Оно могло бы показаться прекрасным и соблазнительным, если бы к нему прилагалась голова.
— Они ответят, — пообещал Дигнус. — Они за всё ответят…
Дигнус вышел из этого не то святилища, не то логова безумного ученого. Он шагал коридорами «Ковчега», и лицо его сохраняло выражение непреклонной решимости.
Зал, в который вошел Дигнус, предназначался для торжественных церемоний. «Как, например, — уточнял кодекс, — коронация, заключение важных договоров, бракосочетания и проч.». Ни один из толкователей кодекса не посмел сказать, что подвешенные за ноги гинопосцы не входят в понятие «проч.». И гинопосцев повесили здесь.
— Здорово, зеленоглазый! — бодрым голосом поприветствовал его один из висящих солдат. Всего их было десять. — Ты теперь, что ли, за главного? Слыхал, вашу рехнувшуюся сучку малость порезали. Значит, так, у меня есть к тебе предложение. От лица всего Гинопоса я уполномочен сказать: если ты прямо сейчас расстегнешь мне штаны и нежно поработаешь ротиком, я обещаю убить тебя так быстро, как только смогу.
Остальные гинопосцы послушно захохотали, поддерживая своего запевалу.
Дигнус взглядом нашел единственного находящегося здесь узорга и кивнул ему. Тот подвинул стоящее на полу ведро под разговорчивого парня.
Выглядели гинопосцы жалко. Неделю они жили впроголодь, не снимая формы, в холодных камерах, и вот теперь висели кверху ногами. Глаза налились кровью, лица болезненно раскраснелись.
— Меня зовут Дигнус, и я — глава отдела безопасности принцессы.
— Где-то ты оступился, брат, — фыркнул гинопосец. После того как под его головой оказалось пластиковое ведро, шутить ему расхотелось, но он старался.
— Кроме того, я, в силу возраста и особых заслуг, являюсь одним из живых хранителей закона, ведущего узоргов к благоденствию, — продолжал Дигнус. — Не пытайтесь проникнуть в сущность нашего общественного устройства, мозг гинопосца слишком для этого слаб.
— Мне не нужно знать, как что устроено у ос, чтобы поджечь улей.
Дигнус улыбнулся, опустил руку в карман пиджака.
— Ос никогда не держали в ульях, дурачок. А вот такое понятие как дикие пчелы — действительно существует. Дай-ка я тебе кое-что об этом расскажу.
Дигнус достал маленький и, кажется, совершенно не страшный кусочек пластика. Белый цилиндрик, который принялся вертеть в руке.
— У пчел — для существ, у которых отсутствует мышление — было весьма сложное строение общества. Сложное и странное. К примеру, всю работу делали самки. А самцы годились только для оплодотворения, причем, исключительно матки. Вообразите рой из нескольких сотен или даже тысяч пчел. Все они — сёстры. Дочери одной единственной матки.
Дигнус поднял руку с цилиндриком и что-то в нем нажал. Световые лучи, сверкнув с двух концов цилиндрика, замкнулись в ослепительно белую дугу. Дигнус держал нечто вроде лазерной пилы. Устройство, подобного которому гинопосцам видеть не доводилось. Лазеры, которые они использовали, были прямыми, а это устройство, казалось питало само себя.
— Случалось так, что матка умирала, — продолжал Дигнус. — Тогда в улей приходил хаос. Отчаянно жужжа, пчелы мечутся из стороны в сторону. Обычно миролюбивые, они становятся агрессивными, готовы нападать на любое живое существо. И жалить, жалить, расставаясь с жизнью. Но что самое главное, нельзя просто взять и посадить другую пчелу на «трон». Нельзя сказать: «Вот ваша новая матка!». Нет, это должна быть совершенно особая особь. Та, которой будут служить. Та, в которой никто не усомнится.
Дигнус как бы походя, не останавливаясь, махнул рукой, проходя мимо самого разговорчивого гинопосца. Луч прошел через его шею без секундной задержки. Голова, раскрыв рот и выпучив глаза, упала в ведро, а сверху тут же полилась кровь. Тело дрыгалось, сердце никак не хотело останавливаться, отказывалось поверить в смерть.
— Люди создали узоргов, — говорил Дигнус, глядя на льющуюся в ведро кровь, — и привили им некоторые полезные качества. В частности, те, что проявлялись пчелами. Гипотетически, особь женского пола, стоящая во главе народа, избегает агрессивной политики. Напротив, она видит своей целью увеличение популяции и повышение уровня жизни. А пчелиный инстинкт не допустит борьбы за власть. Пока матка соответствует ожиданиям роя, она остается маткой.
