Кест посмотрел на меня.
— Как обычно, удар–рывок–затрещина?
Я вздохнул.
— Полагаю, у нас нет времени, чтобы найти лекаря?
Брасти слез с крыши ближайшего дома.
— Они пошли по дворам. Похоже, парни не слишком стремятся нас найти, но их главный, старший констебль, тот, что тебя подстрелил, гоняет их в три шеи. В общем, через несколько минут они сюда доберутся.
Проклятье.
— Значит, удар–рывок–затрещина, — согласился я, заранее содрогаясь от того, что меня ждет. — Только в этот раз бей сильнее, Брасти.
Кест полил водой рану, заставив меня зашипеть от боли.
— Ты только в этот раз не кричи, — предупредил Брасти. — Мы же не хотим, чтобы нас поймали.
Пока я молился святому Загеву, Вызывающему слезы песней, чтобы он спустился хотя бы разок и познакомился с моим добрым другом Брасти, Кест крепко ухватился за древко и кивнул напарнику.
Прием «удар–рывок–затрещина» изобрели мы втроем какое–то время тому назад. Получив множество ранений, ты начинаешь понимать, что тело не может чувствовать боль в разных местах одновременно. Например, если у тебя болит зуб и вдруг кто–то бьет тебя в живот, то ты сразу же забываешь о зубной боли.
В общем, работает это так: Брасти бьет меня кулаком в лицо, Кест в это время вытаскивает стрелу из ноги, и потом Брасти дает мне еще одну затрещину, такую, чтобы мозг не успел отреагировать на боль в ноге и я не заорал благим матом.
Я все–таки заорал.
— Тс–с–с! Тише, Фалькио, — прошептал Брасти, маша пятерней перед моим лицом. — Они нас могут услышать. Крепись!
— Я же просил бить сильнее! — возмутился я; перед глазами все еще плавали звездочки.
— Сильнее с этого угла не смог: Кест мне помешал.
— Ты бьешь как девчонка.
Кест перестал бинтовать мне ногу и сказал:
— Почти треть плащеносцев короля Пэлиса были женщинами. Многих из них ты сам обучил. По–твоему, они плохо дрались?
Всё так и есть, но в тот момент мне было не до семантики.
— Они дрались как разъяренные чертовы святые. А Брасти дерется как девчонка, — проворчал я, придерживая край бинта, пока Кест накладывал на рану еще один кусок ткани.
— Ну что, полагаю, теперь отправимся в Бэрн? — спросил Брасти.
Я поднялся. После перевязки нога болела гораздо меньше: теперь боль была не жгучей, а дергающей.
— Либо так, либо останемся здесь и поучим тебя, чтобы ты больше не дрался как девчонка.
— Фалькио, если ты еще раз это повторишь, я тебя сам ударю, — пообещал Кест.
— Это просто фраза такая. «Дерешься как девчонка». Все так говорят. Смешно же.
Он передал мне рапиру и сказал:
— Не смешно. Это звучит абсурдно.
— Смешно именно потому, что абсурдно, — упорствовал я.
Брасти хлопнул меня по плечу.
— Не обращай на него внимания, Фалькио. Он утратил чувство юмора в тот день, когда научился махать клинком.
Странно, но Брасти оказался абсолютно прав, хоть и сам не догадывался об этом.
КАРАВАННЫЙ РЫНОК
Я уже упоминал, что мы с матерью жили на окраине городка, который граничил с селением Лут. На границе стоял деревянный столб — именно там мы и познакомились с Кестом, когда нам обоим было по восемь лет. Я — бедный мальчишка, безотцовщина, без перспектив на будущее — в лучшем случае мог бы стать городским сумасшедшим. Мать Кеста Мюрроусона была знахаркой, а отец — кузнецом–оружейником. Кест все время шутил, так что, познакомившись с ним, я понял, что не подхожу даже на роль городского сумасшедшего. Но он никогда не насмехался надо мной из–за того, что я бедный или что у меня нет отца, и благодаря этому мы почти сразу же стали лучшими друзьями. Кест был домоседом, которому не нравилось ни ловить рыбу, ни охотиться, ни даже играть в войнушку, — я же всегда мечтал, что когда–нибудь стану плащеносцем, таким же, как в легендах Бала.
