Когда же Людцов поправился и мог самостоятельно покидать пещеру, Ева устроила ему показательную прогулку. Они совершили осмотр всех достопримечательностей местного масштаба. Оказывается: в нескольких километрах вниз по течению реки располагалось большое поселение двуногих существ гуманоидного типа. Существа эти жили в небольших, похожих на грибы, глиняных халупах. Судя по всему, это было нечто вроде первобытного племенного объединения. Ева и кибернетик наблюдали за гуманоидами с довольно большого расстояния. По всей видимости, бестия не хотела слишком приближаться, чтобы напрасно не шугать человекоподобных. Человекоподобные носили лохматые шкуры животных, были высокого роста, выше нормального человеческого, и обладали асимметричным телосложением. Судя по всему они тоже были двуполыми. Некоторые из них держали в своих руках нечто похожее на простейшие орудия убийства: или длинные, заострённые на вершинах палки, или гибкие лианы, концы которых тянулись по земле, с надёжно укреплёнными на них, увесистыми валунами военного образца. С размаху таким булыжничком можно было легко разнести усиленный череп противнику. В центре поселения, заключённый, в выложенный из камней, круг, дымился общественный костёр. Возле него всегда находился кто-то из поселян, поддерживающий огонь в работоспособном состоянии. Огонь был один на всех, так что желающие подходили к нему по мере надобности и занимались каждый своим делом, используя пламя для приватных нужд. Чем, собственно, занимались гуманоиды определить было трудно: иногда это в общих чертах напоминал приготовление пищи, иногда - ритуальную пляску, иногда - какую-то томную медитацию. В последнем случае, они подолгу сидели лицом к огню, время от времени бросая в него свои волосы и ногти.
Судя по тому как вела себя Ева, у кибернетика сложилось впечатление, что ксеноморфы хорошо знакомы с данным видом существ и в частности с этим конкретным поселением, используя его жителей в своих целях, а именно, как расходный материал для производства потомства. Не вызывало сомнений, что чужие употребляли аборигенов для размножения. Квазилюди оказались очень удобными в качестве организмов-рассадников. По всей вероятности, время от времени ксеноморфы нападали на общину, устраивали облавы, набирая для собственных нужд дюжину-другую подходящих для размножения особей. Чужие вели себя, как нацисты в еврейском гетто, видя в местном население неисчерпаемый ресурс для поддержания штанов своей численности. Возможно, уже не один век они умыкали отсюда мамочек обоего пола. Наверное, ксеноморфы уносили их к себе в главное логово, где царица чужих, их блистательный фюрер, плодоносила кожистыми яйцами. Там сородичи Евы устраивали рассадник самих себя, фашистский инкубатор, принося в жертву невинных гуманоидов с целью продолжения собственного рода. Подсаженная внутрь личинка, взрывала изнутри грудную клетку и проломив шпангоуты рёбер, эффектно выбиралась наружу - очередная маленькая бестия.
Глава 14
Возвратившись на "Экзис" Людцов первым делом провёл Еву Браун к себе в каюту. Надо признаться, он был рад вернутся в родные пенаты - пещера порядком ему надоела. Как не крути, Владислав сильно истосковался по элементарным благам цивилизации; по всему человеческому.
- Проходи - сказал он Еве, едва дверные створки разъехались в стороны. Он сделал вычурный, церемониймейстерский жест и пропустил свою избранницу вперёд.
Ева вошла в хорошо освещённое помещение (лампы включились автоматически), обставленное в стиле рококо. Здесь было много позолоты, полированных поверхностей и старинных, псевдовенецианских зеркал. По залу витал утрированный аромат эпохи Просвещения. В каждой из многочисленных плоскостей, в том или ином ракурсе, отражалась цельнолитая фигура Евы Браун. Высокая и грациозная, она могла бы легко сойти за свою средь представителей высшего сословия - настоящая маркиза, мать твою так, особа голубых кровей. Тонкая белая кость чувствовалась в её осанке, это был врождённый аристократизм хищницы. С тех пор как она свела знакомство с Владиславом, бестия сильно изменилась, стала ещё грациознее, ещё утончённей - Ева явно похорошела. Теперь с полной определённостью можно было утверждать, что она превратилась в женщину. Не то чтобы из гадкого утёнка, нет, конечно, но бесспорно в настоящего чёрного лебедя. Большие лампы спальни тускло отсвечивали от гладкой полированной поверхности её тела. Электрический свет отражался от Евы, словно от старинной лакированной мебели. Бестия блестела неистово чёрным цветом с переливами красного и синего. Несмотря на обилие мрачноватых красок, в ней чувствовалось что-то от куртуазного восемнадцатого века. Вне всякого сомнения, Ева Браун производила впечатление сложного барочного создания, порочной дамочки времён Моцарта. "Моя помподурочка" - с вожделением подумал Владислав.
- Проходи, не стесняйся. Чувствуй себя как дома - говорил кибернетик пересохшим от нежности горлом, - теперь это и твой дом тоже.
