— Уже стуканули, гниды… — раздосадовано пробормотал Борис, надеющийся до последнего утаить сегодняшнее происшествие на парковке спортзала.
— Чего ты там себе под нос бзднул?!
— Ничего босс. — Здоровяк глубоко вздохнул и, словно в омут бросаясь, выпалил на одном дыхании: — Сегодня нас как детей положил какой-то пижон из бабской пукалки.
Услышав четкий и емкий ответ, хозяин кабинета немного успокоился. Достав из ящика стола новую сигару, он принялся ее раскуривать, поглядывая на своего подчиненного. Выпустив густой клуб дыма, но так и не дождавшись продолжения, он поторопил гостя:
— Ну?! Я подробности из тебя выпытывать должен, или ты все-таки сам заговоришь?
Вжавшись в спинку кресла и до белых костяшек сдавливая подлокотники, словно перед ним уже разложили набор пыточных инструментов, некто Боря поспешил изложить всю историю с самого начала.
— Это… короче, я сегодня на треню поехал, «Бойня» на носу, готовиться же надо. Не бычил, никого не цеплял, спокойно вообще занимался…
— Ага, ты и не бычил. — Не удержался от комментария мужчина.
— Да серьезно говорю! — А потом чуть менее уверено, — Просто языками с одним гавриком зацепились…
— Ну вот, уже похоже на тебя. А то сказки мне тут баешь, не бычил он…
— В общем, слово за слово, меня этот хмырь на слабо взял и на ринг потащил.
— Хмырь что сделал? — Мужчине показалось, что он ослышался.
— Потащил на ринг…
Удивленный взгляд шефа красноречиво смерил фигуру, сидящую перед ним. Представить человека, который в добром здравии выйдет на ринг с таким гигантом, каким являлся Борис… честно, фантазия пасовала, пытаясь обрисовать этого богатыря.
— Он что, настолько здоровый был?
— Да я б не сказал. Он, конечно, как бы сказать… подкаченный, но не раздутый. Килограмм на восемьдесят туловище. Ростом где-то вот такой, — здоровяк приложил ладонь сантиметра на три ниже своего носа, подразумевая, что замер происходил в стоячем положении. — И морда смазливая такая.
Озадачившись еще больше, хозяин кабинета, тем не менее, кивнул подчиненному, чтоб тот продолжал рассказ.
— Ну и я подумал, что щас этого упыря укатаю в легкую. Вышли с ним, начали зарубаться. Тот вроде и умело прыгал, но я его сумел подловить. Пару раз втащил ему, но вскользь, вертлявый больно уж он. Уже подумал, что все, поплыл засранец, как тот мне сперва в табло засветил, а потом такую серию провел, что я вообще не понял, откуда плюхи прилетели. Я даже отрубился на полсекунды, оклемался уже на карачках…
От подобного рассказа градус удивления мужчины начал повышаться еще сильней. Застыв с сигарой на полпути ко рту, он с трудом переваривал услышанное. Отрубился? Как такой шкет, восьмидесяти килограмм, мог свалить, без малого, кандидата в мастера спорта по боксу, который тяжелее чуть ли не в полтора раза?! Да хозяину кабента было известно как минимум о трех случаях, когда Борис получал в голову битой, но оставался на ногах. Да в «Бойне» два года назад об его башку человек колено повредил, а тут рукой, да еще и в перчатке?
— Повтори, что ты сказал?
— Говорю, вшатал он мне лихо, как сопляку вчерашнему. Первая трехминутка не закончилась, а я уже выбыл. И удары у него такой тяжести, что котелок до сих пор гудит.
— Интересно-интересно… — мужчина в кожаном кресле потер подбородок. — Ну, а дальше чего? Наехать на него попытался?
— Ну, если честно, да… задела меня эта вся херня. И эти еще, стояли вокруг, глазели, как в цирке, мля, обсуждали че-то. В общем, фраернул я, походу. Вызвонил Бумера с пацанами и стал ждать на парковке.
— Эх, Боря… не умеешь ты проигрывать, совсем не умеешь. Учишь тебя, учишь, а ты все тем же беспредельщиком остаешься.
— Виноват, Игнат Альбертович, бес попутал…
— Берега ты попутал! Дальше давай излагай.
