– Мы были лучшими подругами с начальной школы, - сказала Сабелла. - общие увлечения, общие друзья, общие мысли. Или мне так казалось. Теперь уже не знаю. Мне было шестнадцать, когда Норман, отец Дугала, погиб. Несчастный случай, - коротко добавила она, как будто ей до сих пор было больно об этом вспоминать. - Моя мать никогда не отличалась кротостью и мягкостью. Знаете, бывают люди, которым чужое мнение и доброе имя дороже близких. А я не могла потерять единственное, что у меня осталось от любимого человека. Норман погиб весной. Дугал родился осенью. И все это время я жила у Реганы. Больше мне некуда было пойти. Мать отказала мне от дома, ждала, что одумаюсь. Ни на какие средства до совершеннолетия я тоже рассчитывать не могла. Так что Регане и ее родителям я была обязана очень многим. И такая малость, как магическая клятва, не казалась мне слишком высокой ценой. Да и клялась я мелочью. Единственной просьбой, которую однажды выполню. Ничего невозможного, незаконного и неадекватного.
Сабелла взглянула на меня с грустной улыбкой.
– Вот и вся история. Клятва напомнила о себе через двадцать девять лет. Регана пожелала, что бы мой сын работал на нее.
И она ещё может улыбаться! Да я бы за такое…
– По-моему, это уже неадекватно! – возмутилась я. - Он ей что – товар?! Или раб? Почему нельзя было отказаться? Сабелла!
– Пять лет работы по контракту в обмен на те полгода… Для Реганы звучит разумно и вменяемо. Если бы дело касалось только меня, я бы и не думала возражать, - она вздохнула. - Но Дугал и его жизнь не имеют никакого отношения к моей глупости и к неточным формулировкам клятвы. Поэтому я собиралась отказаться или потребовать другой просьбы. Но с такими вещами нельзя шутить. Вы видите, что случилось с мисс Блер, и это за единственную ошибку в ритуале. А здесь – нарушение клятвы. Может, меня бы это и не остановило, но Регана предвидела такой исход, поэтому Дугал узнал обо всем первым. И, конечно, согласился.
– Магия – это не только чудесно, но и страшно, – пробормотала я. Вспомнились мысли на лабораторной, о доступном недоучкам вакууме. – Такого наворотить можно… Значит, пять лет. И Маскелайн хочет выжать из них максимум. А прошло?..
– С августа прошлого года. Второй год только начался.
– Скажите, Сабелла, но почему он позволяет это? Следить, пытаться отобрать изобретения?
– Изобретения входят в контракт. Профессор Академии должен вести научную работу, публиковаться в профильных изданиях, посещать конференции. Разумеется, все идет под приправой «базу для этих достижений предоставила Академия Панацеи».
– Престиж и выгода? Что ей это дает? Деньги? - я невольно заинтересовалась. В родном мире никогда не имела дел с учеными – эта тема не слишком интересна читающей публике, научные сенсации обычно понятны лишь узкому кругу. Но, судя по Маскелайн, в академической среде идет ровно та же грызня, что и везде.
– Деньги тоже, но Регане важнее другое. Она честолюбива. Хочет быть директором не просто Академии, а лучшей академии в Европе, а то и в мире.
– А на самом деле? Мне академия показалась… престижной, пожалуй, хотя я уже начинаю ненавидеть это слово. Но мне ведь не с чем сравнивать. Это правдивое впечатление, или я купилась на внешний блеск?
– Вполне правдивое, - подтвердила Сабелла. - Там работают действительно выдающиеся ученые, ведутся исследования. Некоторые из сделанных за последние годы открытий способны перевернуть мир. У выпускников не бывает проблем с поиском работы, их везде возьмут с радостью. Регане есть чем гордиться. Но – вы, наверное, знаете, как это бывает? – до вершины рейтинга остается всего несколько строчек, и до них никак не удается дотянуться. Они слишком высоки. Недосягаемы. Некоторые смиряются, ведь быть в первой десятке, а то и пятерке – тоже почетно. Но Регана ненавидит проигрывать. Всегда ненавидела, а сейчас еще больше. Видимо, поэтому и методы у нее стали несколько… жестче.
