А тут давеча Денис под вечер, как господа улеглись, достал откуда-то бутылку сладкого вина. А потом выкушал больше половины и как начал рассказывать такое, что у Любы голова кругом пошла…
Оказалось, хозяин с барыней Катериной Фёдоровной задумали графиню Анну Алексеевну со свету сжить, а ему, Денису, велели всячески в этом помогать. А когда они это дело завершат, барин ему такого отступного выплатит, что Денис сам важным господином станет. А ещё передаст ему хозяин за верную службу доходный дом с пекарней и трактиром в первом этаже, пожалует свой экипаж с лошадью, что Денис сам от его имени покупал! Но вот только надо им хозяйку непременно извести, а то она барину надоела, жизнь ему портит, вздохнуть толком не даёт! Всё ей не то и не так — а, как её не будет, граф освободится и заживёт в своё удовольствие. Ещё и женится на той, которая по-настоящему любить его станет…
— Это он о Елене говорил? — охрипшим голосом спросила Анна. — Они втроём это задумали?
— Истинный Бог, барышня, не знаю, не хочу Елену Алексеевну оговаривать! Про неё слова не было, вот вам крест! Он только Катерину Фёдоровну помянул. А я как сказала, что побегу, всё расскажу вам — бросился он на колени, руки мне стал целовать, молить, чтобы не выдавала его. Мол, убьёт его барин как пить дать! Ещё говорил, что как поженимся мы, будем жить богато, не хуже господ, он меня всю бриллиантами да жемчугами осыплет, каждое желание моё будет исполнять! Дети наши сами будут баре, научатся по-французски говорить, на балах отплясывать! А то мы всю жизнь, как и родители наши, на побегушках бегали — неужто, говорил, тебе самой барыней стать не хочется?! Вот и заговорил мне зубы, закружил голову россказнями-то своими… А от меня и надо-то: всего лишь молчать и подождать, пока хозяин от вас избавится!
— Когда это было? — произнесла Анна. Собственный голос показался ей чужим: сиплым и надтреснутым.
— А вот как в усадьбу господ Завадских собрались… — всхлипнула Люба. — Я всё молчала, молчала… Но не могу больше! Жалко мне вас, барышня, вас дома ненавидят; а коли хотите выгнать за предательство, извольте, я уйду.
— А… Как они хотели это… это сделать? Он рассказал?
— Н-нет, — заикаясь, ответила Люба. — Господи, да я и слушать не стала бы! Да может, он и пошутил так, спьяну? Я как на следующий день пошла к нему и говорю: Денис, мол, если хочешь, чтобы я твоей стала, так чтобы выкинул эти мысли из головы, чтобы не брал греха на душу, не смел трогать барышню мою! А он: что ты, это я пьяный был, сам не помню, что болтал, ведать не ведаю такого, Любонька! А сам всё оглядывается, руки мне целует, к себе прижимает, и глаза этак блестят испуганно! Ну, думаю, а вдруг он всё же взаправду?.. А потом мы все на охоту поехали…
— Больше вы с Денисом об этом не говорили? Про Елену он так ничего и не сказал?
— Про неё ничего. А так он на своём стоял — не знаю, не помню, — развела руками горничная.
Анна долго молчала, глядя в угол, затем поднялась, закуталась в свой старый платок, заботливо сохранённый Домной Лукинишной.
— Хорошо. Спасибо, Люба, что созналась. Теперь иди.
— Барышня, коли хотите меня выдрать али выгнать за такое в шею — воля ваша! Только не проклинайте; мне бы хоть на том свете с вами и вашим батюшкой встретиться и прощение вымолить! — рыдая, говорила Люба.
— Люба, иди спать, оставь меня сейчас. Никто тебя не гонит, только я хочу побыть одна. Скажи Домне, чтобы меня не беспокоила, — тихо, но твёрдо попросила Анна.
Продолжая плакать, горничная вышла и плотно притворила дверь.
* * *
Анна стояла перед старым мольбертом, который Домна принесла из кладовки, и яростно набрасывала углём первое, что в голову пришло, стараясь ни о чём не думать. Не думать…
На холсте появлялись контуры, переходившие в силуэт; Анна не останавливалась. Ей казалось: если она перестанет — всё, что после рассказа Любы теснилось в её мозгу, просто разорвёт голову и сердце изнутри. Сейчас же она внутренне оцепенела, все чувства словно заморозились. А силуэт под её рукой постепенно превращался в волка, того самого, её спасителя: огромного, с поджарым мускулистым телом, острыми, будто кинжалы, клыками. Должно быть, в миг опасности его глаза загорались холодным, бледно-голубым огнём. Волк никогда ничего не боялся.
