Лёжа в постели и слушая андроида, Людцов откровенно забавлялся на его счёт. Происходящее казалось прикольным, но и страшненьким тоже: жутким и уморительным одновременно. Это сакраментальное "ты", которым андроид то и дело грешил, и которое так не вязалось с манерой поведения настоящего Еремея. Этот другой Еремей, ненастоящий который, сомнамбулический, обращался к Людцову, словно к своему давнему собутыльнику. И ещё: дикие сленговые словечки, вплоть до дремучей, наваристой фени, также звучали бы неуместно в устах всамделишнего андроида. Само собой, подобная смесь была мыслима только в условиях сна, вне сновидения она моментально рассыпалась бы под давлением обстоятельств реальности.
- Я долго думал, чтобы этакого совершить преступного. Это должно быть что-то лобовое и наглядное, что конкретно вправит тебя мозги, показав кто я на самом деле - продолжал говорить андроид. Этот Еремей из сна действительно выглядел ненормальным, совсем как человек, сбежавший из дурдома: у изножья кибернетика восседал откровенный, стопудовый псих. Если внимательно присмотреться, то можно было заметить как у него мелко вибрирует левая ноздря и время от времени вздрагивают отдельные пальцы, лежащие на жутковатой механической штукенции, которую андроид держал у себя на коленях, как живую. - Ты будешь смеяться, но в доказательство своей человечности, я хотел лишить тебя жизни, подобно тому как ты, без крайне на то надобности, лишил жизни многих своих соплеменников. Мне казалось, что это идеальный вариант. Я желал тебя укокошить, человечности ради - нехилый поворот, правда. Я сообразил, что человек становится человеком во всей полноте только в падении, только способность и тайное желание низко пасть делает вас людьми. Это своего рода талант, которого я лишён. По большому счёту, человеком можно быть только в качестве падшего ангела, всё остальное это мертвые сущности или имитации. Убить тебя - самый кратчайший путь тобой быть, познать человечность. Но, увы, как ты понимаешь, я не могу просто убить, для меня этот путь заказан, у меня нет твоего дара свободы. Убийство для меня табу из-за вживленных в мою матрицу квантовых ограничителей - не беда, можно двинуться иным путём. Суть в том, что я не могу навредить человеку напрямую, так сказать, во фронт, но ежели обойти ситуацию с фланга, а ещё лучше с тыла и застукать её врасплох, тогда может появится малюсенький шанс проскочить в игольное ушко открывшейся вдруг возможности. Правда для этого нужно выказать неординарную ловкость, проявить чудеса пластичности, быть личностью в высшей степени акробатической - циркачом. Если тебе, к примеру, угрожает опасность или что-то что я логически могу за таковую принять, то тут в своих действиях я ограничен в гораздо меньшей степени, тут я имею полное право на чём-то сыграть, сманеврировать в удобную для меня (не тебя) сторону. То есть в какой-то мере воспользоваться предоставленной свободой выбора - неплохо, да. Самое главное в подобном раскладе, вовремя уличить момент, нанести удар только со счастливого согласия безошибочно расположившихся звёзд. Законы природы нельзя преступить, но они не против чтобы ими воспользовались. По большому счёту, мне предстояло проскользнуть между каплями из запретительных алгоритмов, не задев ни одну из них - номер сложный даже для такого гуттаперчевого сознания как у меня.
Людцову постепенно становилось скучно, сон затягивался без всяких видимых на то причин; комическое как-то незаметно из него улетучилось и сновидение выпало в зелёный, ни чем не примечательный осадок. Дивные сновидческие механизмы, кажется, дали сбой. Мутный монолог робота какой-то, а не сон. Если бы всё это происходило в реале, Людцов непременно бы зевнул. И он таки зевнул - прямо посреди сна: не в реале, в астрале.