Сабелла умолкла, а я задумалась. Если Академия Панацеи близка к вершинам мирового рейтинга, а доктор Норвуд – выдающийся ученый, ясно, зачем он нужен Маскелайн, но остается вопрос, почему он сам недоволен этим местом работы? Из гордости? Или у него были варианты и получше?
– А чего хочет он сам?
Вырвалось случайно, я совсем не была уверена, что хочу спрашивать об этом Сабеллу – не сегодня, не после такого тяжелого для нее разговора. Но она ответила.
– Я бы спросила иначе – чего он не хочет. Жить по чужим правилам и работать в интересах женщины, которая ему глубоко не симпатична. А уж педагогическая деятельность… – Сабелла покачала головой. – До истории с Реганой она виделась Дугалу разве что в кошмарах. Он изредка, в исключительных случаях, консультировал, но никогда не собирался преподавать. Увы, не все в жизни зависит от наших желаний. Дугал любит дело, которому себя посвятил, но предпочел бы заниматься им в одиночестве, в собственной лаборатории и взаимодействуя с теми, кто ему интересен. И ещё одно – Регана за прошлый год сделала его одним из самых публичных людей Британии. И ладно бы это были только симпозиумы или конференции, но нет, светские мероприятия, по ее мнению, настолько же важны. А если предпочитаешь обществу уединение и узкий круг друзей, это нелегкое испытание.
– Мне понравилось, как он преподает, – я снова вспомнила отточенные движения, короткую вводную перед занятием, быстрый отсев тех, кого нельзя допускать к опыту. Все по делу, хотя и не слишком доброжелательно. Но если Академия Панацеи такая престижная, профессора имеют права требовать от студентов учебы, а не дуракаваляния. Я невольно улыбнулась: – Возможно, окажись я его студенткой, считала бы иначе. По-моему, профессор Норвуд пугает их до полусмерти. Сабелла, а вы читали его контракт? есть там лазейки, которыми можно было бы воспользоваться для досрочного расторжения? Или пять лет обязательны из-за вашей клятвы?
– Я не читала. Но составлял его Дугал вместе со знакомым юристом, это было его условием, и буквально выторговывал у Реганы каждый пункт. Так что если есть хотя бы минимальная возможность покончить с этим раньше срока, Дугал ею воспользуется, не сомневайтесь. А мои обязательства исчезнут вместе с истечением срока контракта.
И, возможно, тогда Маскелайн получит врага – если доктор Норвуд злопамятен. А если и нет – вряд ли он когда-нибудь ещё хоть что-то сделает для нее или для академии. Нет, при всей своей хитрости и коварстве Маскелайн – глупа. Ведь они с Сабеллой были подругами, и как подруга матери она могла, наверное, наладить с доктором Норвудом какие-то деловые отношения? Променять долгое, пусть не такое плотное сотрудничество, на пять лет контрактного рабства и полный разрыв в дальнейшем?
Но это точно не та тема, которую имеет смысл обсуждать сейчас. И я спросила:
– Я вас не утомила, Сабелла? Давайте посмотрим ещё фотографии?
Этим мы и заняли остаток вечера. В голосе Сабеллы мне чудилась грусть, но она улыбалась. И рассказывала так, что меня то и дело разбирал смех. Дугал-школьник, Дугал-студент, подающий надежды бакалавр, перспективный магистр… С друзьями, а иногда преподавателями. Чаще всего рядом с ним был уже знакомый мне Честер Фулли, круглолицый, легко краснеющий гений от ботаники и целительства. Иногда к ним присоединялся худощавый, породистый даже на первый взгляд блондин с короткой стрижкой и по–юношески трогательной ниточкой усиков над бледными губами.
– Эдвард Уильямс, младший сын графа Дерби, - представила его Сабелла. - Во времена учебы клялся, что административная работа не для него, но сейчас возглавляет комитет по связям с общественностью при министре здравоохранения – и, как я слышала, у него прекрасно получается.
Мелькали рядом и девушки, разные, смешливые и серьезные, блондинки и брюнетки. Была среди них и одна рыжая. Она появлялась чаще всего. На фотографиях со взрослым Дугалом ее стало еще больше. Рыжие кудри теперь были затянуты в тугой пучок, а легкомысленные кофточки и шорты сменились строгими костюмами. Ее единственную Сабелла мне назвала.
