Тишина в ответ напрягает.
Поворачиваю резко голову и уже сама не могу сказать ни слова — в его глазах сокрушающая потребность, а челюсти сжаты так, что не понятно, как у него зубы не крошатся.
И спустя мгновение — снова непроницаем, как черное зеркало.
Раскручивает кресло так, чтобы я оказалась к нему спиной, а потом наклоняется к моему уху, одновременно укладывая ладонь на горло и поглаживая его.
— Тебе нет необходимости делать что-то специально для этого, золотая…
Его дыхание опаляет мне ухо, зубы прикусывают мочку, а рука поднимается выше и большой палец уже знакомо чуть оттягивает нижнюю губу.
— Открой рот.
Я послушно выполняю его требование, а потом робко дотрагиваюсь до подушечки его пальца.
Мы вроде бы ничего не делаем… но все происходящее настолько порочно, что меня начинает потряхивать.
Илья ведет пальцами по кромке платья, а я едва сдерживаюсь, чтобы не застонать. Стискиваю колени и получаю легкий шлепок по ноге.
Что ж, ему не надо ничего говорить — я понимаю. Перестаю шевелиться, только широко открытыми глазами наблюдаю, как он обходит кресло и встает напротив меня. Он смотрит… просто смотрит, молча и не трогая меня. Но его взгляд я ощущаю как прикосновение.
Ласкает ноги в чулках, надолго задерживается на бедрах, ведет выше, обрисовывает грудь, плечи, шею, пристально изучает полуоткрытые губы…
— Сними белье.
Вздрагиваю.
— Ч-что?
— Сними свои трусики и дай мне.
Встаю.
Как загипнотизированная продолжаю на него смотреть, а руки тем временем выполняют указание. Аккуратно ныряют под юбку и стягивают затребованный предмет.
Я переступаю с ноги на ногу, потом распрямляюсь, стискивая в пальцах тонкое кружево.
Каримов протягивает ладонь.
— Умница, — говорит он хрипло. И засовывает трусики себе в карман.
А потом помогает мне надеть куртку и выводит на дрожащих ногах их кабинета, сообщив секретарше:
— Сегодня меня уже не будет.
13
Каримов
Я держу руку в кармане брюк и сжимаю трусики как фетишист какой-то. На рыжую не смотрю — беспокоюсь, что меня слишком заденет её возбуждение и волнение, а я привык держать под контролем всё, без глупостей.
Так откуда ты взялась на мою голову, Майя? Еще и настолько вовремя — во всех смыслах?
Девушка сидит, максимально отодвинувшись от меня, но по дыханию и движениям тонких пальчиков, мнущих ткань платья, я понимаю, что дело совсем не в страхе.
Май-я… Звонко, по-весеннему, совершенно невинно.
Кажусь самому себе старым, насквозь пропахшим табаком и дорогим виски волком, который заманивает Красную Шапочку — и вовсе не для того, чтобы съесть. Впрочем… съесть как раз не возбраняется. Мне нравится даже эта мысль, что я попробую то, что еще не пробовал никто… мое изысканное блюдо.
Рыжая не двигается, когда машина останавливается — не сразу, но уяснила, что я всегда выйду и подам ей руку. Ей — подам.
Чуть испуганно смотрит на парковку элитной многоэтажки и заходит в лифт. Не отказываю себе в удовольствии встать так, чтобы в огромной сверкающей кабине мне пришлось тянуться через нее, нажимая кнопку последнего этажа.
В отражении закрывшейся двери — бледное лицо с широко распахнутыми глазами и полуоткрытым ртом.
Её макушка, несмотря на каблуки, едва ли дотягивает до моего подбородка и мне это нравится.
Её хрупкость. Мое ощущение власти.
Не отрывая от нее взгляда, достаю из кармана смятое кружево и подношу к носу.
Вздрагивает, а я улыбаюсь.
Нервно осматривается, когда попадает в мою двухуровневую квартиру — а я отбрасываю ставшую ненужной удавку и пиджак.
Восхищенно замирает у панорамного окна…
— Голодная?
— Нет, — отвечает сипло.
— Не двигайся. И не поворачивайся.
И правда замирает послушно. Хорошая девочка.
