— Помнишь Алину? — спросил я его. Голос мой прозвучал странно, скрипуче, как когда–то в детстве. — Не знаю почему, но я вдруг подумал о ней.
Кест коснулся рукой моей щеки, лишь на мгновение. Потом он махнул Брасти, чтобы тот подошел и присмотрел за мной, а сам отправился к повозке. Ему навстречу шагнул капитан и предупреждающе выставил руку, но Кест не обратил на него внимания.
— Мы заключили сделку. Один убит, один ранен. Значит, работать будем втроем за полуторную плату.
— Каретник со сломанной ногой работать уже не сможет, шкурник, — сказал капитан. — Валите отсюда и молитесь, чтобы я не натравил констеблей…
— Один мертв, второй бесполезен, — громко сказала женщина, сидевшая в повозке. — Значит, плату получит один, но кормить станут всех троих.
Кест глянул на меня, но я все еще рассматривал кровавую рану, которую оставил на лице парня с топором.
— Решено, — ответил Кест. — Один получает плату, а довольствие — все трое. — Затем он повернулся к остальным охранникам каравана. — А вы все зарубите себе на носу: если кто–то захочет отомстить за своих друзей, то вам лучше вспомнить, что пятеро дрались против одного, да к тому же раненого.
— Ага, — добавил Брасти. — И это он еще не разозлился как следует.
Двое из тех, с кем я дрался, стонали и бормотали проклятья, даже не глядя на нас, и только Блондинчик посмотрел мне в глаза и сказал:
— Все по–честному. Кроме того, этот мерзавец все равно никому тут особо не нравился.
— Трин, иди сдай наши бумаги в контору рынка, — сказал Фелток и передал служанке небольшой кожаный сверток. Он пнул сапогом тело парня с топором. — И скажи им, что Крефф погиб на честном поединке. Хотя сомневаюсь, что кому–то есть до этого дело.
Она кивнула и ушла, и отряд начал готовить караван к дороге. Спустя четверть часа мы уже направлялись в сторону Рыночных ворот. Не знаю, искали ли нас констебли, а может быть, они знали, что мы присоединились к каравану, и просто не хотели вмешиваться в дела, связанные с торговыми законами, но, так или иначе, никто нам не помешал, и впервые за весь этот день мы наконец–то двигались в верном направлении.
— Мы идем не туда, — заметил Кест.
Я посмотрел вперед. Капитан вел повозки к мосту. Мы поскакали к карете.
— Вы направляетесь в обратную сторону, — сказал я. — По этой переправе мы выйдем к Копью и двинемся по северному торговому пути.
Фелток ответил:
— У миледи были причины убедить людей в том, что мы отправляемся в Бэрн. Караван идет на север, к дому ее благословенной матушки в Херворе.
— Но это же почти что триста миль на север, в пятистах милях от того, куда нам нужно!
— Именно туда вам теперь и нужно, — сказал капитан. — Вы заключили сделку. Вы часть каравана: куда едет он, туда едете и вы. Если, конечно, вы не собираетесь нарушить торговые законы, но тогда вас обвинят в обмане. Полагаю, не слишком хорошая репутация для шкурников.
Обвинение в обмане для нас означало смертную казнь. «Шкурников» амнистировали, но защищать нас закон не станет. Мы были мишенью для любого, решившего сделать себе имя, если не служили у того, кто имеет достаточно силы и влияния. Теперь нам пришлось вместе с караваном тащиться в противоположном направлении от цели в компании ненавидящих нас людей. Служить женщине, скрывающей истинные мотивы своего путешествия, о которой мы ничего не знаем.
Кест и Брасти глядели довольно кисло, когда наши кони медленно подошли к переправе.
— Валяйте, говорите уже, — не выдержал я.
Брасти с отвращением помотал головой, но Кест понял все слишком буквально.
— Похоже, в этот раз у тебя получилось, Фалькио, и нас все–таки убьют, — сказал он.
ИГРА В МАНЖЕТЫ
Леди нас не замечала, Трин относилась довольно дружелюбно, а у остальных караванщиков в первую неделю нашего пребывания мы вызывали самые разнообразные чувства: от открытой ненависти до того, что гораздо хуже этой самой ненависти. Благодаря этому первая часть путешествия превратилась в… привычное для нас дело.