Отец Кеста ковал лучшие клинки в округе; фехтовать он научился на войне с Аваресом, страной на западе от нас, населенной варварами, которые время от времени перебирались через горы и устраивали набеги на наши города и сёла. Каждый раз мы побеждали их, потому что наши войска умели драться, а они лишь бегали, кричали и мочились от страха, пытаясь размозжить череп противника всем, что подвернется под руку.
В общем, Мюрроу, отец Кеста, отлично владел клинковым оружием, но так как Кест совсем не проявлял к этому интереса, отец решил вызвать в нем ревность, принявшись учить меня фехтованию. Он показал мне, как драться на саблях — их еще называют боевыми клинками, потому что в наше время на дуэлях дерутся более легким оружием. Но из всех клинков мне больше всего полюбилась рапира — прямая, с острым концом, легкая по сравнению с боевым мечом, а еще мне очень нравился элегантный стиль боя: сражаясь на рапирах, ты словно танцуешь со Смертью. Учеником я оказался хорошим, мне нравилось бывать у них. Как Мюрроу ни старался, разжечь ревность в сыне ему не удалось. Кест наблюдал за моими занятиями и даже время от времени хвалил, но сам ни разу не выказал желания поупражняться с клинком.
Когда мне исполнилось десять, Мюрроу отвел меня как–то в сторону и сказал: «Фалькио, мой мальчик, когда–нибудь ты станешь отличным фехтовальщиком. Отличным. Я не видел никого ловчее тебя».
В моей груди разгорелся теплый огонь. Раньше никто не называл меня «мой мальчик», и в этот момент я почувствовал нечто такое, чего давно уже не испытывал. Я обиделся на Кеста. Не из–за того, что у него был отец, а ему было наплевать — просто сам я когда–то очень старался угодить своему отцу, а Кест не делал и половины этого для Мюрроу. За то, что он не проявлял интереса к фехтованию, я на него совсем не сердился. Кест был умен, умел шутить, и его все любили. Он обладал многими талантами, поэтому я радовался, что хоть клинки друг оставил мне.
Миновали годы: я даже глазом не успел моргнуть, как нам исполнилось двенадцать. Мой день рождения уже прошел, приближались именины Кеста. Я никогда не забуду тот день, когда он явился ко мне домой, чтобы сказать…
В общем, дело было так. Он постучал в дверь. Я вышел с недоеденным ломтем хлеба в руке, и Кест произнес:
— Фалькио, мне нужно тебя кое о чем спросить. То есть, честно говоря, я должен тебе кое–что сказать.
Я положил ломоть на приступок и, по своему тогдашнему обыкновению, скрестил руки на груди.
— Что стряслось? — спросил я.
Он помялся, но потом набрал воздуха и выпалил:
— Я собираюсь взять в руки клинок, Фалькио.
Я облегченно выдохнул.
— Проклятье, Кест! Святые угодники, как же ты меня напугал!
— Я серьезно, Фалькио. Буду учиться фехтованию. И начну сегодня же. Не хотел расстраивать тебя или обижать, потому что с тобой это никак не связано. Просто мне нужно это сделать. Пришла пора взять в руки клинок.
Я посмотрел на него, хотел спросить, почему вдруг он решился, но понял, что Кест мне никогда об этом не расскажет.
— Это значит, что мы с тобой больше не друзья? — спросил я, сбитый с толку и немного обиженный.
— Нет, конечно, мы всегда будем друзьями. Именно поэтому я и хотел тебе рассказать, чтобы ты не подумал, что между нами что–то не так.
Я недолго думал об этом.
— Ну ладно. Вот и хорошо. Теперь мы сможем упражняться вдвоем. И станем лучшими фехтовальщиками в городе. Люди будут собираться, чтобы посмотреть на нас. Сегодня же расскажем об этом твоему отцу и начнем.
Я считал, что милостиво отнесся к другу: всякому понятно, что он меня вряд ли догонит, ведь ему уже почти исполнилось двенадцать. Кест лишь ухмыльнулся, и мы пошли к нему домой. Когда Мюрроу увидел Кеста, он как–то с первого взгляда сразу всё понял и, не сказав ни слова, снял со стены еще один клинок.
Когда Кест взял оружие в руку, я сперва подумал, что моему другу придется тяжко: он, конечно, наблюдал за мной и, скорее всего, знает, как надо парировать и нападать, но поначалу будет выходить неуклюже, потому что таких мыщц, какие нарастил я, упражняясь уже несколько лет, у него пока нет. В течение первого часа так всё и было: он не успевал отбиваться, спотыкался и падал, пытаясь нападать. Но не прекращал упражнений, вставал и повторял движение за движением, удар за ударом.
