Теперь мне стало понятно. Конечно они нервничают. Мы же сейчас против устоев идем. И как я сразу не догадалась. А если люди не примут наши сарафаны? А если кривиться начнут? А то и камнями забросают? Средние века же! Кошмар меня подери, как же страшно!
Теперь и я волновалась тоже. Вот кто меня за язык тянул, а? Как там говорят, любопытство сгубило кошку? Вот примерно так я себя сейчас чувствовала. Сидела бы молча, наслаждалась бы солнцем, погодой, предстоящей прогулкой по ярмарке… так ведь нет… и зачем мне надо было все знать? Вот уж точно, меньше знаешь — крепче спишь.
Чем ближе мы были к городу, тем больше нервничали. И когда на воротах нас остановил стражник… вот почему я, вообще, никаких ворот не помню? Они, конечно, не каменные и скорее даже чисто символические, но есть же…
Салина с Рыской побледнели так, что почти слились цветом лица с белоснежными рубашками. А господин Гририх выпрямился, будто бы он на плацу перед командиром стоит, а не в телеге сидит, и сжал губы в ниточку. Я же, вообще, с трудом дышала. Если сейчас в нас кинут тухлый помидор или, вернее, тухлое яйцо, помидоров же здесь нет, то я прямо здесь и сейчас умру. Лучше смерть, чем снова в треклятое платье-мешок влезать.
— Здравствуйте, колхозники, — добродушно поздоровался с нами стражник. И хохотнул, — вы, господин Гририх, опять свою армию на ярмарку привезли? Что-то маловато в этот раз. А остальные-то где?
— Остальные работают, — ответил господин Гририх, — а это наши передовики.
— Кто? — удивился стражник. Ну, да… не было у него опыта общения с одной попаданкой, которая нагло и бессовестно засоряет местный язык попаданскими словечками, услышанными от бабушки.
— Передовик, — самодовольно улыбнулся господин Гририх, еще бы… так блеснуть своими знаниями, — это колхозница, которая за последнюю неделю больше всех работала и была впереди всех всех по результатам этой работы.
— Работящие, значит, вдовушки у вас, господин Гририх, — протянул стражник и взглянул на нас совсем другими глазами, — это хорошо… достойно… слышали мы от купцов-то, что у вас вчера приключилось…
Он отошел, пропуская нас в город, а я так напряженно ждала его вердикта по поводу сарафана, что даже не заметила, как расслабился господин Гририх и засияли улыбками Салина с Рыской…
Мы ехали по городу, а я опять не в состоянии была ничего увидеть. Сидела и тряслась, как бы кто в меня тухлым яйцом не кинул. Или камнем. За то, что платье-мешок сняла.
— Малла, — Салина дотронулась до моей руки. От неожиданного испуга я даже подпрыгнула и вскрикнула, — ой, прости. Ты что такая напряженная?
Я глаза от удивления округлила. Сама же только что меня застращала, а теперь спрашивает?
— Салина, — возмутилась я, — так ты же сама говорила. Что неизвестно, как нас в таком виде горожане примут. Вот я и боюсь, что яйцами тухлыми закидают…
— Зачем? — у Салины в глазах мелькнул ужас.
— Малла, — даже обычно молчаливая Рыска не выдержала, — а у вас в Хадоа что вдов еще и яйцами тухлыми закидывают?!
— У нас нет, — буркнула я, — а вот у вас я не удивлюсь. Заставили же ходить в платьях мешках пыточных.
— Почему пыточных? — подал голос господин Гририх.
— А вы, господин Грири, сами-то видели из какой ткани сшиты нижние рубашки у вдов? — запыхтела я, — это же дерюжка какая-то колючая. От нее все тело чешется, терпеть невозможно.
— Видел, — как-то даже смутился наш председатель, — даже как-то не задумывался об этом… всегда вдовы в таком ходили… Это значит и Вилина моя тоже?
Салина с Рыской, слегка порозовев от стыда, закивали.
— И Вилина, — мне-то стыдно не было, — и я не понимаю, почему до сих пор не пытался это прекратить.
— Почему не пытался? — господин Гририх улыбнулся, — пытались Малла. Многие пытались от доли вдовьей избавиться.
— И? Неужели ни у кого не получилось?
— Не получилось, — Салина грустно улыбнулась, — почти каждая вдова через это проходит, Малла. И я ходила к Оракулу.