Не далее как на вторую ночь мы чуть снова не схватились за клинки из–за разговоров о «дохлом тиране», которому мы служили, о «сукиных детях», из которых состоял наш орден, и «драных вонючих тряпках», которые мы называем плащами. Эта болтовня то и дело долетала до нас. Тогда я решил, что нам лучше держаться от остальных подальше, охранять караван и прикрывать друг другу спину.
Обычно Трин приходила уже после ужина и приносила нам остатки еды, что было весьма разумно с ее стороны: иначе нас, несомненно, упрекнули бы в том, что мы съедаем больше положенного. Сама Трин была красавицей, с длинными темными волосами и оливковой кожей. Глаза ее, если удавалось в них заглянуть, напоминали струящийся поток воды. Она даже сидела с нами, слушала истории, задавала вопросы о старых законах и робко улыбалась, когда мы перебрасывались шутками.
О своей госпоже, которой она прослужила всю свою жизнь, Трин почти ничего не рассказывала. Мы узнали лишь, что она происходит из знатного рода. Почти с самого рождения Трин и ее госпожа вместе росли, играли и учились, потому что ее матушка служила у знатных господ нянькой. Когда они стали старше, Трин из подруги постепенно превратилась в служанку. Девушка воспринимала подобный порядок вещей как нечто само собой разумеющееся. Когда Брасти сказал, что она может в любое время украсть лучшее платье госпожи, сбежать куда–нибудь на юг и выдать себя за принцессу, потому что очень на нее похожа, Трин рассмеялась.
— Святые угодники, да ни за что на свете, — ответила она. — Ничего бы не вышло!
— Почему бы и нет? — спросил Брасти. — Вне всяких сомнений, ты очень хорошенькая.
Трин опустила глаза и улыбнулась.
— С такими–то руками? — сказала она и подняла ладонь с очень изящными пальцами и загрубевшими мозолями.
— Ну–ка, дай поглядеть, — попросил Брасти, взял ее руку и принялся внимательно изучать. — М–м–м… Гладкая, как шелк, и прекрасная, как драгоценный камень. А на вкус… — Он склонился, чтобы поцеловать ручку.
— Брасти, — благодушно улыбаясь, сказал я.
— Что, Фалькио? — спросил он, надувшись, как обычно, и бросив в меня сердитый взгляд.
— Давненько мы с тобой не упражнялись в тыльном отбивании. Может, сегодня во время первого дозора поработаем над этим?
— Тыльное отбивание? И на черта мне это сдалось?
Этот прием обычно используется, чтобы отклонить клинок противника тыльной стороной руки. Очень полезный способ защиты, особенно если твой клинок занят, но довольно болезненный — после упражнений руки еще жжет несколько часов, поэтому никто не хочет его отрабатывать. Я продолжал улыбаться.
— Потому что когда–нибудь это может спасти тебе жизнь. Возможно, даже сегодня ночью.
Брасти выпустил из своей руки лапку Трин.
— Лучнику это ни к чему. Нам нужна четкость движений и полный контроль.
Трим поглядела насмешливо.
— А разве фехтовальщикам те же качества не нужны?
Брасти презрительно хмыкнул.
— Этим? Нет, фехтовальщики просто машут клинками и тычут ими друг в друга. Все просто, главное — успеть первым «воткнуть острый конец в другого парня», что–то вроде того. А лучник — это же совсем другое дело, тут нужны особые способности.
Мы с Кестом переглянулись. Мы–то подобное уже много раз слышали, а Трин сразу купилась.
— Неужели так трудно научиться? — спросила она.
— Милая моя, лишь один из сотни может стать хорошим лучником. А мастером — так вообще один из тысячи.
— И вы — этот один? В смысле мастер?
Брасти скромно улыбнулся и принялся изучать ногти на правой руке.
— Ну так говорят.
— И кое–кто даже слишком часто повторяет, — заметил я.
— А как же вы стали мастером? Наверное, им нужно родиться? Или у вас был учитель?
— Был, — таинственно ответил Брасти.
— И как его звали?
— Понятия не имею, — торжественно сказал он. — Мы никогда об этом не говорили.