К обеду он уже побеждал меня в каждом бою. К вечеру победил своего отца, а к тому времени, как Кесту исполнилось тринадцать, на земле не было человека, который управлялся бы со шпагой лучше него. Он так и не рассказал мне, что заставило его передумать, но, став величайшим фехтовальщиком в мире, Кест перестал шутить.
* * *
— Хватит, Брасти, — сказал Кест, но тот лишь покачал головой и спешился.
— Ну конечно, к чему жаловаться, ведь, куда б мы ни пошли, результат один.
Все выезды из города были перекрыты, выпускали лишь караваны.
— Спрячемся, будем драться или сбежим? — спросил меня Кест.
Я не успел еще об этом подумать, но Брасти ждать не собирался.
— Я же сказал вам, что выбраться отсюда мы не сможем. Они никого не выпускают, кроме, святые их подери, караванов. И силой прорваться через всех мы тоже не сумеем. Придется затаиться и ждать, пока всё это не закончится.
— Не закончится, пока нам самим не придет конец или мы не найдем убийцу, — резонно заметил Кест. Он сложил руки на груди и ждал, пока я скажу что–нибудь вразумительное.
Кем бы ни была женщина, убившая лорда–предводителя Тремонди, задумала она преступление идеально. Все знали, что Тремонди богат и что в телохранители он нанял плащеносцев. Поверить в то, что трое «шкурников» убили своего нанимателя, чтобы присвоить его деньги, проще простого. Если нас поймают, то никто нам все равно не поверит, а если мы сбежим, то этим лишь подтвердим свою вину. В любом случае настоящего убийцу никто подозревать не станет. Наверняка эта дамочка сейчас разгуливает по городу и наслаждается свободой.
— Мы не сможем отыскать убийцу, — сказал я. — У нас не получится рассказать, кого мы видели в комнате, мы даже описать ее не сможем. Через пару часов весь Солат будет искать именно нас.
Брасти всплеснул руками.
— Поэтому мы бежим. Опять. Как трусы.
— И это у нас неплохо получается, — заметил Кест.
— Если каждый день упражняться, можно научиться чему хочешь.
— Поедем к рынку караванов, — решил я. — Констебли разыскивают нас по всему городу: они знают, что мы попытаемся спрятаться, поэтому захотят поймать нас прежде, чем мы уйдем в подполье. Но на караванном рынке пока еще ни о чем не известно.
— Блестяще, — съязвил Брасти, аплодируя. — Караванный рынок. И это меня здесь считают самым недалеким.
— Не беспокойся, — спокойно сказал Кест. — На твое место претендентов нет.
— Я думал, ты не умеешь шутить.
— А я и не шучу.
Я слушал, как эти двое перебрасываются колкостями, и раздумывал над ситуацией. Единственный шанс выбраться из города и подзаработать денег — это наняться поединщиками или охранниками в какой–нибудь караван. В наше время воин, умеющий фехтовать, дает огромное преимущество в пути. Но мало кто из караванщиков, кроме лорда Тремонди, отважится нанять «шкурников», а значит, нам придется соглашаться на любые условия, причем быстро, пока констебли не решат обыскать рынок. Я подозревал, что туда они заглянут в самую последнюю очередь. Слухи о том, что в городе жестоко убили лорда–предводителя, распространятся быстро, и это, несомненно, скажется на торговле. Для города будет лучше, если констебли станут помалкивать. Для нас, впрочем, тоже.
— Давайте придерживаться плана, — наконец сказал я. — Мы отправились в путь с лордом Тремонди, потому что он собирался поехать на юг, а мы хотели попасть в Бэрн, так? Денег у нас нет, и даже если бы нам удалось выскользнуть из города обычным путем, то без монет мы далеко не уедем. Остается караванный рынок. Попробуем найти работу в каком–нибудь караване и выйти с ним из города через Рыночные ворота. Констебли их не стерегут, так что меньше шансов, что нас схватят.
— А как же планы Тремонди? Чтобы плащеносцы стали хранителями торговых путей? — спросил Брасти.
— Скорей всего, они умерли вместе с самим Тремонди, — ответил Кест.
Мне пришлось с ним согласиться.
— Даже если кто–то и поставит этот вопрос на голосование, шансов победить у них теперь никаких.