Дигнус видел, как округляются глаза гинопосцев. Они все еще не верили, что одного из них только что обезглавили. Так легко, так быстро, без звука удара, без хруста костей, без треска разрезаемого мяса. Должно быть, световая пила казалась им подлым оружием. Дигнус повернулся к узоргу и, улыбнувшись, опустил веки. Тот выскочил за дверь и тут же вернулся, неся перед собой стопку ведер, вставленных одно в другое.
— Выродок, — скрипнул зубами самый широкоплечий гинопосец, когда ведро встало под его головой. — Трусливая зеленоглазая сучка. Мы казнили лишь тех, кого захватили в честном бою. Зачастую — два наших на десяток ваших. А ты? Одурманил нас каким-то газом и теперь играешь тут в крутого? — Он сплюнул в ведро и хотел было презрительно отвернуться, но не смог этого сделать из своего положения.
— Были и другие качества, которые достались узоргам от пчел, — невозмутимо продолжал Дигнус. — Так, например, самцам изрядно снизили ту самую маскулинность, которой так кичится Гинопос. Да, увы, мужчины-узорги не отличаются смелостью, агрессивностью, они не воинственны и более склонны к науке, чем к битве. Однако это вовсе не значит, что они не могут испытывать злость. Испепеляющую душу, беспомощную злость.
Дигнус повертел «пилу» перед глазами, стоя напротив широкоплечего гинопосца.
— Что я могу? — прошептал Дигнус. — Я — старший член совета, но у меня нет власти. Лишь принцесса могла отдавать приказы. Она, да еще верховный советник, Хирт. Он был уполномочен взять на себя управление в отсутствие принцессы. Он должен был избрать новую принцессу. Но сейчас наш рой обезглавлен. И мы — мечемся. Мы — агрессивны.
Ослепительно сверкнула «пила», и, поливаемая кровью, в ведро упала крупная голова гинопосца. А вот тело дергалось значительно меньше. Не всегда жизни больше там, где больше мяса. Два-три судорожных сокращения, и вот — жалкий кровоточащий мешок вместо человеческого тела.
— Не надо! — Нервы у следующего гинопосца не выдержали. Он пытался извиваться, но, накрепко перевязанный по рукам и ногам, лишь затягивал специальным образом рассчитанные узлы, веревки вгрызались в тело, но до поры парень даже не замечал этого. — Пожалуйста, нет, только не так, не сейчас, я… Я всё скажу!
— Что ты скажешь, рядовой? — засмеялся Дигнус. — Поведаешь, как тебя две недели назад перевели с «детского» корабля и сразу послали в дегенератскую атаку, как пушечное мясо, которое не жалко?
Парень выпучил глаза.
— Откуда тыыыгххх…
А вот этот долго пляшет, и кровь — толчками. Загляденье.
У Дигнуса начали трястись руки, он был близок к истерике. Но заставил себя идти дальше. Он этого хотел.
— Траур по принцессе длится две недели, — пояснил Дигнус следующему гинопосцу, стиснувшему зубы в ожидании неминуемой смерти. — Потом, если не объявится советник, мы сможем сами выбрать новую принцессу. И она примет решение о дальнейших наших действиях. Но до тех пор — хаос. Хаос правит!
Еще одна голова летит в ведро, снова кровь, кровь… Дигнус с трудом удерживается, чтобы не подставить руки под этот поток. Ему хочется умыться кровью, напиться ею. Безумие, хаос, о котором он говорит, действительно здесь.
— Однажды наши придут сюда, — говорит кто-то из оставшихся пока еще гинопосцев. — Уж они поговорят с тобой про пчелок.
— Жду с нетерпением! — пропел Дигнус.
Он довел казнь до конца. Десять ведер с кровью. Десять плавающих в крови голов. И десять обезглавленных туловищ, висящих под потолком. Маленькая и бесполезная месть за принцессу Иджави. И как же больно, как страшно от того, что мстил он — не тем. Гинопосцы истребили немало узоргов, но вот к Иджави ни один из них даже пальцем не прикоснулся. Удар нанес свой. И от этого хотелось выть.