Я подхожу сзади и аккуратно веду руками вдоль женского тела, плотно прижимая ладони и наслаждаясь жаром кожи, ощутимым даже через ткань платья. Подцепляю подол и тяну вверх, вынуждая Майю поднять руки. Это красиво. И то, что она сопит смущенно и подрагивает, стоя в моей гостиной только в чулках и лифчике, лишь добавляет остроты картине.
— Поставь ладони на стекло.
Судя по напрягшейся спине, услышала. И её это пугает.
Я не тороплюсь.
Судорожно выдыхает… и вытягивает руки вперед, прилипая ладошками к окну. Для этого ей надо наклониться и прогнуться, и я залипаю на соблазнительном зрелище. А потом легко-легко, почти не надавливая, не задевая излишне чувствительных мест, изучаю и правда золотую в свете заката кожу, тело, выпуклости и впадины. Каждый сантиметр. Каждую реакцию и вдох. Каждую дрожь молчаливого согласия и удовольствия от подчиненного положения.
Мне мало, мне очень мало, но я не буду сегодня жестким, проведу её дорогой удовольствия со всей нежностью, на которую способен. А потом постепенно покажу, как можно по-другому…
Я умею ждать и терпеть — и почти уверен, что в будущем получу идеальную для себя женщину. Пока же, как только вижу, что у нее колени подгибаются, а по позвоночнику стекает капелька пота, подхватываю на руки и несу в спальню.
Горячо. Порочно. Сладко.
Вскрик. Шлепок. Бессвязный шепот.
Опухшие, зацелованные губы и горячий танец языков.
Соль кожи.
И ошеломляющее впечатление от её неловкости, сдобренной страстным желанием доставить нам обоим удовольствие.
Она умеет быть несдержанной, и мне это до одури нравится. Как и отсутствие ложной стыдливости. Как и тот факт, что я первый — вот уж не думал, что меня это будет заводить. Я предпочитал опыт восторженным эмоциям и жадному удивлению, но, похоже, был не прав. Или так только с Майей?
Впрочем, я не собираюсь задавать себе глупых вопросов. И после расслабляющей ванны и сытного ужина засыпаю сном без сновидений, сжимая в руках свою добычу.
Последующие несколько месяцев можно было бы назвать сказкой, вот только я не верю в эту сопливую хрень. Я верю в другое. В то, что если человек рядом не раздражает, а от его присутствия становится как-то даже легче и любопытнее жить — этому человеку стоит задержаться в моей жизни.
Что если вчерашняя девственница сходит с ума от самых пошлых действий и грязных словечек, значит у нас совпали аппетиты — а это может удерживать людей рядом годами.
А если она смотрит на тебя влюбленными глазами каждый раз, когда встречает после длинного дня — значит ты не такая уж и сволочь, какой привыкли тебя считать.
В Майе меня завораживает контраст.
То, как она умеет подчиняться, не унижаясь, в постели, принимая все что я ей предлагаю с жадностью порочной дивы — и лучезарная, совсем девчоночья улыбка по утрам.
Её мягкая податливость с которой она подступается, если хочет о чем-то попросить или спросить — и твердое «нет», которые так удивительно слышать от другого человека.
Умение отстаивать свое мнение и жадность до моих суждений.
Она не глупа, не своенравна и не капризна. И этот набор «не» дает ощущение, что, следуя своему плану, я еще и смогу получить от происходящего огромное удовольствие.
Не ошибаюсь.
Майя из наивной девочки постепенно превращается в уверенную женщину с гордо поднятой головой. Здесь есть и моя заслуга — и мне нравится роль Пигмалиона.
— Ты кажешься окружающим слишком мягкой, золотая, — говорю ей, изучая, как она одевается на прием. Мне нравится смотреть на нее в эти моменты, и я, наконец, понимаю, зачем мне такая большая гардеробная с кучей зеркал. Мы уже пару раз использовали ее не по прямому назначению, но сейчас я не только смотрю на точеную ножку, на которую рыжая искусительница медленно натягивает чулок, но и на потолок, прикидывая, получится ли вбить туда крюки для одной заманчивой игры. — Тебе следует чаще показывать зубки, особенно если чувствуешь, что кто-то пытается тебя задеть.
