— Что он такое несёт, Муха? — боярин повернулся к своему помощнику. — Ты хоть что-то разумеешь?
— Известно что, — отвечал Муха, — небылицами нас потчует, еретическими. Сказывает, будто из времен грядущих нам явлен бысть, аки пророк.
— Блаженный, чтоль? — поднял брови Симеон Никитич.
— Да послушайте, — Ярослав понимал, что каждое его слово еще больше усиливает подозрительность к ним, но не видел другого выхода, — мы можем вам это доказать!
— Докажешь, когда пятки тебе подпалим, — усмехнулся боярин. — Все, что знаешь выложишь, всю подноготную!
— А дозволь, Симеон Никитич, ему поговорить еще малость, — подал голос Муха. — Давненько в нашем приказе занятных сказок выслушивать не доводилось.
— И то! — согласился боярин и махнул рукой. — Ну, поведай нам, лях, что собирался!
— Я понимаю, для вас это звучит дико, — Ярослав старался, чтобы голос его звучал спокойно и ровно, — но мы действительно из времен грядущих. Мы можем рассказать вам, что будет дальше, с Русью. Мы умеем лечить так, как не умеют ваши доктора и знахари. Мы знаем секреты производства разных полезных вещей!
Михалыч одобрительно покивал.
— Посмотрите на наши вещи! — продолжал Ярослав. — Никто во всем мире сейчас не умеет таких делать! Никто даже не знает, для чего они! А я могу вам все объяснить…
— Значит, ведаешь, что с Русью дальше будет? — протянул Симеон Никитич. — И что же?
— Ну… — Ярослав смешался и бросил взгляд на Когана, но тот стоял, потупив глаза.
— Романовых на царство выберут, — брякнул Ярослав, ухватившись за единственную известную ему фамилию царской династии.
Коган издал сдавленный звук.
— Романовых? — переспросил Симеон Никитич, с лица которого мигом слетело выражение уверенного самодовольства. — Уж не инока ли Филарета?
— Не помню, честно говоря, — пробормотал Ярослав. — Но править они будут долго…
Боярин вышел из-за стола и вплотную приблизился к Ярославу.
— Значит, вот каковы твои пророчества, — сквозь зубы процедил он. — Ну что же, пророк, а скажи мне, что с тобой сей же час произойдет? Не ведаешь? Может, кол тебе видится острый, или дыба, или крюк под ребром?
Его маленькие поросячьи глазки налились кровью.
Ярослав обмер.
— Не знаешь? — скривился боярин. — Так я тебе предскажу: и то, и другое, и третье! Эй, ребята! Снимайте кривого! Посмотрим, как у прорицателя сего жилы рваться будут!
— Да блаженный он! — вмешался Коган. — Книжек перечитал много, вот и двинулся рассудком. Оттого за ним и приглядываю…
— А до тебя, дохтур, черед тоже дойдёт, — огрызнулся Симеон Никитич. — Али невтерпеж?
Хлопнула входная дверь и в комнату ввалился человек в лохмотьях, а за ним, пригибаясь, вошло двое рослых стрельцов.
— Это еще что? — грозно вопросил их боярин. — Что за рвань сюда приволокли?
— Извиняй, батюшка, Симеон Никитич, — прогудел один из стрельцов, низко кланяясь. — Уж больно докучлив был, сказывает, дело у него до тебя зело спешное!
— Кто таков? — брезгливо осведомился боярин, глядя на оборванца.
Оборванец был худ, невысок и бос. Из-под мешковатого балахона выглядывали драные штаны с прорехами на коленях. Волосы его, сальные и нечесаные, свисали жидкими космами, и Ярослав готов был поклясться, что даже со своего места он мог разглядеть насекомых, копошившихся на них. Клочковатая борода выглядела неровной, словно была выдрана в разных местах. Под левым ярко-голубым глазом красовался фиолетово-зеленый кровоподтек. Правый глаз был зеленого цвета и немного косил.
— Тьфу, смердит-то как, пёс!
От вони, исходившей от оборванца, действительно, слезились глаза.
— Вы что, дубины стоеросовые, совсем ополоумели?! — обрушился на стражников боярин. — Всякую падаль сюда пускаете?!
— Так это ж Ондрейка, юродивый, — удивился Муха. — Он у паперти покровского собора живёт. Чего тебе, божий человек?