Дигнус завыл бы, если бы не его браслет. Вибрация дернула запястье. Дигнус проследил мысленно информирующий канал и вздрогнул. Как будто вселенная услышала его и показала ответ. Программы узоргов уже неделю мониторили все возможные сети Триумвирата на предмет упоминаний Винчу Хирта, но тот словно в черную дыру канул. И вот — внезапно — он сам. Смотрит прямо в глаза, со своей всегдашней ухмылочкой.
«Официальное обращение к Ремилу Лансу, главе правительства Триумвирата», — прочитал Дигнус.
И включил воспроизведение.
Глава 13
Винчу Хирт, не мигая, смотрел на своё трехмерное изображение. Как будто смотрел в глаза сам себе — пытливо, придирчиво, не прощая ни малейшей оплошности.
Голографический Хирт улыбнулся и начал говорить. Неспешно, с легкой издевкой, как обычно, он произнес слова приветствия и продолжил:
— Насколько я вижу, в данный момент идет усиленная мобилизация, подготовка к войне с Гинопосом. Занятное зрелище. Можно бесконечно смотреть, как течет вода, горит огонь, и непуганые детишки затачивают пластиковые сабельки, собираясь атаковать танковый клин. Да, Ланс, я говорю эти слова для всех: каким бы патриотическим бредом ты ни кормил свой электорат, объективная реальность от этого не изменится. А реальность такова. Пока ты думаешь, сможешь ли противостоять Гинопосу, Гинопос считает, сколько дней им потребуется на уничтожение галактики. Понимаешь ли ты разницу, Ланс? Понимаете ли разницу вы, граждане Триумвирата? Для Гинопоса эта война — не трагедия, разбивающая жизнь на «до» и «после». Для них это — рутина. Вы утром просыпаетесь и идете в офис, а они просыпаются — и уничтожают галактику. А потом стоят у кофейного автомата и обсуждают — нет, не прошедшую «войну» — а вкус кофе и сиськи захваченных невольниц.
Голографический Хирт потянулся, хрустнул шейными позвонками и, посидев несколько секунд с закрытыми глазами, продолжил. Взгляд вновь устремился на зрителя.
— Мне глубоко безразлична судьба Триумвирата. Я прожил немало лет и видел гибель многих цивилизаций. Одной больше, одной меньше… Однако в грядущей войне у меня есть свой интерес. Это — земли, на которых могли бы жить узорги. Земли, которые в результате так называемой «войны» превратятся в радиоактивные уголья. Даже если Аргеной и весь командующий состав Гинопоса пойдут в бой пьяными в дрова, и вы умудритесь их победить, вам удастся сохранить максимум двадцать процентов нынешнего жилого пространства. Надеюсь, вы знакомы с понятием «Пиррова победа»? На реабилитацию уйдут тысячелетия. Но этих тысячелетий у вас не будет, потому что вас можно будет брать голыми руками. И вот тут на сцену выходим мы. Зеленоглазые твари. Даже если мы все пойдем в бой пьяными в дрова, победа будет обеспечена. Но мы же цивилизованные твари. Зачем нам идти в бой, когда есть старое доброе оружие массового уничтожения!
Голографический Хирт сложил руки на груди, взгляд его стал холоднее.
— Не знаю, доходили ли до вас слухи о проекте «Квазар». Собственно, я и сам считал это лишь слухами. Но несколько дней назад мне посчастливилось побывать на «Ковчеге», и я видел его своими глазами. «Квазар» — это ракета с боеголовкой, оболочка которой может несколько минут выдерживать жар самого яркого из трех ваших солнц. Когда же оболочка, наконец, растает, боеголовка будет приблизительно в центре солнца. Выплеснется маленький сюрпризик — секретный ингредиент — и запустится реакция термоядерного синтеза. Мне бы понадобилось исписать формулами всю стену, чтобы объяснить реакцию, но для вас важнее другое: процесс коллапсирования звезды займет от пяти до пятнадцати секунд. Что будет дальше… Ну, тут мнения расходятся. Взрыв будет по-любому, и он не только уничтожит всё живое в вашей галактике, но и в соседней перегорит электроника. После чего, возможно, солнце превратится в карлика. Возможно — в черную дыру. Но назвать проект «Карлик» или «Дыра» было бы не солидно, поэтому наши инженеры поставили на самый маловероятный исход. Да, в трех процентах случаев звезда может превратиться в квазар. Это, собственно, будет определенной вехой в истории вселенной, и я даже могу пообещать назвать квазар в вашу честь — Квазар Триумвирата!
