– Одежда на ней была обычная, как у всех, – заметил Арулам, сидевший напротив с чашкой, похожей в его тонких сухих пальцах на белую скорлупку.
– Чего?.. – Глодия едва чаем не поперхнулась. – А как же драный подол, сикось-накось откромсанный, и золотые цацки на платье, и черные патлы нечесаные?
– Ты о чем? На женщине, которая тебя привела, было коричневое платье, куфла с карманами и платок.
– Да ну, хочешь сказать, я на вашей жаре совсем сдурела?!
– Нафантазировала, – терпеливо возразил собеседник. – Люди склонны к пустым фантазиям, но от нас никто и не требует, чтобы мы видели вещи такими, как есть. Главное, что ты вкусная, все остальное по сравнению с этим пустяки.
Глодия хмыкнула, однако спорить не стала. Выходит, она единственная увидела эту несусветно выряженную тетёху в истинном облике, но амулеты почему-то не предупредили о том, что перед ней то ли ведьма, то ли олосохарская нечисть.
Дирвен отдавал ей то, чего самому не надо – артефакты, сила которых на исходе. В Ложе такие перезаряжают или списывают. Вот был бы номер, если бы «Длинная рука» перестала работать в разгар стычки в харчевне! Глодия аж поежилась, подумав о том, как те две овдейских поганки могли ее отделать. Воистину Кадах-Радетель надоумил ее сбежать. Амулеты надо экономить: неизвестно, надолго ли их хватит, а ей еще выбираться из этой крухутаковой задницы под названием «распрекрасный город Эгедра, в котором все люди счастливы».
Сейчас ей не терпелось поскорее там оказаться. Во время переходов по изнаночным тропам ее мутило, как и всех остальных: будто бредешь в тумане, почва под ногами то ли твердая, то ли зыбкая, в голову лезут всякие страсти про песчаные зыбучки… На привалах не лучше, днем жарища, по ночам холодина, вокруг сплошь барханы, то голые, то покрытые диковинной порослью, а песок местами изрыт норками, из которых того и гляди выползет змеюка или скорпион.
– …Посмотрите, как живут люди, предоставленные самим себе, – говорил Арулам с оттенком грустного сожаления. – Воюют, по всякому поводу ссорятся, ни о чем не способны договориться без взаимных каверз и уколов. Такова человеческая природа, от нее никуда не уйти, и людей нельзя за это строго судить. Чтобы люди жили в мире и согласии, ими должны руководить мудрые вурваны. Любой человек, сколько бы он ни прожил на свете, подобен ребенку, а дети не могут отвечать за себя в полной мере, кто-то должен за ними присматривать. Умный человек всегда знает, что он жалкий глупец. Умный человек всегда знает, что он нуждается в опеке. Умный человек всегда знает, что он прежде всего пища. В Эгедре люди выполняют свое истинное предназначение – служат возлюбленной пищей для тех, кто их с величайшей нежностью опекает, в Эгедре вы будете счастливы. Пищевые цепочки – это основа всего, и у человека есть свое место в пищевой цепочке, это непреложный закон бытия. Кто забывает о своем месте в пищевой цепочке, тот всю жизнь впустую промучается и никогда не будет счастлив. Всякое яблоко должно быть съедено, всякая бабочка должна завершить свой путь в желудке у ящерицы, и всякий человек должен отдавать свою кровь мудрому, терпеливому, бесконечно заботливому вурвану…
Глодия преданно и наивно хлопала глазами, а про себя думала: «Эк завернул, пустобрех, ну прямо-таки проповедник на храмовой площади! А у самого рожа-то худосочная, небось мрете вы там, как мухи по осени, у своих кровопийц бесконечно заботливых…»
На обратном пути из Джахагата в Роф Дирвен нашел клад.
Возвращались из города-рынка кружным путем: вурваны, которые приценивались к Ниларье, могли снарядить погоню. Для лучшего в Сонхи амулетчика отбиться от этих тварей – плевое дело, но Зунак и Бесто заладили, что царица Лорма не велела ни с кем драться. Шевтун поддержал их, джубы месилова не любят: ради войны приходится отвлекаться от Игры. Зато для джубов весь окружающий мир – словно доска сандалу, и они знают о нем такое, чего не знают остальные.