А прямо над хищником реял ворон, раскинув сильные крылья, и хрипло, надрывно кричал. Когда-то у Анны была жизнь, теперь казавшаяся сном: её папенька жил и здравствовал и никому на свете не позволил бы её обидеть. Как давно это было! Тогда ворон прилетал к ней, и Анна кормила его молоком и хлебом. Птица склонила голову и смотрела на неё в упор; казалось, этот взгляд проникает в самую душу… Вот если бы ворон вернулся! Если бы волк смог защитить её не только от той несчастной борзой! Ведь собака не была виновата: напасть её заставили люди. Самые близкие Анне люди.
У волка густая, тёмно-серая шерсть и удивительно светлые глаза. Человеческие глаза!
Что же ей теперь делать? Уехать? Но куда и с кем? Если Владимир, мачеха и Елена твёрдо решили уничтожить её, отъезд не поможет. Им нужно, чтобы она исчезла с лица земли. Так как Левашёву более всего важна собственная репутация, он никогда не согласится просто разойтись с женой — это же будет неслыханный скандал, о них станут болтать все, кому не лень! Уйти навсегда можно только в монастырь — но ведь Анна ничуть не ощущала в себе тяги к монашеству! Зачем же ей в монастырь, когда она так молода, красива, так хочет жить!
У ворона угольно-чёрные перья, острый взгляд и сильный, почти стальной клюв. Вероятно, тому, кого птица ударит этим клювом, совсем не поздоровится!
Владимир хочет избавиться от Анны и жениться… Жениться на Елене. Но это невозможно, по закону их нельзя обвенчать! Или они уже придумали какую-то лазейку? Анна была не сильна в церковных и брачных вопросах, могла лишь предположить: вдруг это как-то получится? Всю жизнь Элен ничего так не желала, как выйти замуж за Левашёва! Вероятно, она слишком устала от унизительной роли любовницы — и решилась устранить сестру, укравшую её счастье. Разумеется, у Елены куда больше прав называться графиней Левашёвой — ведь у неё дети от Владимира…
Анна стиснула зубы. «Элен, ты ведь любишь меня? Любишь, несмотря ни на что?» «Люблю, конечно люблю…» Кто же у неё оставался? Елена? Но она тоже… Нет! Не думать об этом!
А если просто сбежать — куда глаза глядят? Они с Любой могут уйти отсюда, нанять извозчика, отправиться в соседний город, и дальше… Впрочем — глупости! Люба не захочет сопровождать её в никуда, да и доверять ей после всего, что случилось, невозможно. Люба знала, что Анну хотят убить. Знала и молчала. То ли из симпатии к Денису, то ли просто купилась на его обещания роскошной жизни?! У Анны пока не было сил это обдумывать — слишком болезненной оказалась эта история. К тому же она не представляла себе, как это так, уехать куда-то совсем одной, без средств: ведь в кошельке у неё не так много денег! Она уже понимала, что вытребовать свои деньги у мужа сейчас уж точно не выйдет. Владимир и Катерина Фёдоровна распоряжаются её состоянием, её и Елены.
Мысли снова закружились хороводом. Зачем она написала завещание в пользу Елены и её детей?! Теперь сестре вдвойне выгодна её смерть. Или… Или Елена не желала её гибели, а Левашёв и мачеха решили провернуть всё это сами?!
Ах, если бы это было так! Если бы оказалось, что хотя бы Элен её не предала! Тогда Анне было бы легче вынести этот страх и давящую боль в сердце, от которой трудно дышать… Она снова набросилась на свою картину: морозная ночь, луна, тёмное дерево, лишенное листьев — поздняя осень. Глаза волка светло и холодно светятся в темноте, а крылья ворона на фоне луны кажутся чернее самой ночи…
В саду закачались деревья от порывов ветра; прямо рядом с окном старый дуб застучал и заскрёб голыми ветвями по стеклу. Звук был неприятным. Анна с досадой покосилось на окно: аж мороз по коже от этого скрежета! Она снова перевела взгляд на картину. Казалось, и волк, и ворон готовы спрыгнуть с холста, их тела были напряжены, словно взведённые пружины! Должно быть, они лишь ждут подходящего момента… Она постояла ещё перед мольбертом и опять обернулась к окну: что за странный звук?..
Из-за окна на неё смотрело незнакомое, заросшее бородой лицо. Секунду Анна стояла неподвижно — ведь не могло же быть такого, чтобы… В следующий миг она услышала звон разбитого стекла: незнакомец покинул ветку дуба и одним махом вскочил в комнату.