Тут Хирт вдруг рассмеялся, покачал головой, будто устал что-то доказывать глупым детишкам.
— Вот поэтому-то Гинопос до сих пор и не напал на вас, идиоты, а вовсе не потому, что вы страшно скалите зубки. Сейчас три цивилизации застыли на исходных позициях, и в любой миг что-то может засбоить, и где-то начнут погибать люди. Ваши люди, Ланс, при любых раскладах — ваши. Но пока еще есть возможность коренным образом изменить ситуацию. От лица народа узоргов я, несмотря ни на что, протягиваю руку.
И голографический Хирт радушным жестом протянул руку к зрителю.
— Мы можем заключить союз, обговорив условия, и вместе — действительно уничтожить Гинопос. А потом, весело подпрыгивая, бежать навстречу рассвету, обниматься, кататься в мягкой траве и любить друг друга до умопомрачения. Однако для этого мы с тобой, Ремил Ланс, должны встретиться и обсудить детали. Я настаиваю на том, чтобы переговоры были публичными. Публичность — гарант честной игры с твоей стороны. Если ты попытаешься обмануть меня — ты обманешь свой народ, и я буду знать, что приговор им подписал ты. Если ты меня понял — моргни.
Голографический Хирт секунду подождал, потом рассмеялся.
— Шучу, не надо моргать. Надо просто записать аналогичное видео и запустить в сеть. Я его найду. Сайонара, компадре.
Изображение исчезло.
— По-моему, шикарно получилось, — нараспев произнес женский голос. — Это — самый волнительный материал из всех, что я снимала. Насмотреться не могу, жаль попкорна нет.
Хирт повернулся и окинул взглядом девушку в черных джинсах и черной водолазке. Она сидела, закинув ногу на ногу и покачивала в воздухе тяжеленным армейским ботинком.
— Спасибо, Салли, — тихо сказал Хирт. — Как скоро это выйдет в сеть?
Салли поднесла браслет к глазам, задумалась.
— Ну-у-у… Плюс-минус десять минут назад. Основной сервер уже заблокировали, но запись успели качнуть пятьдесят тысяч пользователей. Заработали наши скрипты. Твоя видюшка прямо сейчас воспроизводится на миллиардах браслетов и миллионах стационарниках. Это фурор. Если добавить рекламу, можно будет не работать до конца жизни.
По голосу Салли было невозможно сказать, шутит она или говорит серьезно. Хирт знал о ней наверняка лишь одно: Салли — профессиональный журналист. «Подпольный журналист», — как называла она себя и свою команду. Еще иногда звучало «пираты информационного космоса».
Небольшой, юркий кораблик, напичканный полушпионским оборудованием, являл собой гордость и одновременно единственное оружие «пиратов». Сегодня здесь, завтра — там, они всегда чуяли, где происходит самое интересное, снимали свои, независимые репортажи и поставляли их неофициальным медиаканалам. Информация в нужном месте и в нужное время стоила дороже любого другого ресурса, поэтому ребята не бедствовали. Но в путь их снова и снова выгоняли не деньги, а ставшая зависимостью страсть к сенсациям.
Сейчас Хирт сидел в «смотровой» этого корабля. В самом сердце пиратской святыни. И у него была только одна причина здесь находиться: сегодня он был сенсацией.
— Скажи, Салли, — сказал он, вставая с кресла, — тебя не встревожило то, что я говорил? Ну, про взрыв звезды, заведомо проигранную войну и прочее?
— Это зависит от того, скажешь ли ты мне, откуда лучше снимать, — не задумываясь заявила Салли, всё еще колдуя над браслетом. — Если не скажешь — я встревожусь и, возможно, даже начну паниковать. Чертовски страшно сдохнуть, не имея возможности заниматься любимым делом. Так, ладно! — Она хлопнула ладонью по браслету, будто выключая, и вскочила на ноги. — Пора ввалить пинка Крису, пусть поворачивает, пока не начали ковровую бомбардировку сектора.
Оттолкнув Хирта, Салли выскочила из смотровой. Вопить приказания начала еще в коридорчике, не заботясь, слышат ли ее в кабине пилотов. Хирт проводил ее взглядом, и на лице его появилась усталая улыбка. Нравилась ему эта девушка. Рядом с нею он и сам будто заряжался энергией. Во время записи она то и дело корчила ему рожи за камерой и активно жестикулировала, потому-то он и не удержался от смеха. Благо, этот момент гармонировал с текстом, и его решили не вырезать.