Юродивый расплылся в дебильной улыбке. — Царём хочу быть! — радостно завопил он. — Кто тут, к примеру, в цари крайний? Никого? Так я первым буду!
— Чего мелешь, дурак! — рявкнул боярин.
— Погоди, Симеон Никитич, — тихо проговорил Муха, насторожившись. — Послушаем дале.
Юродивый энергично погрозил ему кулаком. — Я те послухаю! Вот сяду на трон — всем Годуновым по серьге раздам! И Бориске-царю, и Федьке-сынку, и Аксе-бесприданнице, и тебе, Симеон Никитович! Дворец новый себе выстрою, пировать буду!
Годунов? Выходит, царский родственник. Ярослав бросил взгляд на побагровевшего боярина.
— Эва, хватил! — усмехнулся Муха. — Кто ж тебя, дурачка, на трон пустит?
— Пустят, пустят! Сами звать будут, упрашивать! Все бояре челом бить будут!
С этими словами юродивый пустился в пляс, высоко вскидывая колени и хлопая в ладоши.
Муха со значением поглядел на Годунова. — Блаженный-то неспроста про бояр молвит, — заметил он. — Улавливаешь, к чему клонит, Симеон Никитович?
— Да об том вся Москва толкует, — плюнул тот. — Мне имена потребны! А коленца откидывать, да дурковать всякий шут горазд. Взгрейте его батогами, да язык укоротите, чтобы лишку не болтал впредь…
— Нельзя, Симеон Никитич! — возразил Муха. — Божий человек!
— А ты бы, боярин, поторопился! — хитро подмигнул юродивый. — Во дворце заждались тебя ужо!
Он остановился напротив Ярослава и ткнул в него пальцем. — Этого отпусти! Он нездешний!
Годунов и Муха переглянулись.
— Отпусти, боярин, — повторил юродивый, — а мы тебе споём!
И он затянул дребезжащим голосом:
— Три татарских мудреца рекут, рекут ми без конца — металл не израстит плода, игра не стоит свеч, а деланье — труда!
Ярослав в изумлении уставился на оборванца. Краем глаза он заметил, что Коган также наблюдает за ним, раскрыв рот. Юродивый декламировал Цоя!
Юродивый сердито ткнул его кулаком в бок.
— Подпевай! — велел он. — Злое белое колено пытается меня достать…
— Колом колено колет вены? — неуверенно припомнил Ярослав.
«Господи, что за бред происходит!»
— В надежде тайну разгадать! — радостно подхватил юродивый.
И далее нестройно продолжили оба:
— А я сажаю алюминиевые о-гур-цы на брезентовом поо-лее!
Припев юродивый выводил с особым старанием, энергично взмахивая рукой и с чувством подвывая.
— Ну, полно! — раздраженно оборвал их Годунов. — Только скоморохов нам тут недоставало!
Юродивый умолк.
— Вот что, гоните его отсюда, пусть на паперть свою ступает!
— Ухожу, ухожу, — миролюбиво откликнулся юродивый. — Токмо ты, Симеон Никитыч, кума моего не обижай, а то петь мне не с кем будет!
Последние слова он прокричал уже из-за двери.
— Дыба готова, — напомнил один из палачей.
Годунов повернулся к Мухе. — Ну, что мыслишь?
— Никак, и впрямь блаженный, — нерешительно ответил Муха. — Ондрейка, вишь, признал его…
— Грех великий человека божия обижать, — подал голос доселе молчавший старик-писарь. Он укоризненно потряс головой. — Беда будет!
— Тьфу, раскудахтался, ровно баба, — сплюнул Годунов. — Нешто присказкам дурачка с паперти верить?
Очередной скрип двери возвестил о появлении стрельца в ярко-красном кафтане с бердышом в руке.
— Князя Симеона Никитовича великий государь Борис Федорович к нему в палаты звать изволит! — объявил он.
— Верно юродивый-то сказывал, — заметил Муха.
Годунов, казалось, что-то взвешивал про себя.
— Ладно! — наконец выдохнул он. — Отведите их обратно в клети. Там решим!
С этими словами он набросил на плечи шубу и вышел.
Глава 15
— Идём, Акся, идём! — новообретенный брат, приобняв за плечи, подталкивал Ирину вперёд. — Батюшке недосуг сейчас!
— Мне нужны мои спутники! — Ирина сердито сбросила его руку. — Я требую, чтобы их тоже привели в мои… апартаменты, или что там у меня!