– В этой местности есть заворот, и мы можем сделать ход скулонским узлом! – произнес он гнусаво и значительно, с торжеством глядя на своих спутников. – Таких мест на свете мало, но здесь, хвала Игре, особенное место.
«Скулонский узел» – термин из сандалу магов, прием из арсенала самых крутых мастеров: вот и все, что Дирвен об этом знал. Присмиревшие Зунак и Бесто тоже вряд ли взяли в толк, о чем идет речь, у амуши другие забавы. А старый Татобур повеселел и одобрительно цокнул языком, они с джубом обменялись понимающими взглядами. Ниларья, посмотрев на деда, тоже воспрянула духом.
– Эти попрыгальцы пойдут сойгруном или уточкой, а мы заложим по краю заворота скулонский узел! – Шевтун издал характерный для джубов булькающий смешок. – Где им нас поймать!
«Попрыгальцами» любители сандалу называли бестолковых неопытных игроков, которые переставляют фигурки, не просчитывая ходы и не улавливая логику партии.
Вот они и двинулись этим самым скулонским узлом, что бы оно ни означало. Дирвена разбирало любопытство, но если спросишь – Зунак и Бесто поднимут на смех, им только дай повод. Зато однажды он подслушал, как Татобур объяснял Ниларье:
– Пространство, в котором мы живем, не всюду одинаковое. Представь себе дом, внутри которого одна большая комната, и такой же дом, разделенный внутренними стенами, со вторым этажом и лестницами, и еще один дом, обросший изнаночными комнатами и коридорами, да с висячим мостиком, который соединяет его с домом на другой стороне улицы. Вот и пространство такое же разное, люди этого не замечают, а джубы чувствуют. Кто научился играть в сандалу, тот может представить себе, как оно устроено.
В школе амулетчиков был ознакомительный курс «Введение в общую теорию пространства», там о похожих вещах рассказывали, но Дирвен слушал вполуха – его интересовала практика, а не ученая заумь. На работу с амулетами это не влияет, так что можно не париться.
Они уже третий день петляли среди невысоких пестровато-бурых скал и зарослей древовидного кустарника. Впереди шагал джуб, за ним Ниларья, потом Татобур, потом Бесто и Зунак (или Зунак и Бесто – эти порой менялись местами, один присаживался на карачки, второй через него перемахивал залихватским сальто) и замыкающим Дирвен. Настроение было паршивое, как в самые черные времена работы на Ложу: два старых мерзавца, Татобур и Шевтун, сговорились против него, чтобы он не мог с девчонкой словом перемолвиться, и не соглашались поменять построение. С досады Дирвен пинал все, что ни подвернется.
А подворачивалось тут немало странного: яблочные огрызки, шишки северных елей, рваная подметка, пустая деревянная рамка для картины, треснувшая фаянсовая миска, от удара распавшаяся на осколки. В самих предметах ничего необычного, но откуда они взялись в тропической глуши?
Дохлая черепаха, которую он вначале принял за камень. Ощетиненная хрупкими шипами морская раковина – ее пнуть не успел, Зунак сцапала раньше. Потрепанный складной зонтик в цветочек, эта находка досталась Бесто, который сразу начал с зонтиком выкрутасничать, словно шут перед публикой.
– Господин Шевтун, откуда здесь все эти вещи? – послышался голос Ниларьи.
– Из заворота выпадают, – отозвался джуб. – Что попало в заворот, то хозяин не найдет.
Какая-то пространственная фиглятина, сделал вывод Дирвен.
В отдалении в траве еще что-то валялось, но им было сказано не сходить с условной тропинки, которую прокладывал их провожатый: на шаг вправо-влево еще можно, а дальше нельзя. Судя по тому, что сейчас даже амуши без возражений ему подчинялись, лезть на рожон не стоило.
– Мы идем по краю заворота, – объяснил внучке Татобур. – Это как перебираться по камням через речку – если оступишься, ничего хорошего.
Дирвен ломал голову, как бы выманить Ниларью на свидание. Привалы устраивали в стороне от заворота, и укромных местечек хватало – есть, где подловить, но беда в том, что старик с нее глаз не спускал.
– Ты мою девчонку лучше не трожь, – напрямик заявил он Дирвену. – Ты состоишь при неблагой царице, нам незачем с ней ссориться. Наш покровитель – господин Шевтун, мы люди подневольные, никому из местных переходить дорогу не собираемся.