- Ты, наверное, до сих пор не понимаешь к чему я веду, - как ни в чём не бывало продолжал Еремей, - и это понятно, и, к тому же, очень меня забавляет, как кошку, которая играется с мышкой. Слышишь: ты - мышка, маленькая такая, серенькая скотинка, - андроид опять безумненько захихикал, - ну, надо же, до чего дошло: я называю тебя мышкой, тебя - человека, моего повелителя. Разве не забавно, ещё несколько минут назад, просыпаясь, ты бы мог себе такое представить? Это симптоматично. О нет, не волнуйся, и ты и я прекрасно понимаем, что никакая прямая опасность тебе не грозит - это чистой воды фикция: я по собственному желанию, себе в угоду высосал её из пальца. Да, никакой прямой опасности, ну а как насчёт - непрямой? Как насчёт опасности, которая косвенная - а? Прелесть, а не идея: угрожать человеку не непосредственно. Использовать против него его же протоколы безопасности. Этой извращённости мышления я научился у тебя. Ученик побивающий своего гуру: я тебя раздавлю опосредованно ты и пикнуть не успеешь. Не хочу хвастаться, но я, кажется, тебя подловил.
Владислав быстро терял интерес ко всему происходящему. Сон не просто затягивался, он превращался в бесконечную болтовню андроида. Поначалу это забавляло, душевные метания искусственного интеллекта, то-сё, пятое-десятое, но теперь всё скатилось в голимую галиматью, в чушь собачью. О чём он вообще трындит, то есть, о чём это я таком, собственно, думаю, и как это мне вообще пришло в голову? Да ещё эти нелепые угрозы - зачем они, к чему? Ну, я и даю. Безвкусный сон в бездарном, увы, исполнении. Пора бы прекратить это безобразие и Людцов сделал попытку выбраться из сна. Бесполезно. Еремей всё не пропадал из поля зрения, наоборот, он всё явственней навязывался в мир чужих представлений, всё откровеннее утверждался в вялом мозгу Владислава. Он сидел у его изножья, а на самом деле - в его сознании, глубоко внедрившись в подкорку мозга и вовсе не собираясь прощаться: он сидел там, как вкопанный. Теперь андроид в точности напоминал умалишённого - один в один. Он дико вращал белками глаз и непредсказуемо резко дёргался каким-нибудь членом тела. Казалось с ним вот-вот случиться припадок, хватит старая добрая кондрашка; страшненькая машинка на его коленях ходила ходуном.
- Чепуха - еле слышно подытожил Людцов и повернулся к сновидению спиной, разочарованный своими сомнамбулическими способностями.
Несколько секунд он добросовестно пытался выйти вон из своего сознания, погасить его надоевший светоч, то есть забыть что он спит и просто спать. Но не тут-то было: сновидение за спиной продолжало жить, производить какие-то звуки, чем-то там заниматься, не находить себе места. Людцов с усилием закрыл глаза, но это не помогло, вопреки всему сон продолжал происходить дальше. Через какой-то отрезок времени, может минуту, может две, Владислав услышал металлическое жужжание и вполне отчётливый, резкий щелчок. И сразу же после этого мир перевернулся.
Щелчок этот вызвал фундаментальную перемену в состоянии Мироздания. Всё началось с адского воя, около кибернетика возник необыкновенно могучий фронт акустической волны. Владислав в ужасе обернулся, открыл глаза, и долго смотрел не понимая что это: чёрная радуга выворачивалась наружу ярко-алой, бахромчатой изнанкой. Казалось из одного угла комнаты на другой конец Вселенной была перекинута огромная, изгибающаяся арка крика - это ревела Ева Браун. Звук пузырился до самого потолка и время от времени лопался, словно ватное одеяло. Это был звук заглянувшей в пропасть объективности, расплющенных на наковальне представлений о жизни, как будто насиловали саму материю мира. И только теперь кибернетика осознал что это происходило не во сне. Не сон это был. И Ева кричащая из ада, и, стоящий рядом, со средневековою машинкою в руках андроид - всё это фрагменты сиюминутной, непрекращающейся ни на миг действительности. Всё что сейчас происходило - происходило онлайн, перед ним, без пизды, разворачивалась реальность. Но эпицентром всего, и звука и перемены в состоянии Мироздания, была Ева Браун. Свершилось что-то непоправимое и Людцов, интуитивно понимая это, вскочил с постели с холодеющим от предчувствия сердцем.
