как… — она проглотила последние слова. — Со смерти папеньки.
Елена так сияла радостью, с такой надеждой ждала ответа, что Анне ничего не осталось, как согласиться.
И вот тихим пасмурным утром в начале ноября Владимир привёз их на Невский в своём экипаже, а после пообещал доставить сестёр в кондитерскую Вольфа и Беранже. Анна и Елена немного прошлись по проспекту; было сыро, но не ветрено, мостовые покрывал тонкий слой мокрого, тающего снега, сам воздух источал влагу, так что их перчатки и шляпки моментально промокли. Анна едва удерживалась, чтобы не позвать извозчика и не отправиться домой — серая погода, толпа и суета Невского проспекта нагоняли на неё тоску. Елена же, напротив, сияла; ну что же, хотя бы ради сестры придётся выдержать эту пытку.
Они устремились в Гостиный двор, целый торговый город с десятками лавок, магазинов, складов; казалось, здесь можно было купить буквально всё, чего душа не пожелает! Строения все были из камня и железа, дабы не подверглись пожару, и не отапливались — поэтому в Гостином было не менее промозгло, чем на улицах. Там уже затевали предпраздничные рождественские торги с большими уступками. В тесных проходах толпился народ, все торговались, спорили… Сколько хватало глаз шли меховые, шерстяные, мануфактурные, оружейные, мебельные, ювелирные, фарфоровые и прочие лавки. Елена тащила Анну всё дальше, они останавливались, приценивались к шелковым и суконным отрезам материи, перчаткам, пуговицам… Конца-краю этому не было видно.
Часа через три или четыре, когда Анна уже шаталась от усталости и в ушах у неё стоял звон, их наконец-то отыскал Левашёв, чтобы отвезти в кондитерскую. Он показал Елене выбранный для неё подарок. Это была старинная ферроньерка: рубин в золотой оправе на чёрном шнурке, сплетённом из шерстяных нитей. Владимир сказал, что точно такую же носит красавица на картине Да Винчи «La belle ferronnière». Элен повертела драгоценность в руках, разглядывая крупный рубин, и сообщила, что такой камень гораздо более к лицу Анет, как брюнетке с тёмными глазами.
По правда говоря, Анна была совершенно согласна с сестрой; Елена обладала очень белой кожей, светло-голубыми глазами, иногда казавшимися серыми, и светло-русыми волосами, так что голубой сапфир или топаз подошёл бы ей куда более, чем рубин. Однако вмешиваться не хотелось, и Анна просто стояла, ожидая, пока Елена что-то настойчиво вполголоса говорила Владимиру. В итоге тот охотно рассмеялся, развёл руками и с поклоном протянул ферроньерку Анне. К н и г о е д . н е т
— О, не отказывайтесь, прошу вас, Анна Алексеевна! По счастью, у торговца, где я заказал это украшение, имеется ещё много антиквитетов по этому подобию. Идёмте, выберем другую ферроньерку для Элен.
В ювелирной лавке им подобрали чудесный сапфир в платиновой оправе. Анна хотела было вернуть безделушку с рубином Владимиру, но Елена умолила её этого не делать.
— Ну, считай, что это от меня, Анет, милая! Эта вещичка изумительно смотрится на твоей смуглой коже! И потом, — шёпотом прибавила она, — разве тебе не по душе нынешний мир у нас в семье? Вы с Владимиром только что перестали беспрестанно злиться и ненавидеть друг друга! Он говорил мне не раз: случившегося уже не воротить, а он готов на всё, лишь бы больше не браниться и никого не обижать! Помоги же ему!
— Хорошо, но только ради тебя! — через силу улыбнулась Анна.
Елена в ответ расцеловала её, помогла надеть ферроньерку и приколоть к волосам. Левашёв передал многочисленные покупки Денису, велел отнести всё в карету и доставить домой, пока они прогуляются по Невскому и выпьют кофею в кондитерской.