Как быстро меняется ситуация, жизнь перемещается великолепными, вероломными прыжками. Ещё несколько месяцев назад подобное казалось невозможным: иссиня-черный, магнетический монстр блистает в окружении слащавого интерьера. Даже сегодня это выглядит сверхъестественно, не в последнюю очередь, наверное, из-за зубодробительного несовпадения: где ксеноморфы, а где восемнадцатый век человечества. Но дивным образом и то и другое как-то дополняло друг друга, создавало ёмкую и цельную картинку, полную эстетического и сексуального напряжения. Чёртовица, как врождённая маркиза, вошла в холостяцкое логово Людцова, подвинув в душе кибернетика всё хилое, дряблое, людское. Владислав втюрился по самые уши. Бестия стояла в его спальне, контрастно до рези в глазах выделяясь на фоне бледно-золотисто-кремовых обоев. Казалось, что произошёл сдвиг по фазе, в результате чего в нашей действительности молниеносно прорезался силуэт из параллельного мира. Неожиданный, но очень уместный силуэт прорезался, проявился в самое яблочко, не правда ли?
Ева обходила помещение, принюхиваясь к изысканными человеческим вещичкам. Она метила территорию, обживала новое любовное гнёздышко. В её поведении чувствовался неослабевающий, охотничий интерес, инстинкты хищницы не оставляли её даже в этой рафинированной обстановке. Подойдя к большому, стоящему в углу. однокрылому концертному фортепиано, бестия остановилась. И фортепиано и стоящее рядом существо были одинаково чёрными и одинаково блестели в свете люминесцентных ламп. Они казались похожими друг на друга, словно после долгой разлуки встретились два близнеца, две раскиданные во времени и пространстве, блудные сестрёнки. Ева издала шипящий звук и разворотила своё лицо кромешной пастью. Пасть на её лице развернулась, словно свежая сочная роза; из неё тонкими струйками стекал желудочный сок.
- Это фортепиано - пояснил Людцов, подойдя вплотную к инструменту. Он отвернул, спрятавшую клавиши, крышку, - Ты права, это того стоит. Я знаю тебе понравится, вот увидишь - и кибернетик, предварительно отбросив в сторону кровати, лежащий на сидении, плотненький томик "Лолиты", усадил свой зад на маленький крутящийся табурет. "Лолита" шлёпнулась на тугую бледную равнину постельного белья.
Людцов, нежно вдавливая клавиши, начал играть. Сначала, как бы испытывая свои силёнки, он исполнил вариации Гайдна, потом, почувствовал внутренний позыв, перешёл на размашистого Рахманинова. Кажется его понесло. Играя, Владислав двигался всем туловищем, словно гнущийся под ветром стебель. Музыка лилась из-под его пальцев, наполняя комнату видениями новой жизни. Он исполнял Рахманинова, вдохновенно полузакрыв глаза, и картинки из будущей совместной жизни носились в воздухе, словно добрые духи. Разумеется, они поселяться здесь, во чреве разбитого корабля, только он и она, совьют себе пресловутое любовное гнёздышко из поцелуев и ласточкиной слюны, и кому какое дело чем они станут заниматься и как проводить свой семейный досуг. Здесь на краю Мироздания, под лучами остывающего нейтронного светила, они обретут, наконец, своё счастье, одинаково далёкие как от людей так и от ксеноморфов. Да, это будет удел изгоев и каждому придётся чем-то поступиться, но истинно любящие всегда чем-то жертвуют, в какой-то степени, они - вечные отщепенцы, чужие для всех. Чужие даже для чужих. Согласен ли ты, Людцов Владислав Адамович, взять в жёны это отродье бестии? ДА, согласен, конечно. А ты, Ева фон Браун, согласна ли ты взять в мужья этого погрязшего во грехах, бессовестного извращенца? ДА, ещё бы. А теперь пусть молодожёны скрепят законные узы брака своим дьявольским поцелуем. Цёмки-цёмки, новобрачные. Они станут первыми на этом пути, он и чёртовица, а за ними, целуясь и скрипя промежностью, последуют другие, целые уходящие в бесконечность колоны, таких же как они людей и чёртовиц. И будут жить они сладко и умрут они одновременно от оргазма: он сверху, она - под ним, как настоящие муж и жена.