– Эльза Гилл. Они с Дугалом встречались со старшей школы, потом и жили вместе. Но в конце концов решили, что быть друзьями у них получается лучше.
Я подавила приступ зависти. Кто-то умеет расстаться по–человечески… Оборвала себя: не o том думаю. Пора оставить прошлое в прошлом, а другой мир – в другом мире. Гораздо важнее, что эта Эльза ничуть не похожа на Шарлотту. Ни разу не барби, хотя тоже явно уделяет внимание своей внешности. ?й к лицу деловой стиль, и не просто к лицу, а явно привычен.
– Кто она? - спросила я.
– Некоторым образом коллега Дугала, – улыбнулась Сабелла. – У нее своя лаборатория, небольшое производство и несколько салонов. Лечебная косметика, средства для ухода за кожей, волосами, ногтями, то, что интересует почти всех женщин и многих мужчин.
«А потому всегда в цене», - мысленно кивнула я. Круг общения доктора Норвуда состоял из успешных, самодостаточных, увлеченных и значимых в обществе людей. Возможно, вполне способных доставить Маскелайн кучу неприятностей – было бы желание. Неужели она совсем об этом не думает?
Мы просидели перед экраном с фотографиями почти до полуночи. И, как и вчера, вернувшись домой, я думала лишь о том, как бы скорее донести голову до подушки. На столе в гостиной среди визиток и бонусных карт, которые я так и не собрала обратно в кошелек, лежал продолговатый белый конверт.
Мисс Блер,
Жду вас завтра в полдень у главного входа. На кафедру к началу рабочего дня можете не являться. Поблагодарите за это при случае нам обоим хорошо известную даму. ?на считает, что на открытии благотворительного фонда «Надежда в детях» при поддержке мэра Эдинбурга и на банкете после него мне необходима ваша компания.
Д. Н.
Несколько минут я тупо смотрела на летящие черные строки короткого письма. Какой благотворительный фонд? Какая хорошо известная дама? Ах да, наверное, Маскелайн. Но она ничего не говорила сегодня ни о каком фонде и банкете.
– Разберусь с этим завтра, - в духе Скарлетт решила я. - В конце концов, до полудня куча времени. А сейчас – спать.
ГЛАВА 3. День третий: четверг
Утро началось с собственноручно сваренного кофе, заказанной вкуснейшей пиццы и разговора с телевизором. По въевшейся профессиональной привычке я хотела просмотреть доступные сведения о том фонде, на открытие которого вдруг оказалась приглашена.
Ничего особенно интересного – благотворительность властей в любом мире, наверное, похожа. Иди я туда как журналист, написала бы статью заранее, а на месте сконцентрировалась бы на поиске забавных подробностей о происходящем и о гостях. Что там делать Шарлотте, я не представляла. Зато очень ясно понимала, чем нужно заняться мне. Почти весь день рядом с доктором Норвудом, не в Академии, без переписки, научной работы и студентов, отнимающих его время и внимание. На скучнейшем для него, да и для меня тоже, мероприятии. В окружении людей, которые, можно надеяться, для него еще менее интересны, чем Шарлотта.
Пора переходить от просмотра фото к личному контакту.
Я доела пиццу и задала общительному телевизору следующий запрос:
– Одежда для девушки, светские мероприятия.
На экране замелькали страницы рекламных каталогов. Вкусы доктора Норвуда относительно женской одежды я примерно представляла, и, в принципе, мои новые черные брюки с любой из белых блузок более-менее соответствовали и им, и сегодняшнему поводу. Хотя к брюкам был бы желателен пиджак или жилет. Но, насколько я понимала, брюки уместнее для делающей репортаж журналистки, а спутнице статусного гостя приличнее появиться в платье.
Вот только ни одно из платьев Шарлотты не подходило.
– Пора ломать шаблон, - вздохнула я и отправилась по проторенной дороге – в салон Гризеллы. Учитывая, что времени осталось два часа… вся надежда на магию!