— Что ж, Фалькио, — сказал Брасти голосом, загустевшим от ярости и раздражения, — позволь мне первым лично поблагодарить тебя за то, что теперь мы все умрем в бесплодной попытке помочь тебе обрести искупление!
— У нас все еще есть шанс, Брасти: даже Тремонди слышал, что королевские самоцветы находятся в Бэрне.
— Ну конечно! Это лишь слухи, такие же, как насчет Шеверана и проклятого Рижу. «Ищи среди наименьших из благородных семейств». Что это вообще означает? Никто из них не хочет иметь с нами дела…
— Если мы найдем…
Он отвернулся.
Мне не следовало, но я все–таки сказал:
— Это мое заклятие, Брасти. Последнее, о чем попросил меня король.
За неделю до того, как герцогское войско захватило замок, король встретился с каждым из ста сорока четырех плащеносцев лично, и каждому из нас он дал особое поручение — «заклятие». Скорей всего, вычитал это слово в какой–то древней книге. Одних он заставил поклясться, что они сохранят все в тайне, других — нет. Мне он поручил найти королевские чароиты. Раньше я о них никогда не слышал, но король не в первый раз приказывал мне сделать что–то, не объясняя подробностей.
Брасти снова всплеснул руками.
— Идиот, он нам всем дал заклятья. Тебе, мне, Кесту и всем остальным. Но король мертв, Фалькио. Они убили его, а мы стояли рядом и позволили герцогам захватить замок. А когда они с ним расправились, водрузили его голову на шест и выставили на всеобщее обозрение, мы даже пальцем не шевельнули. По твоему приказу.
— Не начинай, — предупредил его Кест, но Брасти уже несло.
— А ты, твоя величайшая чертова задница! Что делал самый быстрый клинок в мире, пока они убивали короля? Отдыхал в ножнах?
— Что–то я не видел, чтобы твои стрелы летали, — спокойно отозвался Кест.
— Не видел, потому что я такой же послушный жалкий магистратишка, как и ты. Ну и что теперь? Мы жизни свои положили ради нашей глупой мечты, а теперь она мертва, а мы всего лишь проклятые богами глупцы, которые до сих пор этого не поняли.
— Если это всего лишь глупая шутка, то почему ты никогда не рассказывал нам о своем заклятье, Брасти? — спросил я. — Потому что он приказал тебе хранить все в тайне, не так ли?
Брасти отвернулся, но я схватил его за плечо и развернул.
— Если всё, что заботило короля, умерло там вместе с ним, почему ты до сих пор хранишь его тайну? Я тебе скажу почему, Брасти: потому что мечты не умирают, если мы продолжаем в них верить. — Сказав это, я сразу же понял, что совершил ошибку.
— Проклятые святые, Фалькио, да ты еще хуже! — заорал Брасти так, что я съежился. — Ты купился на все эти слова о правосудии и свободе точно так же, как и Пэлис. — Он распростер руки. — Оглянись, Фалькио. Люди нас ненавидят — нет, даже хуже, они нас презирают. Они проклинают наши имена. Когда человек творит что–то ужасное, чему и слова нельзя придумать, они называют его шкурником. Я не хочу так жить.
— Думаешь, крестьянам легче? Или любому другому, живущему под игом герцогов, этих самозваных принцев? Они правят своими землями, как боги, и только король и мы держали их в узде.
— Только не заводи мне эту «Песнь крестьянина», Фалькио. Я родился таким же бедным, как и ты, и на коне проскакал не меньше твоего. Рисковал жизнью много раз и готов был погибнуть смертью героя. Но смерти предателя я не хочу. Это неправильно, не…
— Несправедливо? — спросил Кест.
Брасти замолчал, на лице его промелькнула боль. Когда я с ним познакомился, он был вполне доволен своей судьбой. Жил так, словно мир — золотой плащ на его плечах, и в каждом его шаге звучала уверенность — у Брасти все отлично, и в мире тоже все отлично. Спустя пять минут он вновь натянет эту маску, и никто даже не заметит разницу.
Теперь ему только это и осталось — маска. А под ней сплошная печаль, он предан всем и всеми, прежде всего мной. Как скоро придет тот день, когда Брасти презрит мой приказ и отправится грабить мертвых? Сколько из нас уже встали на путь грабежа и разбоя ради того, чтобы выжить? Не так давно мы были героями — теперь же мы предатели с грамотами о бессмысленном помиловании, не имеющие ни союзников, ни цели.