Царевич воззрился на неё в изумлении.
— Господь с тобою, Акся! — выговорил он. — Какие еще спутники? Разбойники да тати?
— Они не разбойники! — запальчиво огрызнулась Ирина. — Они были такими же пленниками!
— Батюшка с Семёном разберутся, — успокаивающе произнес Федор. — Тебе надо отдохнуть.
На его круглом пухлом лице была написана искренняя тревога. Он взволнованно сопел и оглядывался на стрельцов, с бесстрастным видом следовавших за ними.
Поняв, что толку от него не добиться, Ирина решила временно смириться и позволить ему вести себя дальше.
Беспокойство за Когана, Ярослава и Евстафьева, тем не менее, усиливалось с каждым шагом. Что может с ними случиться? Мысль о том, что она может остаться здесь совсем одна повергала её в панику.
Их ведь не могут казнить? Или — могут? Где вообще они сейчас?
Теоретически, их судьбу мог решить царь, по какой-то нелепой прихоти судьбы оказавшийся ее отцом, но, похоже, общение с родителями тут несколько усложнено.
— А кто такой этот Семён? — спросила она.
— Симеон Никтич? — удивился царевич. — Дядя наш! Троюродный, вроде. Ты что же, и его не помнишь?
— Смутно, — уклончиво ответила Ирина. — А чем он занимается?
— Ну, много чем, — озадаченно ответил Федор. — Делами всякими приказными, челобитными… Сыском еще ведает. А что тебе до него?
— Вспомнить пытаюсь, — отрезала Ирина. — Значит, спутниками моими тоже он заниматься будет?
— Наверное, — Федор пожал плечами. — Да ты не тревожься, сестрица! Главное — что ты теперь дома, в безопасности!
Он радостно улыбнулся.
Да уж. Вэлкам, как говорится. Хоум, свит хоум. Ладно, по крайней мере, теперь ясно, кто ей нужен. Осталось проработать стратегию.
— А я новую карту нарисовал! — похвастался Федор. — Хочешь, потом покажу? Цесарийский посол даже просил копию для него снять — у них таких карт Московии подробных нету!
— Ага — согласилась Ирина, мимоходом заметив про себя, что интерес чужеземного посла к картам страны должен был бы насторожить будущего правителя.
Они миновали очередной пост стражи и оказались в просторной зале с высокими резными колоннами.
Двое стрельцов с топорами в руках, замерли по обе стороны от золоченых дверей.
Федор распахнул створки и посторонился, пропуская Ирину вперед.
Она оказалась в просторной светлой комнате, устланной коврами.
У дальней стены возвышалась массивная кровать с резным балдахином. Деревянные узорчатые шкафы вдоль стен, лавки, покрытые мехами. В центре — столик из зеленого камня, над ним — клетка с огромным попугаем.
— Ну, вот и ты и у себя! — царевич улыбнулся и обвел комнату рукой. — Отдыхай, почивай до трапезы.
Он еще немного потоптался на пороге, наконец, неловко обнял её и поспешно удалился.
Оставшись одна, Ирина огляделась. Значит, это и есть царские палаты. Обстановка, конечно, уютнее, чем в деревенской крепости, но на пять звезд все же не тянет.
В углу — рукомойник, вроде тех, которые можно встретить иногда на старых дачах. Однако, в отличие от своих алюминиевых собратьев из двадцать первого века, этот был сделан из серебра, а таз, стоявший под ним — по-видимому, из чистого золота.
Рядом с кроватью — фарфоровая ваза характерной формы, с рисунками птиц и цветов.
Номер со всеми удобствами. Хотя она сейчас охотно променяла бы золотой таз на обычную розетку и доступ к вай-фаю.
Ирина достала из нагрудного кармана разрядившийся телефон, повертела его в руках. Верный айфон сейчас стал бесполезным кирпичом, годным разве что для колки орехов.
Раздавшийся шорох за спиной заставил ее вздрогнуть.
Обернувшись, Ирина увидела девицу в красном сарафане, которая незамедлительно бухнулась на колени, уткнувшись лбом в пол.
Приоткрытая дверь за ней была почти неотличима от стены на фоне росписи.
— Эмм… — Ирина осторожно наклонилась к девице. — Ты кто?
— Авдотья, — пискнула та, не отрывая лба от пола.
Дуня, значит. Надо полагать — горничная, или как у них они называются.
— Ты бы встала, Авдотья, — предложила Ирина.