* * *
Дома Анна ещё раз поглядела на себя в зеркало. Действительно, старинная рубиновая ферроньерка в потемневшей золотой оправе оказалась ей удивительно к лицу! Анна так давно не получала настоящих, сделанных от души подарков, что сейчас даже не стала снимать эту вещь. Она суеверно подумала, что если она отложит ферроньерку, то хрупкое равновесие в их семье и только что установившийся мир с треском рухнут.
Она видела в окно, как Владимир отбыл обратно на службу, затем Катерина Фёдоровна с Элен сели в экипаж… Ах да, сестра ведь говорила, что после обеда они с маменькой собирались к знакомой портнихе — подновить наконец гардероб к празднику. Ну что же, слава Богу Елена сегодня резва и весела как ласточка и не отказывается побаловать себя как следует.
Анне стало немного душно — но не так, как бывает от печного угару, а когда оказываешься в оранжерее среди множества цветущих растений, и их тяжёлый аромат кружит голову и туманит разум. Это было приятно; она вдруг представила себя розой в летнем саду, раскрывшей лепестки навстречу солнцу. Она запрокинула лицо, чувствуя, как вокруг лба разливается нежное тепло, и прикрыла веки. Как же хорошо…
— …Или почивать изволите? Барышня, князь сказал, мол, ему срочно надо вас видеть!
Голос Любы прозвучал будто издалека — как с другого берега реки. Ох, как не хотелось сейчас каких-то глупых разговоров, даже с князем Полоцким! Ей так спокойно и приятно в этом саду… Или может всё-таки принять его, а то невежливо будет?
— Барышня, а барышня? Что же князю-то сказать?
— После пусть зайдёт… — сделав над собой усилие, пробормотала Анна. — Я не хочу…
Она не договорила: голова и веки стали тяжёлыми, словно весили по сотне пудов; Анна вздохнула и отвернулась от Любы.
— Барышня, да что же это? Дурно вам? Воды принести?
«Мне хорошо», — хотела было произнести Анна, но у неё хватило сил лишь сонно улыбнуться. Горничная испуганно вгляделась в неё и выскочила из комнаты. Некоторое время ничего не было слышно, затем послышались шаги, снова приглушённо зазвучал её тревожный голос: «Никак, дурно ей, захворала барышня моя! Говорить не может! Князь, извольте глянуть, надо бы хоть виски ей смочить?.. За доктором послать?»
Прохладная рука коснулась запястья Анны, щупая пульс, затем кто-то провёл влажной тканью по её лбу и вискам. «Бегите, Люба, скорее за доктором!» — приказал мужской голос спокойно и властно. Князь Полоцкий. И чего он опять лезет не в своё дело?
— Оставьте меня… — заплетающимся языком проговорила Анна. — Всё хорошо… Князь… Спасибо, что навестили…
Полоцкий снова взял её за руку; его пальцы оказались ледяными и какими-то неприятно-жёсткими; Анна попыталась высвободиться, но ничего не получилось.
— Анна Алексеевна принимала какие-то снадобья?
— Нет, ваше сиятельство, они с Еленой Алексеевной сегодня изволили по магазинам ходить, потом в кондитерской кофей пили. Барышня довольная вернулась, обнова вот у неё…
— Люба, скорее, надо позвать доктора! — перебил Полоцкий. — Боюсь, Анна Алексеевна в плохом состоянии!
Горничная не возразила ни словом — лишь на лестнице зазвучала дробь быстрых шагов. Ну, когда же они оставят её в покое?
— Анна Алексеевна! Анна Алексеевна, вы меня слышите?!
* * *
Всеслав мог поклясться, что состояние Анны напоминало сильное опьянение или же маковый дурман. Но как графиня Левашёва могла подвергнуться воздействию подобного вещества, если целое утро ходила с сестрицей по магазинам?
Анна бессмысленно улыбалась, взор её блуждал по комнате, ни на чём надолго не останавливаясь. Всеслав ещё раз смочил её виски; похоже, лихорадки не было, графиня не задыхалась, не дрожала в ознобе.