— Когда этот хер вывалился, я его сразу приметил. Он в тачку нафаршированную забрался, стал выезжать, и тут мы его перекрыли. На улицу выскочили, машину его окружили, ну и вроде как на джентльменский разговор стали его вызывать…
— Ой, Борис, — хозяин кабинета не удержался и хохотнул, — ты морду свою-то видел? Где ты, и где джентльменский разговор. Ты ж его хотел загасить там.
— Не, ну че сразу загасить? Просто чуток помять, не больше. Я же не отморозок какой, чтоб прям посреди улицы человека… того…
— Ага, а «помять», значит — мужчина выделил это слово интонацией, — посреди улицы это уже нормально? Ладно, не куксись. Что потом произошло?
— А потом он вылез из шушлайки своей, и без разговоров нам по резиновой пуле в фанеру пустил.
— Что, прям каждому?
— Каждому…
— А вы что, разини, укрыться даже и не попытались?
— Так не успели же. Он, как, мать его, Клинт Иствуд отстрелял, за пару секунд, наверное. Я такое только в кино и видел…
— И не промахнулся?
— Сложно сказать… но вроде нет. Прицельно бил и быстро.
Тут Борис рефлекторно попытался спрятать правую руку, которой он словил вторую пулю. По его тыльной стороне ладони расплылась темно-фиолетовая гематома от попадания, в центре которой зияла сорванной кожей круглая рана.
Движение это не укрылось от босса.
— А с рукой что?
— Тоже он.
— С травмата?
— Ага…
— Почему именно в руку?
— Ну-у-у… так вышло, вроде как…
Игнат Альбертович не был дураком, так что «два» и «два» он складывать умел. В противном случае, он бы никогда не забрался на высоту своего нынешнего положения.
— Вышло, мля?! Ты что, сучара, ствол достать хотел?! Совсем борзота зашкаливать стала, мудила?!!
Весь напускной лоск этого степенного господина улетучился вмиг, растворившись, как снежинка в кипятке. Под ним, как у позолоченного лезвия стилета, под блестящим покрытием показался хищный стальной блеск. Вместо солидного мужчины перед Борей оказался разъяренный и жестокий авторитет. Тот, кто на исходе второго тысячелетия десятками отправлял врагов и конкурентов на тот свет. Тот, кто подмял под себя немалую долю криминального рынка столицы, и кто без особого труда удерживал свои позиции, давя, как нахальных клопов, всех тех выскочек, кто имел неосторожность хоть каким-то, даже максимально незначительным, образом задеть его интересы. Тот, кто заработал свое прозвище не только из-за созвучности фамилии, но и за беспринципную жестокость. И гнев этого человека сейчас был обращен на его опростоволосившегося подчиненного.
— Игнат Альбре… Арьбл… Альбертович, — верзила побледнел так, что рядом с ним даже снежно-белый ковер стал казаться слегка сероватым, — богом клянусь, палить не собирался!
Для пущей убедительности перепуганный Борис даже перекрестился, хотя не был ни верующим, ни крещенным.
— А нахера светануть волыной хотел?! Ты что, фраер какой-то конченый, твою мать?!
— Да я… — под жестким напором своего босса Боря терялся и мямлил. С трудом собираясь с мыслями, он пытался пояснить свои действия, — Я просто хотел осадить его маленько, показать, что и мы пальнуть можем, в случае чего…
— Я-то думал, что ты борзый, а ты, оказывается, просто тупой, Борис. — Голос Игната Альбертовича так же внезапно потеплел, став обманчиво ласковым, будто он разговаривал с собакой, или наивным ребенком. — А мыслей в твою голову пустую никаких не закралось после всего этого?
— Как… каких мыслей?
Борис немного расслабился и даже румянец снова подкрасил его обескровленное лицо.
— А ты не подумал, дружок, что это мог быть чей-то Козырь?
На лице подчиненного отразился тяжелый мыслительный процесс. Козырями они между собой называли элитных бойцов у братвы. Тех, кто подобно вовремя брошенному на игральный стол тузу, мог переломить ход любой драки или перестрелки. Таких людей знали в лицо и старались избегать, а уж тем более не задевать без крайней на то необходимости.
— Что, Боречка, не догоняешь?
— Не совсем, Игнат Альбертович… почему вы так решили?