Анна медленно попятилась к стене, инстинктивно запахнулась в шаль; ледяной ветер ворвался в разбитое окно, хлестнул её шею, плечи.
— Тихо, барынька, ти-и-хо, — прошипел незваный гость. В руке у него блеснул не то длинный нож, не то кинжал.
Это отрезвило Анну: что же она стоит, ведь надо кричать, спасаться? Она набрала было воздуху в лёгкие, но поздно: широкая заскорузлая ладонь зажала ей рот, не давая издать ни звука. Ей заломили руки назад; Анна изо всех сил застучала по полу ногами, чтобы привлечь внимание тех, кто находился в доме. Люба или Домна обязательно услышат!
Дверь распахнулась; на пороге возникли ещё двое незнакомцев — такие же заросшие, всклокоченные… Один из них сразу приблизился к Анне, запрокинул ей голову, не давая вздохнуть.
— Кошелёк, барышня, где? Показывай, а не то… — его грубые, отвратительные руки уже лезли за ворот её платья, шарили по груди… Анна ощутила озноб и какое-то мертвенную слабость в теле.
«Значит, вот как всё произойдёт! — отрешённо подумалось ей. — Просто разбойники… Ограбят, убьют, а перед этим ещё обесчестят… Никто ничего не заподозрит…»
Сознание мутилось — то ли от страха, то ли от того, что её рот и нос зажимала чужая ладонь. Анна обмякла, с радостным облегчением принимая спасительный обморок. Хоть бы не прийти в себя в тот миг, когда её…
Испуганный вопль сотряс комнату; Анне же показалось, что свежий ветер овеял её, хотя, вероятно это был сквозняк из разбитого окна. Она дышала изо всех сил, перед глазами всё плыло — а в комнате шла неравная борьба: огромный сильный волк терзал её обидчика, того самого, что зажимал ей рот и запускал руки под платье. Второй, уже с разорванным горлом, валялся на полу, из-под него вытекала лужа крови. Третий разбойник, вытащив огромный нож, подкрадывался к волку — в это время на него налетел ворон, примерился и вонзил острый клюв прямо в покрытое редкими волосами темя… Разбойник заорал: волосы и лицо его залило кровью. Он бестолково замахал перед собой рукой с ножом — ворон ловко увёртывался, бил крыльями по лицу, не давая приблизиться к волку. Шандал с пятью свечами опрокинулся на пол, затлел перепачканный кровью лоскутный коврик…
Волк бросил поверженного душегуба — с его клыков стекали алые капли — и обернулся к последнему, что был с ножом, но разбойник не стал дожидаться смерти. С воплем ужаса он ринулся к разбитому окну, схватился за ветви, хрустнувшие под его весом, и спрыгнул наземь. Волк грозно зарычал, огромным прыжком пересёк комнату, бесшумно перемахнул через подоконник…
Между тем языки пламени начали распространяться по комнате, раздуваемые сквозняком из окна. Анна перевела взгляд на опустевшую картину — там остались лишь луна и голое дерево со скрюченными ветвями. Совсем, как дуб за её окном.
Ворон закричал пронзительно: комнату всё больше охватывал огонь. Раздумывать было некогда. Анна накинула тёплый плащ, подхватила свой бисерный ридикюль, где лежал небольшой кошелёк и ещё всякие мелочи, и бросилась к двери… Вернее, хотела броситься: дорогу преградило пламя.
Ворон метался по комнате, почти неразличимый в дыму, громко каркал, словно призывая её не медлить. Анна приблизилась к окну: ничего, не так высоко, а ветви дуба выглядят надёжными и крепкими. Она стала на подоконник, повесила сумочку на шею, подобрала юбки. Всего один шаг, а там она окажется в безопасности…
Ворон опустился ей на плечо, снова вспорхнул, вылетел в окно, вернулся…
— Лети! Лети, спасайся! Я справлюсь! — крикнула Анна. Медлить уже было нельзя: она всё сильнее кашляла от дыма, огонь грозил опалить волосы, руки.
Она перекрестилась, набрала воздуху в грудь, и шагнула по ветке, балансируя руками, благословляя свою лёгкость и ловкость. Как же часто ей приходилось в детстве карабкаться по деревьям, к ужасу гувернантки и няньки! А вот Элен всегда боялась высоты, Элен была послушной девочкой и никогда никого не огорчала…
Анна добралась до ствола, передохнула и начала медленно спускаться. Огонь лизал стену дома, а ведь там оставались Люба, Домна со своей родственницей-старушкой. Или разбойники убили их?! Когда Анна оказалась на земле, первым её побуждением было бежать, позвать людей, спасти, если ещё есть время, Любу и остальных. Но вдруг ей пришла в голову мысль, от которой ноги подкосились: если душегубов было не трое, а больше, и сейчас они где-то здесь, караулят вокруг дома, ждут её?!