— И я, — согласилась Рыска. А господин Гририх развел руками, словно говоря: «ну, вот так…»
Я уже открыла было рот, чтобы спросить, почему тогда у меня получилось, но тут телега внезапно остановилась. Оказывается, мы уже приехали. Правда, так увлеклись беседой, что лошадка везла нас сама и привезла не на ярмарку, а в конюшню возле центральной площади.
И как ни пытался господин Гририх сдвинуть ее с места, так и не шевельнулась. И правильно. Разве же лошадь виновата, что возница прошляпил все на свете? Нет. Это нам в городе нужно было на ярмарку, а лошади в городе нужно было на конюшню. Ее здесь кормят, поят и лелеют. И пока она не получит то, что хочет, не обязана никуда идти. Я бы тоже так поступила.
Поэтом мы хохоча и подтрунивая друг над другом, слезли с телеги и пешком отправились из конюшни на ярмарку.
Путь наш шел мимо загонов с животными. И Рыска волей-неволей принялась коров разглядывать. Что и говорить — Дар. Он и дар, и проклятие. Никуда ты от него не денешься. Я вон тоже без своего огорода ни дня не могу прожить. И заметила еще, что на травки дикие начала заглядываться. Никогда ботаникой не интересовалась, а вот на тебе. Тянет.
Коров, благодаря тому, что мы выкупили всех, до которых смогли дотянуться, на рынке было всего пара. И цена на них поднялась, что неприятно. Уже по двенадцать грот просили за каждую тощую коровенку. Рыска даже запыхтела возмущенно. Но советов надавала хозяевам, как из тощих страхолюдин, справных коров сделать.
Не знаю, последуют или нет они советам, но вот то, что никто пальцем в нас не тыкал из-за сарафанов, я заметила. И, вообще, никаких косых взглядов в нашу сторону не заметила, хотя Рыска с Салиной, бестолочи, сразу карты раскрыли, что вдовы они из колхоза «Светлый Путь». Я когда услышала, как они людям представляются… Уже бежать приготовилась… а вдруг бы они на нас стеной пошли? Раз мы против устоев вековых? Но, наверное, приврали мне сестры, чтобы напугать. Никто даже не отреагировал. И пальцем на нас не показывал. И словами неприятными не называл.
Нормально все разговаривали. У Рыски так, вообще, чуть не с поклоном советы спрашивали. И про коров, и про остальную живность. А Салина тоже без дела не сидела, с каким-то мужичком уже о чем-то договаривалась. Я как услышала ужасные слова «сроки поставки», «стандартные объем» и «обеспечение гарантий» сразу сбежала. Это ужас же скукота какая.
И от нечего делать я на чурбачок чей-то возле загона присела. Сижу жду… зеваю… солнце печет… жара…
— Малла?
— Ты что уснула? — Меня теребила удивленная Салина, — пошли, мы здесь закончили.
Я глаза еле открыла. Голова гудит, подташнивает, зря на солнышке спала. Как бы солнечный удар не заработать. И пить хочется ужасно, во рту аж скрипит все от сухости…
— Пи-ить, — попыталась сказать, а язык-то как бревно во рту. Большой да неповоротливый. Скребется по небу сухому, и в нужных местах не сгибается. Так что изо рта только хрип и вышел.
— Пить хочешь? — Я кивнула. От этого движения все кругом заплясало, закружилось, и я прямо на землю с чурбачка свалилась.
— Малла, — Салина с Рыской меня поднимать кинулись, а ко мне старичок какой-то подскочил. Хозяин чурбачка, наверное, на который я нагло уселась, и баклагу глиняную с водой под нос сунул. Только я глоток всего и сделала. Теплая вода-то. Не вкусная. Эх… сейчас бы холодненького чего-нибудь… мороженое, например… Интересно, а его здесь умеют делать?
— Салина, Рыска, я мороженого хочу.
— Зимой будешь, — рассмеялась Салина, — зимой все будет мороженное. А сейчас лето, радуйся.
Ну, я что делать? Вздохнула, встала и пошла радоваться. Но зарубочку себе сделала. Что-то я совсем забыла о том, что кроме сыров из молока можно всего много разного вкусного сделать. А здесь только сливки собирали, те что сверху отстаиваются, простоквашу квасили и топленое молоко делали. Даже творога не было. Не то что масла, сметаны или йогурта. А ведь это тоже бактерии, просто их надо где-то «наловить» и заставить работать на свое благополучие.