— Я опасаюсь, что могу показать их не тому человеку, и будут последствия, — вздыхает. — Ваше общество пока слишком далеко от моего понимания.
— Оно твое тоже, — говорю твердо. — И не сдерживай себя, я смогу защитить от любых последствий.
Я запрещаю ей работать в моем клубе и увожу из общежития сразу же после первой ночи, несмотря на возражения — но мне есть чем задобрить свою женщину. Или на что надавить.
Водитель теперь каждый день возит Майю в институт и обратно, у нее платиновая карточка и единоличное право сопровождать меня в рестораны и на разные события. Да, моя женщина обладает всеми привилегиями — даже возможностью дуться на меня и ревновать, хоть я этого и терпеть не могу и жестко отчитываю каждый раз.
Другую бы просто послал.
Единожды приняв решение, я действую методично и планомерно, лишь иногда останавливаясь и прислушиваясь к своей интуиции — и в итоге принимаю решение, что Майя и правда удачный вариант.
В качестве жены.
Под стать мне.
Да, я везучий сукин сын который и на этот раз заключил идеальную сделку с судьбой. О чем и сообщаю Майе, облекая это в более привычную для молодых девушек форму в виде шикарного кольца.
Золотая смотрит с таким ужасом, будто она — тот идиот, который так и не научился предохраняться, а кольцо — тест с двумя полосками. А потом переводит взгляд на меня и выдает с хриплым неуверенным смешком:
— Знаешь, Илья, в современном мире никто не женится потому, что спит вместе…
— А если это не единственная причина?
Вспыхивает.
Я не признаюсь ей в любви — да что такое любовь? Не думаю, что она существует где-то за пределами американских мелодрам, которые Майя смотрит по вечерам — но, похоже, ей достаточно и того, что я могу ей дать.
Рыжая счастлива.
И мне, как ни странно, от этого приятно.
Она расслабленна настолько, что не глядя, подписывает все документы, и до, и после брака, а я вдохновлен достаточно, чтобы устроить ради нее настоящую свадьбу, все заботы о которой скидываю на плечи аппетитной администраторши одного из банкетных залов.
Майе остается только выбрать платье.
— Не смотри! — пищит, когда я однажды без предупреждения приезжаю домой пораньше и, не найдя свою девочку в гостиной, направляюсь в гардероб. Она как раз примеряет платье и крутится перед зеркалом в ворохе роскошных кружев, а я чувствую, как пересыхает во рту.
Высокая грудь еще круглее и выше в этом вырезе, тонкая талия подчеркнута плотной тканью, а беззащитные в своей хрупкости плечи прикрыты только ярко-рыжими локонами.
— Это плохая примета! Да не смотри же ты! — пятится.
— Не могу, — говорю сипло, а девушка сглатывает. — Ты очень красивая, золотая. Очень красивая в этом платье… но тебе придется его снять.
— П-почему?
— Потому что иначе тебе снова придется ходить по магазинам…
Перестает отступать — знает же, какую реакцию это у меня вызывает. А потом медленно, не отрывая от меня взгляда, тянется назад и расстегивает крючки.
Платье оседает кипенно — белым облаком у ее ног, а у меня вырывается рык, потому что под ним — ничего.
— На свадьбу такое же белье оденешь, — выдавливаю из себя.
— К-какое? Его же… нет.
— Вот именно.
Вытаскиваю ремень из шлейки и бережно, но надежно связываю руки сзади.
Майя тяжело дышит, и по заблестевшим глазам и аромату, который я улавливаю с уверенностью зверя, понимаю — возбуждена.
— В спальню, — говорю коротко и любуюсь картинкой, которая открывается сзади…
Она действительно ничего не надевает под платье на время торжества. И знание этого делает мещанскую в общем-то церемонию гораздо приятней.
От Майи почти нет гостей — парочка приятельниц и мать, которая смотрит на меня напряженно, но сдерживается. Я ей не нравлюсь — чувствую это. С самого нашего знакомства не нравлюсь, и, похоже, она пытается убедить рыжую, что та слишком торопится. Но и я, и моя теща знаем — если Майя решилась на что-то, то не отступит. Мне даже не приходится давить, потому что женщина смиряется. И взгляд ее теплеет, когда она смотрит на разрумяненную и довольную всем дочь.