— Ты головушкой-то своей подумай, или она у тебя только для того чтоб удар держать? Какой-то ферзь сначала укладывает тебя на ринге, о чем это говорит? Не морщи рожу, я тебе подскажу. Это говорит о том, уровень подготовки его куда выше твоей. Настолько, что твоя весовая категория и спортивные разряды для него, что слону дробина. А затем он пострелял вас, как спящих глухарей на ветке, еще и играючи тебе ручку отстрелил шаловливую, когда ты ей в штанишки потянулся…
— Да не в штаны… ствол на поясе висел…
— Рот закрой! — Игнат Альбертович цербером рявкнул на вдруг осмелевшего подчиненного. — Так вот. За сколько, ты говоришь, он отстрелялся? За пару секунд? Брешешь же, собака. Вы наверняка, тормоза, шухернуться не успели вовремя, стояли хавальниками торговали, вот и по гостинцу словили.
Здоровяк вскинулся, было, чтобы оспорить эту возмутительную инсинуацию, но счел за благо промолчать, стушевавшись под грозным взглядом начальства.
— Это, — босс продолжал развивать мысль, — уже говорит нам, что и стрелок он первоклассный. Помнишь, в две тысячи пятом, когда мы зарамсились с тверскими в кабаке?
— Помню, забудешь тут…
— Да-а, знатная тогда перестрелка была. Еле ноги унесли… так вот, значит ты не забыл что такое перестрелка на сверхблизкой дистанции.
Боря передернул плечами, показывая, что воспоминания эти явно не из приятных.
— Скажи мне, Борис, выглядел ли твой незнакомец растерянным, паникующим или колеблющимся?
— Нет, босс. Я ж говорю, — Боря упорно стоял на своем, хотя и поглядывал на начальство с долей опаски, — за парусекунд всех пострелял, рука ни на мгновенье у него не дрогнула.
— Во-о-от! — Игнат Альбертович назидательно поднял вверх сигару, позабыв, что совсем недавно попрекал Бориса в том, что он врет относительно скорости «расправы» над ним и тремя торпедами. — Выходит, что опыт перестрелок он имеет такой, что спецназ позавидует. Причем, опыт специфический. Уж поверь мне, ни в каких органах ты такого не наберешься. Расстрелять почти в упор готовую к драке четверку — это не то, чему учат в академии МВД.
Теперь уже Боря основательно задумался.
— Вы хотите сказать, что я на какого-то универсального солдата наткнулся?
— Не знаю, не знаю. Все может быть. Тачку его рассмотрел?
— Ага… Ауди какая-то навороченная, не знаю названия модели. Три шестерки с иксами на номерах.
— Гляди-ка, не из суеверных парнишка. На консерватизм Золотой Десятки не похоже. Может, кто-то из залётных? Думаешь, кто-то раскопал для грядущей «Бойни» себе перспективного мальца?
— Не знаю, Игнат Альбертович… мне он показался просто чепушилой.
Верзила старательно гнал от себя воспоминания той необъяснимой паники, что затопила его сознание, когда он взглянул этому странному типу в глаза. Борис никогда не считал себя трусом и другим не позволял. Поэтому эту деталь он просто опустил в своем рассказе.
— Просто чепушила, Боря, тупая твоя башка, за пару секунд четверых не расстреливает! Тебе задание на сегодня, собираешь всю вашу кодлу подстреленную, везешь их в нашу мясницкую. Там все вместе побои снимаете, а потом совместно с нашими юристами сочиняете красивую сказку. Прощупаем этого инкогнито легальными способами, посмотрим, кто у него за спиной маячит. Если никого серьезного, то и базар будет с ним иной, как тебе изначально и хотелось. Задачу понял?
— Понял, босс…
— Все, свободен.
Глава 3
Лунин, получив от меня четкое техническое задание, ушел, а я остался один в своей каморке. До визита ФСБшника еще оставалось полтора часа, однако вопрос: «Чем себя занять?» у меня не стоял.
Подкатив простой офисный стул к металлическому лабораторному столу, я уселся за него и закатал левый рукав рубашки до локтя. На моем предплечье красовалось множество шрамов всевозможных форм, размеров и степеней свежести — следы моих экспериментов. С самого детства, с той самой памятной школьной драки, когда я впервые ощутил эффект чужой боли, я пытался таким же образом покорить и свою. Однако, даже спустя три десятилетия, я ни на шаг не приблизился к решению этой задачи. Но попыток не бросал.