Когда я стала думать о йогурте, у меня в голове сразу на все голоса реклама зазвучала, про пользу пробиотиков и пребиотиков. И про лактобактерии. И песенки веселые вспомнились.
Как все же полезно рекламу смотреть оказывается, кто бы мог подумать, что я оттуда столько всего узнаю. Например, то, что бактерии эти в молоке сами водятся. Значит нам просто нужно поэкспериментировать и попытаться размножить именно те, которые нам нужны.
А еще про сепаратор я подумала. Очень уж нравилось мне, когда бабушка молоко сепарировала и сливки отделяла. Если получится здесь такой аппарат сделать… Я-то тысячу раз его отмывала, так что легко могу вспомнить все детальки. Да, не знаю, как он работает, и как из молока сливки получаются, но ведь здесь есть умные люди? Должны разобраться… и, вообще, я же хотела гномам авторучку показать! Пусть гномов здесь нет, но ведь должны быть мастеровые какие-нибудь… кузнецы там… ремесленники… где бы их только найти…
Да на ярмарке же! Вот я растяпа! Где же им товары свои продавать, как не на ярмарке.
— Рыска, Салина, идемте быстрее! — подала я голос и вцепилась в подруг, которые неспешно шагали в сторону рынка, который угадывался по шуму и гаму.
— Да, поторопиться надо, — улыбнулась Салина, — господин Гририх уже скоро обратно поедет.
— Как это обратно?! — я даже остановилась от удивления, — да мы только приехали!
— Мы слишком долго задержались здесь, — вздохнула Рыска, — уж больно коров жалко… неухоженные они, не совсем здоровые были. Пришлось полечить немного… вот и…
— Да, — подхватила Салина, — а я с купцами договорилась. Нам же сено нужно. Мы-то на свою ферму его заготовить не сможем. Много у нас коров-то…
— Это так удивительно, — вдруг улыбнулась Рыска, — правда, Салина? Что нас слушают и…
— Удивительно то, — перебила я, — что мы приехали погулять на ярмарку, а теперь так и уедем, ничего не увидев. Идемте быстрее.
— Идем, — Салина с Рыской переглянулись и рассмеялись, — Малла, ты как будто бы на ярмарке ни разу не была.
— Не была, конечно, — возмутилась я, — и сейчас умру от любопытства. А еще у меня есть три грота. И я хочу потратить их в свое удовольствие.
Пока болтали, дошли мы до выхода с животных рядов. А там мужики да бабы местные кучкуются, да хохочут. Пальцами куда-то тычут.
И как можно мимо такого пройти? Да ни жизни! Конечно же, мне сразу захотелось узнать, чего это там смешного такого они увидели. Я сама не заметила, как ноги мои к кучке этой побежали. А Рыска с Салиной рядом бегут, не отстают. У них тоже любопытство здоровое. Протиснулись мы сквозь толпу, а там среди овец мужичок несчастный сидит и вздыхает сокрушенно. А толпа над ним потешается.
Салина с Рыской захихикали, а я не понимаю ничего? Что смешного-то? Ну сидит мужик среди овец… вернее, одна овца и четверо ягнят вокруг нее скачут. И? Смеяться после слова лопата?
— Салина, — дернула я сестру за сарафан, — а что смеются-то все? Что смешного?
— Малла, — взглянула она на меня и расхохоталась еще сильнее, — ты посмотри, овцы-то какие!
Ну… нормальные вроде овцы-то… голова, ноги, хвост… у Варлы в колхозе точно такие же в стаде ходят. Ну, почти такие.
Потому что эти… лысые они. Не совсем они, конечно, лысые, а скорее малошерстные… на котов-сфинксов совершенно точно не похожи, у моей подруги был сфинкс, я его видела. И трогала. Ужас просто! А у этих шерсть короткая и редкая, с проплешинами, но все же есть.
— И что? — снова дернула я Салину, — лысые и что?
— Малла, — захохотала Рыска, — они же уроды! Где ты видела лысых овец?!
И все ее смех подхватили… А мне не смешно было. Смотрю я на овцу, на деток ее… и мне так жалко их стало… не пожалеет ведь никто… вон уже мужики интересуются, что там внутри. Съедобно или нет. Да как же можно так, а? Они же маленькие совсем…
— Эй, мужик, — я присела рядом с несчастным продавцом, — почем овцу с детьми продашь?
Мужик на меня взглянул, как на дуру, вздохнул, затылок почесал, и отвечает:
— За пять грот отдам…
Я бы может и согласилась, не понимаю же ничего в ценах, но тут вся толпа хором расхохоталась:
— Пять грот?! — держался за живот мужичок с козлиной бородкой, — ой, не могу! Пять грот?!