– Царица не узнает, я об этом позабочусь. У меня амулеты. Сейчас долговязые в трех шагах нас не услышат.
Они беседовали возле ручья, от стоянки их отделял кустарник с оранжево-розовыми цветами. Амуши потребовали, чтобы Ниларья сплела им венки, и девушка трудилась, устроившись возле задремавшего под деревом джуба. Татобур пошел набрать воды, и Дирвен ради разговора вызвался ему помочь.
– Толку с твоих амулетов. Есть разные способы узнать, что человек делал или не делал.
– Если она никому не скажет, и я не скажу, никто не узнает.
Старый игрок только рукой махнул да глянул на него, как на попрыгальца.
– Все равно она в Исшоде пропадет, а если ответит на мою любовь, у нее в жизни будет хоть немного счастья, – буркнул задетый за живое Дирвен.
– В чем тут счастье? – рассудительно, словно речь шла о чем-то заурядном, вроде кукурузных лепешек или котелка с водой, поинтересовался Татобур.
– В том, что я ее люблю, и я вижу, что она отвечает на мои чувства!
– Может, и любишь, да только не сердцем, а тем, что у тебя между ног болтается. Послушай меня, такая любовь до добра не доведет.
– Да все равно же вы с ней в Рофе пропадете! – разозлился Дирвен.
– Может, и не пропадем, если господин Шевтун будет нами доволен. Может, и получится у меня отыграть для Ниларьи свободу. А если она свяжется с тобой, и царица рассердится, ты-то выйдешь сухим из воды, а девчонке несдобровать. Послушай меня, если ты и впрямь Ниларью полюбил, даже близко к ней не подходи, чтоб до беды не довести.
Переубедить его не удалось – этот старый пень давно забыл, что такое любовь, и Дирвен решил действовать в обход. Ниларью надо подстеречь и соблазнить. Самая Главная Сволочь говорила, что он не умеет соблазнять девушек, но в Аленде он не раз слышал, как парни хвастались своими победами: ничего особенного, у него тоже получится.
Цветочки-конфеты-театры – это для тех, кто не понимает, что ты перед ней так и сяк, а она твои конфеты слопает, на какую-нибудь дурацкую оперу за твой счет сходит, а заместо любви дохлого чворка от нее дождешься. Или после поимелова заставит жениться, даже если у тебя не было таких планов. Или треснет по башке и продаст врагам, как поступила с Дирвеном подлая гадина Хенгеда. Соблазнить – это значит, добиться от девицы сердечного расположения, а для этого надо, чтоб она всей душой тебе посочувствовала. Опытные парни советовали побольше говорить о своих душевных страданиях и всяческих неприятностях, чтоб ей стало до слез тебя жалко и захотелось исправить мировую несправедливость, тогда почти наверняка возьмешь свое.
У Дирвена неприятностей было хоть отбавляй, даже сочинять не придется. Он ей расскажет, как его в детстве забрали у мамы и отдали в приют, как его ловили и пичкали зельями, когда он оттуда сбегал, как он в одиночку, рискуя жизнью, переплыл ледяную Бегону – и попал в кабалу к Ложе, как ларвезийские маги пользовались его способностями, а денег не платили и вовсю над ним измывались, как его предала Хенгеда, хотя он думал, что она его любит, как его против воли женили на некрасивой Глодии, как мама его бросила, уехала в неизвестном направлении, вышла замуж, даже весточки не прислала, он только от крухутака об этом узнал, как Чавдо Мулмонг его ограбил… И о том, как Лорма использует его в своих интересах, она оказалась не лучше магов Ложи, а во дворце у нее даже сортира приличного нет… Или нет, про сортир на надо, это будет неромантично. Всего остального для соблазнения хватит, главное – остаться наедине, и лишь бы никто не помешал.
Из-за того что им пришлось заложить крюк, путешествие затянулось, и припасы у людей закончились. Дирвен заявил, что натощак много не прошагаешь, пусть Ниларья наберет съедобных улиток и мануки, а он наловит рыбы в ручье.
– Лови побольше, – хихикнула Зунак, ее травяная шевелюра торчала над кокетливым венком, словно бурьян посреди клумбы. – Мы тоже хотим рыбы!