Чего вы удивились? Ну да, мне сорок пять лет, вообще-то! Да, знаю. Выгляжу я едва ли на тридцать. Но за это, я уверен, мне следует благодарить мой необычный дар. Хоть окружающие, кому известен мой возраст, и убеждены, что я активно пользуюсь услугами косметологов и пластических хирургов, но на самом деле, я даже кремами никакими не мажусь. Мне это просто не нужно.
Вообще, весь этот механизм с эмпатией и чужими страданиями, дающий мне нечеловеческие возможности, до сей поры остается для меня самой большой загадкой и предметом многолетних изысканий. Зачем это нужно некроманту — мне приходится только гадать. Некоторые гипотезы, основанные на фантастике и книжном фэнтези, я, конечно, давно построил. Самая правдоподобная заключается в том, что сама природа некромантии предписывает своему обладателю проводить кровавые ритуалы, в процессе которых жертва или жертвы умерщвляются максимально болезненным способом. Боль ускоряет восприятие, чтобы за кратчайший промежуток времени прочитать большее количество… не знаю, может заклинаний, может еще чего, или совершить больше ритуальных действий, а страх и отчаяние умножают это состояние многократно.
Звучит, конечно, бредово. Но я давно смирился с этим. Ведь гораздо бредовей, согласитесь, звучит то, что некто способен заставить мертвого встать и пойти, а?
Вот и получается, что поскольку спросить мне совета не у кого, брать информацию неоткуда, все вышеописанное мне приходится воспринимать как простую данность. Остается лишь надеяться, что прославленный метод эмпирического тыка каким-то образом сумеет приоткрыть мне хотя бы маленькую частичку от мистических тайн необъяснимой научно магии смерти.
Накладывает определенные ограничения в моих исследования и то, что из-за врожденной жалостливой натуры, я не могу использовать в этих целях животных. Крысы, на которых я ставил эксперименты еще со школы, не в счет. То были самые настоящие враги, прогрызающие десятки нор в нашей квартире, портящие продукты и вещи… однажды эти голохвостые скотины вообще сожрали отцовскую заначку. Из пятисот рублей (на те времена, целая полугодовая зарплата) удалось сохранить только сотню с небольшим. И это с учетом тех, которые были порченные, но которые приняли в кассе.
Батя тогда с досады запил на четыре дня. И это не смотря на то, что он у меня не бухал в принципе. Ну вот и скажите, какое отношение у меня должно быть к этим тварям? Соответствующее, конечно же. Однако не подумайте, что я ксенофоб какой. Лабораторных мышей и крыс моя ненависть не коснулась ни разу. Ну вот просто не поднимается у меня рука на ни в чем неповинных созданий.
Потому и пришлось мне найти такое место, где всегда есть боль, страдания и смерть, и причина которых не я. Заведения для лечения раковых больных подошли как нельзя лучше. А обосноваться в них было всего лишь делом техники и дипломатии.
Но хватит воспоминаний, пора работать! В моей руке тускло блеснул хирургический скальпель. Сделав на левом предплечье неширокий, но достаточно глубокий надрез, я вооружился другим инструментом — узким пинцетом. Глубоко вздохнув, я сунул его в рану и защипнул кровоточащее мясо.
От боли, прострелившей руку до самых кончиков пальцев, на лбу выступила испарина, но я не собирался сдаваться, не предприняв хотя бы нескольких попыток. Я пытался поймать то чувство, которое испытываю когда рядом со мной страдает посторонний человек, но ничего общего не мог найти. Когда терпеть становилось невмоготу, то я окунался в водоворот чужой агонии, испытываемой пациентами, располагающимися этажом выше. Это почти напрочь отрезало мои собственные болевые ощущения. В таком состоянии я проводил, субъективно, около пяти минут, хотя вряд ли это занимало более тридцати секунд реального времени. А потом разрывал контакт с чужими физическими страданиями и, пытаясь держать в памяти эти ощущения и повторить их, защипывал разрез пинцетом.
В таком режиме время ведет себя странно. Оно одновременно и летит, и ползет улиткой. К тому моменту, когда зазвонил стационарный телефон, я не мог понять, прошел час или десять минут.
Подняв трубку, я услышал голос самого главврача сего заведения.
— Алло, Сергей Анатольевич! Извините, что побеспокоила, но тут мне с регистратуры девочки звонят, говорят, что к вам посетитель просится. Он, как бы это сказать… с ксивой.