— А что? — вторил ему толстяк, смеявшийся так, что пузо ходуном ходило, — считай пять овец за пять грот! Продешевил…
— Ага, — заливалась бабка с корзинкой. Платье у нее, надо сказать, нормальное было. Обычное. Я такое сто раз в фильмах исторических видела. Никакого мешка дерюжного. — Столько шерсти… если продашь, разбогатеешь.
А мужик-продавец слушал-слушал, а потом рукой махнул:
— За три забирай. Сил моих уже нет позор этот терпеть.
— Договорились, — ляпнула я прежде, чем Салина с Рыской пикнуть успели, и три грота, колхозом выданных, мужику всучила. Сама, честно говоря, боялась, что решимость моя пропадет.
— Малла?! — ахнули сестры, но уже поздно. Мужичок три грота схватил и исчез, будто бы его тут и не было.
— Ой, ду-ура! — протянула бабка с корзинкой… а мужичок с козлиной бородкой и толстяк закивали, соглашаясь.
А я потупилась… землю носком туфли деревянной поскребла… ну да… дура… пожалела лысых овец. Только зачем они мне, я и сама не знаю. Я, вообще, не умею с овцами… что с ними делать-то, вообще?
А народ, хихикая надо мной, помчался по сторонам, сплетню свежую разносить, как одна баба овцу лысую купила. Прижилась эта байка в народе-то. Слышала я потом несколько вариантов разных. Кто говорил, что купила, мясо сварила, да померла отравившись. Кто говорил, что мужик ловким оказался, бабу-дуру обманул и был таков. А кто говорил, что шерсть у овец из золота оказалась, настригла я ее, продала, да разбогатела.
— Ну, Малла, — Салина с Рыской сокрушенно качали головами, — зачем тебе эти уродцы? С них даже шерсти клочка не собрать…
— Может вырастет? — вздохнула я… вот и погуляла, называется, на ярмарке…
Идти на ярмарку с овцами было глупо. А с лысыми тем более. Да и денег я больше не взяла. Были у меня, конечно, еще целых четыре грота, но дома. Побоялась, что потрачу все. Да и что говорить, три грота не так уж и мало, если их на удовольствие спустить, как я хотела. Жаль, конечно, что не погуляю я на ярмарке… но ничего, в следующий раз приедем, я авторучку захвачу. Совмещу приятное с полезным. А сегодня не судьба значит.
— Малла, — Рыска тем временем загончик с овцами открыла, мамашке веревку на шею накинула, ягнята-то от мамки не убегут. И мне три грота протягивает, — идите на ярмарку, погуляйте. Раз ты, Малла, ярмарку еще ни разу не видела. А я овец отведу, да подожду вас там.
— Но, Рыска, — я даже шаг назад сделала и руки за спину спрятала. Очень уж хотелось денежку схватить и от радости запрыгать. Но ведь неправильно это. Рыска свои три грота тяжким трудом заработала. И на ярмарку она тоже хочет. Я же знаю. Она хоть и молчит все время, но глаза-то у нее горели, когда ехали.
— Бери, Малла, — улыбнулась Рыска, — бери. И поторопитесь. А то скоро уже обратно ехать. Нехорошо заставлять господина Гририха ждать, когда вы по ярмарке нагуляетесь…
— Бери, Малла, — улыбнулась Салина, — а Рыске я сама куплю то, что нужно. Пойдем.
— Но, Салина… это же неправильно…
— Мы же сестры, забыла? А ты на ярмарке, говоришь не была. А Салиной тебя никто обмануть не сможет, — Рыска вложила деньги мне в руки.
Эх… все таки малодушная я. Взяла я деньги, и ушла Рыска овец моих отгонять. А мы с Салиной на ярмарку пошли.
Иду, а у меня сердце так печет… так печет… будто бы огнем горит. Одна же я в семье, ни сестры у меня не было, ни брата. И может быть не зря я подножку его величеству подставила? Может для того в этот мир я попала, чтобы Салину и Рыску встретить и породниться с ними? Одно дело, когда сестры единокровные а совсем другое самой тобой выбранные. Там от тебя ничего не зависит. А тут… тут ты сам отвечаешь за то, кто рядом с тобой и кто ты рядом с сестрами.
— Салина, — от огня в сердце мне даже дышать было больно, — Салина…