Она поспешно отступила, юркнула в заросли крыжовника и смородины, затаилась. Тем временем вокруг дома уже бегали и суетились какие-то люди, подносили вёдра с водой. Анна стучала зубами от холода; возбуждение улеглось, но где-то внутри таился прежний ужас. Что, если среди тех, кто явился тушить пожар, затесались и её возможные убийцы?! Она теперь никому не может доверять, даже Любе.
До неё доносились крики: «Дом рушится! Осторожно! Отходи прочь!», затем зазвучал знакомый голос, твердивший с рыданиями: «Барышня! Барышня Анна Алексеевна! Сгорела, не иначе! О-о-ох, что за напасть такая!» Домна… А где же Люба, неужели тоже погибла?! Анна едва не выскочила из своего убежища, как вдруг заметила и Любу: связанную, бесчувственную, её держал на руках какой-то дюжий мужик.
***
Анна сидела на мёрзлой земле, не имея сил даже встать, и слушала, как Домна и прочие оплакивают свою барышню. Вдруг в голове у неё разом прояснилось.
А ведь это… Ведь это и есть её спасение! С этой минуты Анну считают погибшей в пожаре — значит, больше никто не станет на неё покушаться. И Владимир окажется свободен, ему даже не придётся платить убийцам. Вероятно, он неплохо сэкономит! Анну начал душить нервный смех, перешедший в судорожное всхлипывание. И Люба осталась жива, они с Денисом поженятся, будут жить богато, если, конечно, Левашёв не обманет своего наперсника. Люба станет настоящей барыней… Люба, которую Анна считала преданной до мозга костей! Прав оказался Вацлав Брониславович, когда сказал, что любого, самого прекрасного слугу можно купить за большие деньги!
При мыслях о князе слёзы мгновенно высохли у неё на глазах. Полоцкий! Человек, который всё это время пытался спасти её! А она оскорбила его и выгнала из дому! Князь Полоцкий единственный, кто догадался, что происходит, заботился о ней, предостерегал! Единственный, кому она не безразлична!
Анна припомнила их первую встречу — там, в Бадене, в горах. Тогда Полоцкий первый раз пришёл ей на помощь. Потом было их знакомство, беседы, его странное желание видеть её картины, все тайны, связанные с этим человеком… Всё это время он искал с ней встреч.
«Какая же я дура! Он любит меня. Он любит меня! Я ведь и сама влюбилась в него с первого взгляда, вернее, с первой встречи, когда он появился, подобно ангелу с небес! Тогда я даже ещё и не видела его, слышала только голос… Самый прекрасный голос на свете!»
Теперь она знала, что нужно делать — так, что даже озноб и ужас разом покинули её. Наконец-то у неё появилась цель в жизни! Пусть её считают погибшей, пусть похоронят и оплачут. Надо подождать пока все разойдутся, добраться до заброшенной сторожки, там отогреться и дождаться утра. Она пойдёт к князю Полоцкому, пойдёт сама, не опасаясь сплетен и глупых предрассудков. Анна возьмёт новое имя — пусть, она согласна на любое, какое понравится Вацлаву Брониславовичу. В конце концов её мать, Алтын Азаматовна, тоже носила другое имя, а не данное ей при рождении. Анна расскажет князю обо всём, доверится ему; Полоцкий станет ей опорой и защитником. А после они поженятся и уедут в его имение — кажется, оно далеко от Петербурга, где-то среди лесов… Она никогда не вернётся в Петербург! Всё равно больше ей не хочется видеть никого из родных: ни Владимира, ни мачеху, ни Елену! Пусть живут без неё, как знают!
Анна выкрикивала всё это про себя, наблюдая, как пылает старый дом её отца, прежде так любимый ею. Скажи ей кто-нибудь, что это произойдёт, сердце у ней разорвалось бы от боли. Но сейчас ей было всё равно — лишь бы дождаться рассвета. Анна дойдёт до соседней деревни, наймёт лошадь с телегой, чтобы добраться до города — и скорее, скорее явится к князю! Доктор говорил, Полоцкий нанимает квартиру на Петербургской стороне, близ речки Карповки, в доме купца Валуева… Вот он удивится! Она была ужасно груба с ним во время их последней встречи — но ничего, она загладит эту вину. Ведь она не знала, даже не догадывалась, что он любит её! Как он, вероятно, страдал!