Всё это явственно предстало перед внутренним взором Людцова, когда он воодушевлённо наяривал на фортепиано. Его избранница стояла рядом, почти не двигаясь, словно изваяние из чёрного гипса; из её пасти вниз оползали длиннющие нити слюны. Кто бы мог подумать: эта тварь не была лишена чувства прекрасного - она понимала музыку, ощущала её эфирную сущность. Ева Браун была буквально околдована каскадами звуков, фортепиано сильно её потрясло. Создавалось впечатление, что под этой монструозной наружностью скрывается деликатная душа небожителя, причастного к гармонии высших сфер. О чём она думала сейчас, какие психоделические картины рисовались в её чуждом всему земному мозгу? Людцов бы многое отдал чтобы это узнать, чтобы хоть чуточку приподнять завесу чужого сознания, сознания Чужого. Пока он судил о книге больше по обложке, едва успев пролистать несколько первых страничек толстенного тома. Но то что он сумел прочитать показалось ему, без всякого преувеличения, офигительным. И Людцов, вдруг осознав свой промах, моментально оборвал Рахманинова, и, почти не запинаясь, на полуфразе перешёл к следующему музыкальному произведению, на его взгляд, более уместному в данных обстоятельствах. В помещении его каюты, громко, так что завибрировал ложноклассический хрусталь, зазвучал немного пошловатый марш Мендельсона. Ну вот, теперь всё на своих местах, разложено по красивым свадебным полочкам. Вдавливая клавиши, Людцов смотрел на ксеноморфа влюблёнными глазами; его лицо размякло и потекло в блаженной улыбочке. Да уж, теперь всё было в полнейшем ажуре. Как говаривал его ныне покойный отец: "порядок в танковых частях".
Глава 15
Ирина смотрела на него из-под насупленных бровей. Обычно невозможно было понять о чём она думает, но теперь, даже невооружённым глазом было заметно - Ирина недовольна. Людцов удивился той перемене, которая с ней произошла. За время его отсутствия женщина преобразилась коренным образом. Сегодня в ней трудно было увидеть ту прежнюю жертву насилия, от былого унижения не осталось и следа. Несмотря на то что Ирина по прежнему сидела в задрыпанном халатике на голое тело и была прикована наручниками, что-то внутри неё неуловимо изменилось, перекристаллизировалось. Похоже она вновь обрела себя, прочно утвердилась в собственном самомнении. Странно, с чего бы это вдруг? Разительная перемена бросалась в глаза: те же самые кожа да кости, но взгляд радикально другой - борзый, борцовский. И возжелай её Людцов как раньше, ему пришлось бы снова покорять эту вершину сначала, завоёвывать сызнова: брать её наглой силой, давать сырые зуботычины, рвать тонкие астральные материи влагалища, короче говоря - начинать с ноля. Ещё пару месяцев назад Людцов несказанно бы обрадовался такой возможности. Не каждому везло вступить в одну и ту же сладенькую воду дважды, но сегодня... сегодня это его уже не интересовало. Сегодня это выглядело как-то уж очень просто, пресно и ненужно. Глупо всё это выглядело сегодня. Изменилась не только Ирина, оказывается Людцов изменился тоже. И ещё неизвестно кто больше. Что же со всеми ими произошло?
Владислав ещё раз оглядел молодую женщину с ног до головы. Полгода назад такая, принявшая бойцовскую позу, Ирина заставила бы его пищать от вожделения, но это было полгода назад, сегодня же от прошлой похоти не осталось и мокрого места. Кибернетик глазел на Ирину и давался диву. Кажется она немножко поправилась, во всяком случае, выглядит не такой дохлячкой как в последнюю их встречу. Губы порозовели, с лица исчезла тень безвременной кончины. Она определённо желала дать Владиславу бой. Она оперилась, теперь просто так голенькими руками Ирину не возьмёшь, она снова готова до драчки, схлестнуться с неприятелем за свою повидавшую виды вагину. "Эх, Ириша, Ириша, - подумал Людцов, - и где же ты была раньше. Пару месяцев назад тебе бы цены не было. Как раз то что было мне нужно. За такой лакомый шматочек я бы посражался всласть"
- Ну что, будем глазки строить или как? - сказала Ирина своим низким, хрипловатым голосом. Она говорила нарочно грубо и развязно, как будто по пьяной лавочке.
Очевидно, Ирина заранее настроилась на скандал, она сразу рвала с места в карьер, не оставляя Владиславу выбора. Она сейчас пыталась играть первую скрипку в их отношениях, перехватить подачу, тянула шерстяное одеяло инициативы на себя. Но дело в том что никаких отношений уже не было, для Людцова, во всяком случае. Для него всё уже закончилось и те правила игры, которые теперь навязывала ему женщина, казались Владиславу чем-то комическим и безвкусным, как дамская шляпка на голове большой рогатой скотины. Но что всё это означает, зачем всё это?
Вот уже восемь дней как Людцов вернулся на "Экзис" и за это время он ни разу не посетил Ирину, ни разу не совершил поползновения на её заплесневевшую честь и достоинство, он бы и сегодня не пришёл, если бы Еремей не передал ему, что Ирина желает с ним поговорить. Она видите ли желает с ним поговорить, типа "барыня легли и просят". Так зачем всё это, к чему эта комедия? Неужели она до сих пор боится, борется за свой пятачок под солнцем и не понимает, бедолага, что ей ничего боле не угрожает, не угрожает во всех смыслах этого слова. Ему впервые за всё время стало жаль молодой женщины. Да, да, да: стало жаль. Сколько раз он её трахал и ни разу не испытывал ничего подобного, он брал её без малейших сантиментов, спаривался как бык на колхозном дворе. Ощутив укол жалости, Людцов тут же почувствовал себя не в своей тарелке. Кибернетику стало неприятно, как будто ему подсунули свинью. Фу, какая гадость эта ваша заливная жалость.