Прохожих было много, все были полупрозрачные, что неудивительно: ведь это были идеальные жители идеального мира, которые никогда не существовали в реальности. Бросалось в глаза, что на лицах у них были жизнерадостные и немного неестественные улыбки. Пока фатумист озирался, его несколько раз толкнули прохожие хипстерского вида, снующие туда-сюда по тротуару. Толкнувшие, улыбнувшись пошире, немедленно извинялись, но тут же, оглядев путешественников, прятали глаза и быстрым шагом спешили прочь.
Взглянув на ассистента, Виктор понял, в чём тут дело. Вид у Юшечкина, очевидно, не вписывался в здешние стандарты моды: кожаная куртка без воротника, камуфлированные узкие штаны, тяжёлые берцы и бритая наголо голова с вытатуированной на затылке свастикой. Глянув себе под ноги, Холодов увидел такие же военные ботинки у себя на ногах. Проведя по затылку рукой, он ощутил под ладонью гладкость черепа.
Ассистент, посмотрев на Виктора, расхохотался:
— Ну и вид у тебя!
— У тебя не лучше! — огрызнулся фатумист. — Интересно, какой дурак нас так вырядил?
— Меминженеры. Мы ведь отправляемся на поиски националиста, значит, и вид должен быть соответствующий для маскировки, — логично рассудил Юшечкин. — Так они рассудили.
— Знали ведь, идиоты, что мы не сразу в нужный пропос попадём! — продолжал возмущаться Виктор, распугивая окружающих хипстеров. — А если бы к коммунистам попали, нас бы в пять секунд в распыл пустили! Эй, Бурлаков! — крикнул фатумист, активируя мемсвязь. — Ты чего нас как клоунов вырядил?!
Бурлаков не ответил. Пока Виктор орал, Юшечкин озирался по сторонам.
— Да, мы не в нацистском пропосе явно, — заметил он. — Интересно, куда нас занесло? Может, обывательский пропос?
— Тебе виднее, — раздражённо фыркнул Виктор, чувствуя себя в этом наряде словно пугалом. — Кто из нас жулик, а кто — подающий надежды футмеморист?
— Или мы в иностранном пропосе? — продолжал гадать ассистент.
— Вроде нет… — неуверенно заметил Холодов, прислушиваясь к речи прохожих, говорящих на русском языке, правда, вставляя в речь множество англицизмов.
— Почему нет? — возразил упрямый Юшечкин. — Есть ещё и мультилингвальные альтерны. Там сразу на нескольких языках разговаривают, а перевод настроен автоматически. Например, есть альтерна Средиземье, так там толкинисты из разных стран…
— А надписи почему не переводятся? — не сдавался фатумист, глядя на несчётное число мигающих вывесок вроде «Ambulance», «Police» или «Bookcrossing». — В мультилингвальных альтернах глянешь на надпись, и тут же перевод в ушах звучит.
Тут ассистент хлопнул себя по лбу и заорал:
— Вот я идиот! Мы же в либеральном пропосе! Я был тут пару лет назад.
— Интересно, что среди либералов делает нацист Малыгин? — задумчиво пробормотал Виктор.
— То же, что и мы: тычется как слепой котёнок. Наверное, скоро в другой пропос переместится.
Поскольку погрешность в точке высадки в квазипространстве финитума ещё выше, то националист должен находиться в радиусе пяти километров. Как его искать в центре шумного мегаполиса, Виктор слабо представлял. Путешественники от нечего делать, двинулись к более спокойному месту — небольшому скверу, названному по-русски «Литературный сквер» возле роскошного здания странной формы с русской вывеской «Дворец современной литературы».
В сквере Холодов и Юшечкин под презрительно-опасливые взгляды аборигенов заняли одну из лавочек и начали советоваться, что делать дальше. Мемсвязь Бурлаков тоже не подключил, якобы из опасения, что ассистент будет общаться условным языком с сообщником-профессором. Искать Малыгина здесь — всё равно что иголку в стоге сена, бесполезная трата времени.
Виктор блуждал глазами по скверу, словно надеялся на чудо: вдруг здесь, возле обители современного искусства промчится Владимир Степанович в эсэсовском наряде. Но взгляд натыкался только на скульптуры писателей с подписями «Осип Мандельштам», «Марина Цветаева», «Белла Ахмадулина». В центре сквера возле памятника Гумилёву рекламный щит приглашал всех желающих на «Солженицынские чтения». Возле плаката стояла стайка молодых людей богемного вида, сжимающих в руках «Доктора Живаго» Пастернака, «Ледокол» Виктора Суворова и «Лолиту» Набокова.
У соседней лавочки стояли средних лет мужчина и женщина, одетые, как все аборигены, вычурно и пёстро. У мужчины была причёска-хвост, в ушах блестели серьги, а обут он был в высокие сапоги-ботфорты. Женщина была одета примерно так же, но в отличие от мужчины блистала бритой головой, как у путешественников, только без свастики. Дама закурила тонкую сигарету, подозрительно держа её между большим и указательным пальцем, и в воздухе сладковато запахло каким-то лёгким легализованным наркотиком.