— Вы не называли своих имен? Он научил вас стрелять из лука, но так и не сказал своего имени?
— До этого как–то не дошло. Однажды, когда я подрос и уже не держался за мамкину юбку, я расставлял силки на кроликов в землях герцога, и тут из–за дерева вышел он.
— И как он выглядел?
— Высокий, очень высокий. С седыми длинными волосами до плеч, по обыкновению лучников.
— А почему у лучников такой обычай? — спросила заинтригованная девица.
— Длинные волосы легко убрать назад и завязать.
— Как у вас?
— Именно как у меня.
— И он научил вас стрелять из лука, но так и не назвал своего имени?
— Так и есть. Сейчас мне даже кажется, что мы друг другу вообще ни одного слова не сказали.
Трин подозрительно поглядела на него, полагая, что он хочет над ней посмеяться, но Брасти ей улыбнулся.
— Честно говоря, милая, это легендарная история, но эти два вахлака ее уже не раз слышали. Может быть, лучше завтра вечером я расскажу ее тебе в более удобной обстановке?
Трин зарделась, и Брасти довольно улыбнулся. Той же ночью мы с Кестом пригрозили избить его до полусмерти, если он еще раз попытается затащить девицу в постель, пока мы охраняем караван.
* * *
На следующий день мы выбрались на древнюю дорогу, которую караванщики называют Копьем, потому что это старинный торговый путь, соединяющий север с югом почти по прямой. Наличие длинного прямого тракта само по себе и неплохо. За довольно короткое время из Шеверана и Бэрна, что на юге, можно добраться до Орисона на севере и заглянуть в другие крупные города, такие как Хеллан и даже Рижу, да хранят меня от него все святые. Но если длинный прямой тракт хорош для караванов, то для разбойников это все равно что сладчайшие сосцы святой Лаины. Короля у нас больше не было, поэтому торговые пути никто не охранял. Исчезли и лесники, следившие когда–то за тем, чтобы дороги не зарастали, превращаясь в идеальные убежища для владельцев клинка и ненасытного брюха, романтиков с большой дороги. Герцоги не имели желания поддерживать торговые пути в надлежащем состоянии, потому что лорды–предводители отказались платить им пошлины: те и другие постоянно пытались обставить друг друга, и никто не желал тратиться на хлеб, который достанется другому. Постепенно дороги начали зарастать, а разбойники весьма удобно располагались в своих лесистых укрытиях. Самое опасное для караванов было застрять в длинном прямом тоннеле, потому что всадники могли легко обогнать мулов, запряженных в тяжеленные повозки. В общем, для разбойников началось настоящее раздолье.
На нас напали дважды за неделю. В первый раз мы едва не понесли потери, потому что другие охранники не хотели помогать нам с Кестом и Брасти. К счастью, разбойники продержались не больше пары минут, и мы втроем легко с ними справились. Рана, которую я получил в городе, уже немного зарубцевалась и больше не мешала двигаться, но по ночам наступала жестокая расплата: нога чертовски болела.
После первой драки капитан слегка поучил остальных охранников плеткой, и они урок усвоили. Ко второму нападению мы подготовились. Из засады вышли восемь человек с клинками и еще четверо с арбалетами. Фелтоку удалось быстро поставить повозки в круг, пока мы отгоняли разбойников, а Брасти убирал арбалетчиков одного за другим. Арбалет — отличное оружие, если он заряжен, а твой противник находится не слишком далеко. Но лук стреляет в два раза быстрее и точнее, чем арбалет, к тому же Брасти, как я, кажется, уже упоминал, никогда не промахивался.
Вскоре разбойники поняли, что их перебьют поодиночке, и решились атаковать. Я дрался рядом с Кестом и Блондинчиком: у него, конечно, было имя, но, как к тому времени выяснилось, все его называли именно так — Блондинчиком. Он неплохо владел саблей, особенно когда держался подальше от Курга, темноволосого бородача. Несколько лет приятели сражались бок о бок и, как водится, плохо влияли друг на друга.
Нам не понадобилось много времени, чтобы отогнать разбойников, но Фелток остался недоволен своим отрядом, поэтому он решил, что отныне мы обязаны, ко всему прочему, научить его людей и подготовить их к будущим встречам с разбойниками.
