ЗАКОЛДОВАННОЕ МЕСТО
Дозволено цензурою. С.-Петербургъ, 27 января 1895 года.
«А, голубчик, вот где ты!» — заревел медведь, высунувши из-за дерева свое рыло.
Дрожь проняла деда.
«Да тут страшно слово сказать!» — проворчал он про себя.
«Тут страшно слово сказать!» — пискнул птичий нос.
«Страшно слово сказать!» — заблеяла баранья голова.
«Слово сказать!» — ревнул медведь.
«Гм…» — сказал дед, и сам перепугался.
«Гм!» — пропищал нос.
«Гм!» — проблеял баран.
«Гум!» заревел медведь.
Со страхом оборотился дед: Боже ты мой, какая ночь! Ни звезд, ни месяца; вокруг провалы; под ногами круча без дна; над головою свесилась гора, и вот-вот, кажись, так и хочет оборваться на него! И чудится деду, что из-за нее мигает какая-то харя: У! У! Нос — как мех в кузнице; ноздри — хоть по ведру воды влей в каждую! губы, ей Богу, как две колоды! Красные очи выкатились наверх, и еще и язык высунула, и дразнит! «Черт с тобою!» — сказал дед, бросив котел. «На тебе и клад твой! Экая мерзостная рожа!» И уже ударился было бежать, да огляделся и стал, увидевши, что все было по-прежнему. «Это только пугает нечистая сила!»
Принялся снова за котел — нет, тяжел! Что делать? Тут же не оставить! Вот, собравши все силы, ухватился он за него руками: «Ну, разом, разом! Еще, еще!» — и вытащил. «Ух! — теперь понюхать табаку!»
Достал рожок. Прежде, однако ж, чем стал насыпать, осмотрелся хорошенько, нет ли кого. Кажись, что нет; но вот чудится ему, что пень дерева пыхтит и дуется, показываются уши, наливаются красные глаза, ноздри раздулись, нос поморщился, и вот, так и собирается чихнуть. «Нет, не понюхаю табаку!» — подумал дед, спрятавши рожок — «опять заплюет сатана очи!» Схватил скорее котел и давай бежать, сколько доставало духу; только слышит, что сзади что-то так и чешет прутьями по ногам… «Ай! ай! ай!» — покрикивал только дед, ударив во всю мочь; и как добежал до попова огорода, тогда только перевел немного дух.