Гризелла и магия не подвели. Без пяти двенадцать я открыла портал и шагнула к Академии, задаваясь вопросом, узнает ли профессор свою ассистентку с первого взгляда. Строгая высокая прическа, предельно аккуратная, ни одного выбившегося волоска. Закрытое платье ниже колена из подходящей к случаю патриотичной шотландки, в деловом стиле, но прекрасно обрисовывающее фигуру. Туфли на небольшом каблучке, чулки на тон темнее кожи. Клатч, взятый ради помады и носового платка. Сунутые в него по привычке блокнот и ручку я, спохватившись, вынула и оставила дома: не соответствуют образу.
Так идеально я не выглядела ни разу в жизни, ни в этой, ни в прошлой.
Судя по равнодушному взгляду, которым окинул меня появившийся через минуту профессор, и по отсутствию ехидных комментариев, я не ошиблась ни с чем. Даже с тем, что предстоящий банкет угнетает его больше, чем компания Шарлотты. роскошный черный смокинг и белоснежная рубашка только сильнее подчеркивали его мрачное настроение.
– Идемте, - сказал он коротко и открыл портал, пропуская меня вперед.
Я шагнула – и провалилась по колено в воду. Нога поехала на скользком, я замахала руками, пытаясь восстановить равновесие, но тщетно. Опоры не было.
Клатч улетел в неизвестность. Время растянулось. Я падала с громким и абсолютно нецензурным воплем – и ничего не могла сделать. Только орать.
Но грохнуться мне не дали.
– Какого… – профессор появился очень вовремя. Вместо эпичного падения в воду, а то и на камни меня вздернули вверх, а потом обхватили за талию. Положение было шатким – кажется, он тоже изо всех сил старался удержаться на ногах. - Дьявола тут творится!
– Это не Эдинбург, – озвучила я очевидное.
Мы стояли посреди бескрайнего болота, мрачного, заросшего клочковатой травой, с редкими озерцами открытой воды. Из признаков присутствия человека наблюдались низкие, местами развалившиеся заборы из гранитных валунов, вдалеке на склоне холма паслись овцы. Гримпенская трясина, да и только, разве что собаки Баскервиллей не хватает.
Надеюсь, мы здесь не утонем.
– Вы потрясающе наблюдательны, - должно было прозвучать с привычной язвительностью, но, похоже, доктор Норвуд слишком озадачился случившимся. А еще идущее от его ладоней тепло смазывало впечатление. Держал крепко, будто опасался, что без его помощи меня мгновенно засосет.
– Профессор? А давайте вы меня отпустите и откроете портал еще раз?
– Если вы не планируете снова выписывать здесь фигуры высшего пилотажа, так и сделаю. Не имею ни малейшего желания вылавливать вас из трясины за волосы.
Он и в самом деле попробовал открыть портал. И для этого ему не понадобилось меня отпускать совсем, всего-то – удерживать одной рукой вместо двух. Только ничего не вышло. После первой попытки воздух перед нами загустел и ощутимо запахло озоном. После второй небо разорвала беззвучная молния, ударила в сухое дерево неподалеку, и то вспыхнуло. Я представила, что произошло бы, попади этот разряд в воду, в которой мы стояли. Захотелось влезть профессору на ручки.
Дерево тот потушил одним небрежным взмахом. Сказал задумчиво:
– Магия слушается. Порталы – нет. Что происходит? Сбой портальной системы? Почти невероятно. Но возможно.
Почудилось, или в его голосе и в самом деле зазвучал исследовательский энтузиазм? Что ж, если и так, я его понимала – эта проблема наверняка поинтересней слащавой тягомотины, которая ждала нас в Эдинбурге. Вот только разбираться с любой проблемой лучше не по колено в грязи и с риском утонуть в болоте!
Интересно, я умею левитировать? Долететь бы… ну хотя бы до того холма с овцами. Сесть на травку и разрешить профессору заняться исследованиями. Могу даже помочь по мере сил.
Я представила, как воспаряю вверх. Без толку. То ли силу воображения нужно было подкрепить чем-то более существенным, то ли здешняя магия не доросла до победы над гравитацией.
Шарлотта на мысленный призыв не отозвалась. Лучше, наверное, не надеяться на ее помощь. Когда она появлялась в последний раз? Во время разговора с Маскелайн? Нет, после. Зато в директорском кабинете бросила меня, не предупредив. У нее какие-то свои соображения, когда она нужна мне, а когда нет.