Мы не едем после свадьбы в путешествие. Слишком много работы, в том числе с документами и нововведениями, связанными с тем, что на жену я перевожу часть активов. Но я обещаю золотой, что в феврале, когда наконец наступит затишье, мы обязательно улетим на пару недель.
Только до февраля «мы» перестаем существовать…
Той зимой я продолжаю свою невидимую войну, вот только полководец противника так и не находится. Его будто не существует — отдельные исполнители, которым кто-то подкидывает информацию.
Хитроумно сделанные договора и брачный контракт позволяет перекрыть доступ к нескольким крупным моим объектам, а ко всем сделкам я приставляю дополнительных наблюдателей, чтобы не терять больше, чем положено. Вот что сильнее меня беспокоит, так это тот факт, что я не нахожу никаких противоречий в действиях своего партнера по клубу.
На меня работают отличные программисты и аудиторы, да я и сам мог бы увидеть, если что было бы не так — но такое ощущение, что там все чисты, как стеклышки, насколько это вообще возможно в таком бизнесе.
Передо мной чисты.
Майя не так поняла тот разговор?
Я даже иду на крайние меры — устраиваю анонимные проверки клуба налоговой и прокуратурой, потому что уж эти точно найдут, если что не накопали мои люди — но все бесполезно. Ни единого нарушения, кроме мелочей.
Это сбивает с толку.
Сбивает с толку и вызывает подозрения, которые я уже не могу подавить просто так… и эти подозрения окончательно накрывает меня шквалом черного бешенства, когда кто-то перехватывает мою сделку по земле, на которой я планировал строить свой новый проект.
Не просто перехватывает — я узнаю, что там появится семейный загородный комплекс.
Не мой.
14
Быть женой Каримова оказывается даже сложнее, чем я думала.
Хотя, разве я думала? Вообще могла предположить, что выйду замуж за него — или за человека такого богатства и уровня? В какой-то мере во мне воспитывали Золушку — но не в том смысле, что я ждала принца. А в том, что я привыкла работать и довольствоваться малым. Сейчас же всего даже слишком много.
Не богатства.
Меня не могут не восхищать материальные возможности, и сам факт, что я больше не экономлю, что у меня своя машина, водить которую учит сам Илья, что на мне порой навешано украшений стоимостью с хорошую квартиру в центре города уже кажется достаточным, чтобы чувствовать себя переполненной.
Но речь о чувствах. И о мужчине рядом.
Он похож на черную дыру, в которую меня засасывает с того момента, как я оказалась у него в квартире. А может еще раньше… Когда я встретила его в клубе?
У меня нет сил и времени анализировать — я тону в его словах, делах, ласках. Тону в его взгляде, которым он меня гипнотизирует. В его приказном тоне и сладко-горьком удовольствии, с которым он планомерно меня знакомит. Я тону в своих чувствах. Неужели и правда думала прежде, что смогу всего этого избежать? Что попробую, как это — быть с ним, переступлю, и пойду дальше?
У меня не было ни единого шанса.
Конечно я влюбляюсь… Впервые в жизнь влюбляюсь, люблю, умираю почти каждое мгновение без него, воспаряю каждую секунду рядом с ним — даже в те моменты, когда он погружает меня на самое дно тягучего порока.
Каримов не признается мне в любви, но его внимательность ко мне и моим нуждам, его потребность постоянно меня трогать, его желание и изощренные идеи, даже его требовательное воспитание и покровительственный тон кажутся мне синонимом этого чувства.
Ну да, я идиотка…
Я же признаюсь ему в любви. И не стесняюсь этого.
Тяну его имя на пике удовольствия.
Стараюсь адаптироваться и к его резкости, и к безаппеляционности.
Много читаю, чтобы вести разговоры на разные темы.
Безумно скучаю по нему, потому что он работает — как одержимый, прерываясь только на сон, секс и еду — и никогда не высказываю по этому поводу претензий.
Я сама себе напоминаю радужный пузырь, в котором искрит и переливается… и который не может не лопнуть однажды ночью. Слишком рано, слишком болезненно.