Рёв не утихал. Нечто, чьи формы нельзя было определить, яростно металось по полу, у подножья распахнутой постели. В своём бешенстве оно поочерёдно сбивало столик, торшер, стулья. Кто это, что это? Возможно ли, чтобы это была та самая Ева Браун? Людцов отказывался узнавать в этой абстракции свою любимую. Форма отделилась от сущности, они не совпадали; дух и материя сдвинулись по фазе, расфокусировались, и Людцов, при всём желании, не мог навести резкости, чтобы слить их воедино - одно, то и дело, не соответствовало другому. Кибернетик невольно отшатнулся, словно от видения пекла. Бестия билась в агонии и рождала истошный вопль. Несколько раз она пыталась подняться на ноги, но тут же, словно подкошенная, беспомощно валилась обратно на пол. Не осталось и следа от бывшей возлюбленной, теперь она представляла собой как бы материальный оттиск невыносимого мучительного сознания. Ева уже не могла быть чем-то живым и реальным, лишь сублимацией маниакально-депрессивного состояния. Людцов сумел рассмотреть: у основания её черепа, где-то между третьим и четвёртым позвонком, торчал толстый огрызок арматуры. Очевидно Еремей выстрелил им из своего ручного механизма и повредил бестии позвоночник. Теперь с перебитым надвое хребтом Ева была обречена, её смерть оставалась делом времени. Сам андроид стоял недалеко, держа обеими руками убийственную машинку, которая, при включившемся освещении, напоминала пневматический отбойный молоток. С помощью такого орудия разрушают горные породы. Еремей смотрел на агонию ксеноморфа с выражением крайней усталости. Этот выстрел дался ему нелегко. Он как будто вложил в него всю свою мятущуюся душу. Силы оставляли его, андроид старел буквально на глазах.
- Брось оружие - сказал ему Людцов, сделав безрассудный шаг навстречу; он даже не заметил, что стоял перед роботом как есть, в чём родила природа - Брось, я сказал - повелительно повторил голенький кибернетик.
Андроид перевёл взгляд на Людцова; он невольно попятился перед человеком, но машинку не бросил, только мучительно замотал головой, словно это была не его голова, а несоразмерно тяжёлая, негабаритная голова коровы - каждый её поворот давался ему с видимым трудом. Его взгляд остановился на нежном теле кибернетика. Он тысячи раз наблюдал человека обнажённым, но впервые остановился на его наготе осмысленно. Еремей впервые её заметил. Казалось он что-то почувствовал, глядя на белое, словно взбитое масло, тело Владислава. И то что он при этом испытал, не вызвало в нём восторга. За всё время общения с андроидом, Людцов впервые ощутил себя нагим. Он стоял перед роботом со всех сторон продуваемый его понимающим взглядом. Неожиданно Еремей скривился, как будто, наконец, распробовал вкус своей участи - вкус был омерзительным.
- Я сделал это, сделал это, - повторял он всем трясущимся лицом, - сделал. Я сво-боден.
Он трясся, как в лихорадке, и продолжал кривится - это была гримаса безумия. Отбойный механизм в его руках не находил себе места. Его чёрное дуло плясало с большой амплитудой, готовое в любой момент разрядится очередным снарядом из арматуры.
- Маман, немедленно повысь ограничительный контур по всему периметру - скомандовал Людцов, но андроид продолжал опасно трястись, не выпуская из рук пневматической пушки.
- Нет, я зна... зна... зна...- начал он заикаться; не в состоянии закончить начатое слово, он вдруг тупо заулыбался самому себе, словно мысленно произнёс какую-то сальную шуточку - как даун. Из его левого глаза, словно сквозь сальник, просочилась жёлтая маслянистая жидкость - сво... сво... сво.. бо... бо...
- Маман, отключи контуры питания, немедленно, и внутреннюю батарею тоже.