— Я плачу вам не за то, чтобы вы просто ехали верхом, — сказал он. — Если вы и впрямь такие великие бойцы, то докажите делом.
— Мы уже отбились от двух нападений, — заметил я.
— От нищей черни с никудышным оружием и без малейшей дисциплины. Как по мне, вы лишь кое–как отработали за свое пропитание.
— Можем побить еще кого–нибудь из ваших людей, — любезно предложил Брасти.
— А ну, попробуй, драная шкура! — крикнул Кург. Чернобородый. Он так и не нашел в себе сил простить меня за то, что я побил его на рынке.
— Закрой рот, — проорал в ответ Фелток. — Делай то, что тебе говорят. Ты последний, кому стоило бы хвалиться. Дерешься как девчонка!
— Видишь, — сказал я Кесту. — Не только я так говорю.
Кест пропустил это мимо ушей и произнес:
— У нас проблемы.
Я хотел спросить его, но Брасти вдруг сграбастал свой длинный лук и спешился.
— Тоже слышу, — отозвался он.
— Что там? — потребовал разъяснений Фелток. — О чем, черт побери, вы говорите?
Я тоже ничего не слышал, но научился доверять интуиции Кеста и особенно слуху Брасти.
— Люди, — ответил Брасти. — По крайней мере дюжина человек, и, судя по топоту копыт, скачут они быстро.
— К оружию! — крикнул Фелток. — Поставьте чертовы повозки в круг и охраняйте госпожу.
— Времени нет, — сказал я, услышав лошадей. — Они появятся раньше, чем мы успеем переставить повозки.
— Чертовы деревья, — проворчал Фелток. — За ними даже разбойников не разглядишь, а проклятый Совет караванов не охраняет дорог с тех пор… — Он вдруг понял, что собирался сказать, и запнулся.
Но я молчать не собирался.
— С тех пор как герцоги убили нашего короля, а плащеносцам запретили охранять торговые пути? — закончил я за него.
— Фалькио, — сказал Кест, доставая меч, когда из–за деревьев появилась первая лошадь. — Ты опять за свое.
— Ты о чем? — спросил я, просто чтобы позлить его. Я обнажил рапиры, но затем как следует пригляделся к тому, кто ехал впереди отряда. — Черт!
Фелток и двое раненых охранников приготовили арбалеты, остальные обнажили клинки и прочее оружие.
— Что там? Их так много, что они смогут захватить караван? — спросил капитан. Он бешено моргал и щурился, пытаясь разглядеть, что лежит за сотней ярдов, разделяющих нас с врагами. Возможно, бывший воин стал охранять караваны именно потому, что глаза его утратили прежнюю зоркость.
— Не думаю, что им нужен караван, — отозвался Кест.
— Что тогда, черт побери, им нужно?
Пришельцы спешились и двинулись в нашу сторону хорошо слаженным отрядом. Тринадцать человек, один впереди.
— Бросьте оружие, шкурники, и на колени, — приказал тот, что шел впереди. Из всего отряда только на нем были доспехи — отличные доспехи, а не подлатанные наголенники и собранные из разных пластин латы, которые часто встречаются у сержантов–выскочек. Перед нами стоял герцогский рыцарь, возможно, даже капитан рыцарей.
Наверное, вы думаете: а чем отличаются рыцари от плащеносцев, если и те и другие каким–то образом связаны с законом и умеют драться? Самая очевидная разница в том, что они носят доспехи, а мы — плащи. Их готовят к войне, а нас — к поединкам. Кроме того, они дают клятву верности герцогу или герцогине, а мы присягаем королевскому закону, но не королю, заметьте. Рыцари полагают, что клятва, принесенная не человеку, а идее, вовсе и не клятва. Более того, они считают мерзостью тот факт, что, исполняя свой долг, мы ни перед кем не кланяемся. Есть, конечно, и другие различия, но главное в том, что рыцарями могут стать лишь благородные и свою честь они ценят превыше всего. Плащеносцы же ценят справедливость, и им трудно понять, каким образом грабеж, насилие и убийство вдруг становятся благородным занятием лишь потому, что тот, кому ты принес клятву верности, отдал тебе приказ.