— Анна Алексеевна, вы не могли бы встать?
Тщетно; Анна попыталась было пошевелиться, но сразу прекратила свои попытки.
— Ос… Оставьте же меня, князь… С-спасибо вам за всё. Мне так хорошо… Тепло. Я будто цветок… Я — роза…
Всеслав содрогнулся. Дьявол, а вот если бы он не завернул к Левашёвым сегодня? С того случая на охоте они с Анной не виделись, зато ему пришлось проявить чудеса изворотливости, чтобы не выпускать её из виду. Несколько дней он подъезжал к дому графа Левашёва в экипаже и выжидал, пока домочадцы Анны разъедутся. Он очень не хотел, чтобы при их разговоре с графиней присутствовали её мачеха или сестра — тогда всё окажется бесполезно.
И вот сегодня ему, кажется, повезло оказаться здесь вовремя: состояние Анны выглядит совершенно не натурально — значит, кто-то опять покушался на неё!
Всеслав снова ощупал её лоб. Под руку ему попался шнурок с какой-то подвеской; Полоцкий с досадой попытался сдёрнуть его. Не тут-то было: украшение оказалось намертво закреплённым вокруг головы Анны. Опасаясь сделать графине больно, Всеслав попытался аккуратно разорвать кажущееся таким непрочным плетение шерстяных нитей — и не смог.
Тогда он пошарил глазами вокруг себя: рядом на столике лежало вышивание, нитки, пяльцы. Нашлись там и маленькие серебряные ножницы; но и с их помощью Всеслав не смог справиться с проклятым шнуром.
Он выругался вполголоса и достал небольшой кинжал, спрятанный под сюртуком — князь Полоцкий не привык выходить безоружным. Однако, как и следовало ожидать, лезвие кинжала оказалось бессильно.
Всеслав уже не сомневался, что дело именно в этой красивой, изящной безделушке. Что там Люба говорила, обнову барышня приобрела? Или ей подарили? Кто же именно? Эти важные вопросы он обязательно задаст после, сейчас же главное — помочь Анне. Оставалось только одно…
Если бы кто-нибудь заглянул в этот миг в комнату, наверняка подумали бы, что князь Полоцкий сошёл с ума. Он опустился на колени рядом с её креслом и вцепился ставшими вдруг длинными и острыми, будто стальное лезвие клыками в узкий шерстяной шнурок, охватывающий лоб графини Левашёвой.
Всеславу казалось, что его голову пронзил раскалённый прут, что вошёл в самый мозг. Он зарычал, замотал головой, пытаясь разорвать проклятые нити — от них исходил жар, во рту точно вспыхнул огонь. Всеслав сомкнул челюсти, потянул за проклятый шнурок, тот вроде бы подавался, но разорвать его было невозможно. Полоцкий вновь вцепился в шнурок ногтями — бесполезно! Пришлось действовать клыками: снова и снова он пытался порвать, перетереть нити — голова едва не взрывалась от боли. Заколдованные нити сопротивлялись, будто живые; хорошо ещё, что Анна была без сознания и не знала, что происходит.
Он дрожал от напряжения, ощущая, что тело, привычное к опасности, начинало меняться: ногти удлинились, шерсть всё больше покрывала руки и шею… Он не хотел бы делать это здесь, но всё его существо в такие минуты собиралось с силами и обращалось в наиболее совершенную форму. Мало-помалу крупный волк с густой тёмно-серой шерстью таки смог перегрызть проклятые нити — но когда шнурок соскользнул с головы Анны, то, будто живой, сомкнулся на шее волка. Он глухо зарычал, шерсть на его загривке вздыбилась; мгновенно он бросился на спину и сильным движение когтей окончательно разорвал колдовской шнур… Не дожидаясь, пока обрывки нитей снова начнут смыкаться, точно заново отрастающие головы чудовища, волк искромсал их на мелкие кусочки.