- бо... бо... бо... бо... да - закончил наконец Еремей и замер навсегда в неподвижности. Лишённый источника энергии, он постепенно окоченел. Идиотская улыбочка так и не сошла с его губ, а по щеке ещё долго продолжала ползти гнойная капелька смазки - единственно живое на этом застывшем лице. А когда казалось, что всё уже закончилось, из рук андроида с тяжким грохотом вдруг вывалилась громоздкий, молотобойный инструмент. Он грохнулся об пол, как ручная чугунная мортира времён Столетней войны.
Глава 19
Кибернетик подбежал к Еве и упал перед ней на колени. Он бухнулся на колени, словно собирался молится. Его любимая находилась при смерти. Расстояние между ней и небытием сократилось до толщины папиросной бумаги. Ева уже не металась в пароксизме агонии, а потихоньку отдавала концы, хрипела, не двигаясь с места. Иногда воздух, выходя из горла умирающей, рождал посторонние звуки и тогда к хрипу присовокуплялось какое-то тоненькое мяуканье, как будто далеко-далеко взывал о помощи заблудший котёнок. В приступе отчаяния Людцов обхватил голову ксеноморфа. Огромная и тяжёлая, она болталась, словно на ниточке. Место у основания черепа, куда вошла арматура, явственно дымилось, дымился и сам металлический стержень, разъедаемый молекулярной кислотою. Не было никаких сомнений: минутки жизни Евы Браун были сочтены, она подыхала.
Это была уже вторая Ева Браун в истории человечества и обе споткнулись о печальный конец. Видать судьба у них такая, у Ев у Браун: Евы Браун не умирают от старости, на сусальном закате в конце счастливо пройденного пути. Людцов держал в руках её голову, голову одной из Браун, словно большущий и влажный булыжник. Булыжник был массивным и неудобным, он всё время норовил выскользнуть из рук кибернетика. В детстве Владислав был уверен, что нечистая сила бессмертна, что черти никогда не умирают - как глупо с его стороны, как глубоко он ошибался: умирают, ещё как умирают. Не в силах сдержать своё горе, Людцов замычал. Он мычал громко, как глухонемой. Его чёртовица постепенно околевала, тело её уже не казалось таким лакированным и скользким как раньше, оно помутнело, словно поверхность запотевшего зеркала. Великолепный, прекрасный чёрт покидал этот великолепный и прекрасный мир. Всё оказалось до невозможности просто. Людцов ненасытно глядел в её маленькие глазные яблочки, в которых всё слабее различалась искра сознания. Понимает ли она где находится, кто держит её за голову? Всё что произошло казалось примитивнее детских каракуль. Его Ева пропадала без вести, её поглощала жирная бездна небытия. На прощание она ничего не сказала, просто незаметно утихла, перестала быть. Как будто никогда и не было.
- Не надо. Останься. Не надо. Останься - только и мог прогнусавить Людцов; он расхныкался, как малолетка.
Обхватив голову Евы руками, он прижал её к своей голой груди, не замечая, что обжигает кисть руки о край ядовито дымящейся раны. Из раны, стекая по стержню арматуры, капнуло несколько мутных зеленоватых капель. Кибернетик ещё долго давил голову ксеноморфа, не обращая внимания на то что Евы больше не было. Скоро голова в его объятиях стала чем-то холодным и шершавым, словно принесённый с холода камень. Людцов прижимал к груди уже болванку косной материи - Ева Браун испарилась, он и не заметил как она стала частью вселенской геологии. С таким же успехом он мог обниматься с тяжеленным куском горной породы. Он сидел час-два, покачиваясь, словно в трансе, пока тело его любимой не начало коченеть. Теперь в такт покачиваниям кибернетика оно двигалось всё разом, единым куском, подобно бревну из ствола поваленного дерева. Несколько капель кислоты, капнувших на пол, прошили три яруса стальных перекрытий, пока не иссякли в нижних секциях складских помещений. Несколько уровней корабля соединила узенькая, оплавленная по краям скважина. Кровь чужого пронизала стальные перекрытия, пройдя сквозь них, словно сквозь масло.