Девица подняла лицо и робко улыбнулась.
Ирина едва сдержала крик ужаса.
На неё глядела жуткая размалеванная бордово-красным цветом рожа, с подведенными углем глазами и бровями. Страшнее всего был жуткий оскал с черными зубами.
— Что с тобой, царевна? — всполошилась ее обладательница, резво поднимаясь на ноги. — Аль занедужила?
— Занедужишь тут с тобою, — выдохнула Ирина, разглядывая девицу.
Сейчас, когда первое впечатление миновало, она не казалась такой уж страшной — даже миловидной. Но эта ужасная кричащая раскраска, а главное — черные зубы… Да они же крашеные!
— Вы что, — Ирина неверяще покачала головой, — зубы черните?!
— Так красиво ж, царица, — робко удивилась Авдотья.
— Больше никогда так не делай, — с чувством сказала Ирина. — И с макияжем твоим тоже нужно что-то решать.
Авдотья непонимающе заморгала и, на всякий случай, низко поклонилась.
— Знаешь что, — Ирина нащупала в кармане губную помаду, — где у вас тут можно умыться?
Комната, из которой появилась служанка, оказалась чем-то вроде небольшой сауны.
Деревянный пол, обитые досками стены. Огромная печь в углу, но, почему-то, без заслонок. Веники на стенах, кадки, кувшины, ковши. В центре огромный медный таз, вмурованный в белый камень с двумя широкими ступенями. Сейчас он был полон воды, от которой поднимался пар.
— Изволь, царевна, — снова поклонилась Авдотья.
— Вообще-то, я имела в виду тебя, — пробормотала Ирина.
Однако, мысль о горячей ванной посещала её уже давно. Попробовать, что ли?
Тяжелую шуба она оставила в горнице и теперь начала расстегивать пуговицы на рубашке.
Авдотья бросилась было ей помогать, но Ирина решительно воспротивилась этому.
— Я как-нибудь сама! К тому же, — добавила она глядя на вытянувшееся лицо Авдотьи при виде бюстгальтера, — сдается мне, ты вряд ли с этим справишься.
Вода оказалась в меру горячей, приятно расслабляющей. Она пахла травами и какими-то маслами. Мыло, к её удивлению, тоже нашлось, правда, мылилось плоховато, зато имело приятный запах миндаля.
Покончив с омовением, она вылезла из ванной, игнорируя суетливые попытки Авдотьи помочь.
Та уже заранее подготовила ей какой-то просторный сарафан, белую рубашку и что-то вроде безрукавки, разукрашенной драгоценными камнями, а также зеркало и гребень.
Ирина заколебалась, не зная, что выбрать. С одной стороны, расставаться привычной и удобной формой не хотелось. С другой — она неизбежно будет привлекать внимание. Да и когда еще представится возможность примерить царские одежки?
В итоге, она решила оставить от формы только жилетку, благо ее почти полностью скрыла безрукавка, оказавшаяся довольно тяжелой. Когда Ирина посмотрела на себя в зеркало, от искрящихся бликами камней слепило глаза.
Авдотья тщательно просушила ей волосы, искусно расправляя их между двумя полотенцами и отжимая.
— Дозволь расчесать тебя царевна!
— Только сначала ты смоешь с лица все свои художества, — твердо сказала Ирина.
Девушка не осмелилась ей возразить, и с сокрушенным видом стала намыливать щеки.
— Ну вот, — улыбнулась Ирина, когда та закончила. — Теперь на человека стала похожа! А теперь немного поработаем над линией губ…
Помада произвела на Авдотью впечатление — она с интересом разглядывала её и даже, осмелев, попыталась попробовать на вкус, но разочарованно скривилась.
— Вот что, Дуня, — попросила Ирина, когда села в кресло, а Авдотья начала осторожно водить гребнем по еще влажным волосам. — Расскажи мне, что тут происходило, пока меня не было? Я словно спала все это время.
— Что же рассказать тебе царевна? — удивилась Авдотья. — Тебя и не было-то всего трое дней. Батюшка государь наш Борис Федорович зело печалился, сказывают, аж почернел от кручины. Царевич, братец твой тоже переживал, все порывался на поиски с дружиной выступить, да царь-батюшка запретил…. Ну а так — все по-старому.
— А что вообще… в мире происходит? — Ирина пыталась нащупать хоть какую-то ниточку, за которую можно было бы зацепиться.