Ручей был справа от невысокого скального гребня, а кустарник с жирными полосатыми улитками и недоспелой, но сладкой манукой – слева, так что Дирвен и Татобур с Ниларьей направились в разные стороны. Старик наверняка присядет отдохнуть, у него больное колено, и Шевтун из-за него объявлял привалы по нескольку раз в день. Зунак и Бесто куда-то умчались. Джуб сам с собой разыгрывал партию в сандалу – Татобур упросил отпустить его с внучкой.
Дело за тем, чтобы подобраться к Ниларье. Если ломануться поверху, Дирвена выдаст шорох кустарника и треск веток, но у него есть «Прыжок хамелеона», так что он пройдет сквозь эти дурацкие скалы. Считается, что это опасно, но чего не сделаешь ради любви, если у тебя уже которую восьмицу не было нормального поимелова.
Активировав амулет, он зажмурился и шагнул в путаницу узловатых ветвей, за которой виднелся разогретый полуденным солнцем камень. Он сейчас сгусток несокрушимой воли и одно целое с амулетом, для него нет преград, он уже на той стороне…
«Прыжок» считается опасным и мучительным фокусом, амулетчики Ложи используют его в крайних случаях. Во-первых, можно застрять. Во-вторых, расплата за успех – жестокие судороги, ненадолго, но мало не покажется, поэтому рекомендуется перед «Прыжком» зажать в зубах тряпку, иначе рискуешь откусить себе язык. Для Дирвена это детские страшилки: застревают не уверенные в себе слабаки, а судорог он почти не испытывал, даже без тряпки обходился, потому что у него был «Бархатный привратник» – парный к «Прыжку хамелеона» артефакт, спасающий от побочной дряни. Нашелся в секретном хранилище в резиденции Светлейшей Ложи. Единственный экземпляр, который гады-архимаги берегли и никому не давали, а изготовить по образцу еще один такой же им было слабо – и в конце концов этот раритет достался Повелителю Амулетов.
Когда исчезло неописуемое ощущение, возникающее в момент броска через препятствие, Дирвен открыл глаза и оторопел: вот это номер, он попал не туда! Должен был оказаться на зеленой равнине с зарослями мануки, спиной к этой дурацкой скале, а вместо этого стоит в пещере… Она довольно просторная, но завалена каким-то хламом. Пахнет выделанной кожей и деревом – от мешочков и шкатулок, громоздящихся сплошными кучами на полу. Стены теряются в тусклом полумраке. Сверху сочится рассеянный свет – там укреплены изогнутые зеркала из полированного металла, старинный сиянский фокус. Оглянулся: позади неровная каменная стенка.
Сглотнув, он взял себя в руки, мысленно обругал Рогатую, отдал приказ «Прыжку хамелеона» и шагнул обратно. Еще не успев открыть глаза, почувствовал солнечное тепло, услышал шелест листвы и стрекот цикад. То самое место, откуда он совершил «Прыжок». Эта крухутакова скала внутри полая, только и всего! Так и есть: при второй попытке Дирвен сначала оказался в уже знакомой пещере, а потом на равнине с кустарником.
Вон сидит в тени деревца Татобур, а девчонки не видно, зато слышен ее голос: что-то напевает, собирая розовато-белые плоды мануки. Бдительный дед смотрит в противоположную сторону – туда, где скала, похожая на длиннющий хвост каменного зверя, постепенно понижается и уходит в землю. Наконец-то можно подойти к Ниларье… Или сначала исследовать пещеру?
Его одолело любопытство, даже мысли о поимелове отступили, и он вернулся в потаенную каменную полость. Правильно сделал, потому что в сундуках, шкатулках и мешочках были монеты – ларвезийские, овдейские, сиянские, бартогские, мадрийские, нангерские, а еще золотые и серебряные слитки, драгоценные камни, какие-то бумаженции с печатями… Пещера намного больше, чем можно подумать, глядя на скалу снаружи – видимо, какой-то пространственный фокус, связанный с заворотом. Она под завязку набита несметными сокровищами, и все это теперь принадлежат ему! Получается, что справедливость все-таки существует, и Дирвен стал самым богатым человеком в Сонхи. Только бы никто не спер у него нежданно привалившее богатство.
Кто-то ведь все это сюда притащил, вряд ли оно само в заворот упало, как всякие там зонтики, яблочные огрызки и дохлые раки.