— Социализм стирает грань между городом и деревней, а капитализм — между мужчиной и женщиной, — шёпотом изрёк Виктор, глядя на пару.
— Не так. Социализм делает женщину мужественной, а капитализм — мужчину женственным, — выдал свой вариант ассистент.
Холодов вспомнил Железную Берту и было согласился, но, посмотрев на лысину соседки, сам себя опроверг. Пара, неодобрительно посматривая на двух хихикающих нацистов, продолжала неторопливо переговариваться, видимо, обсуждая выставочные работы:
— С точки зрения экзистенции, — глаголил мужчина, — в романе видна определённая трансцендентальность. Гиперболизм, конечно, но вполне эклектично, хотя и дисгармонирует с общим концептом постмодернизма. Фекальная тема нынче в тренде.
— Я бы не вынесла книгу на паблисити, — отвечала лысая дама, со всхлипом затянувшись, от чего её зрачки расширились. — Там явная декогерентность и стилизация под минимализм.
В руках хвостатый мужчина держал книгу с блестящей пёстрой обложкой с непонятным рисунком и большим заголовком, видным даже отсюда: «Танго с унитазным бачком» автора Джереми Шита.
Другую свободную лавочку тоже заняла пара: молодые улыбчивые юноша и девушка в строгих деловых костюмах, видимо, закончившие свою офисную работу в соседнем небоскрёбе деловом центре.
— Нельзя применять стандарт тиджиай в трейд-маркетинге, — сердился юный клерк. — Ладно, при ребрендинге, но в ретейл-дизайне — это драйвел, рэмбэл. Европейцы над нами смеяться будут! Я не аккаунт-менеджер, чтобы пресейлом заниматься, а коучер, практически тьютор!
Молодая девица гладила юношу по руке и успокаивала:
— Не ангризируй! Главное, ебитда выросла.
Виктора передёрнуло от почти неприличного слова. Но вскоре он дёрнулся вторично, увидев, как юноша, неожиданно вынув из-за пазухи бутылку водки, в два глотка ополовинил содержимое.
— Ах ты, алкаш подзаборный! — завопила голосом базарной торговки девица и, вырвав у него бутыль, вылила в себя оставшееся.
— Ты что творишь, ведьма офисная?! — Юноша подскочил к девице и размахнулся, но она вцепилась ему в волосы, и через секунду пара юных клерков каталась по земле, вырывая траву на газоне.
Юшечкин расхохотался, глядя на эту странную сцену:
— Даже в финитуме бывают диссонансы, — прокомментировал он и на немой вопрос Виктора добавил: — Просто либералы между собой не могут договориться. Одни считают, что русских можно сделать свободными как европейцы, а другие говорят, что русские способны только на пьянство. Вот местных и корёжит.
В подтверждение слов ассистента пара поднялась и, отряхнувшись, как ни в чём не бывало продолжила свою беседу, обильно пересыпая речь маркетинго-офисными американизмами.
— Хотя мне тут нравится, — закончил мысль ассистент. — Свобода полная.
— Я вижу, — скривился Виктор, глядя на диссонирующую пару.
Проходивший мимо пожилой человек в клетчатом берете и с длинным шарфом, нарочито небрежно обмотанным вокруг шеи, остановился возле Холодова и вмешался в разговор, не обращая внимания на вызывающий наряд путешественников:
— Зря иронизируете, молодой человек! — проговорил он со старческой неторопливостью, обращаясь к фатумисту. Помпон на его берете качнулся. — У нас именно настоящая свобода. Любой может добиться успеха, благодаря трудолюбию, упорству и предприимчивости. Ему никто не будет чинить бюрократических препонов.
Любой мемпутешественник, погружавшийся в мемориум хотя бы с десяток раз, сталкивался с эффектом авторской речи. Подойдёт к тебе прошляк, сделает стеклянные глаза и начнёт долго и скучно рассказывать о текущей ситуации, словно и в самом деле читая размышления автора в каком-нибудь скучном романе. То, что старик говорит «от автора», было ясно из его речи — в ней почти не было заумных слов, обожаемых либералами.
— У нас нет принудиловки, — размеренно говорил старик, практически ни к кому не обращаясь. — Армия — частная, полиция — нет, но есть много частных сыскных бюро. Ценится творчество в любых сферах. Я работал в хай-тек корпорации, так, бывало, сделаешь рацпредложение — и тебе уже через час в конверте премию несут за принесение прибыли.
— Вы забыли упомянуть, что тут нет тоталитаризма и уравниловки, — напомнил Виктор старику, но тот, не обратив внимания на замечание, монотонно бубнил:
— Мы не воздвигаем себе лживых идолов и кумиров, как коммуняки. Любой трезвомыслящий человек знает, что Александр Матросов просто поскользнулся, Зоя Космодемьянская была пироманкой, а «Молодая Гвардия» — сборищем хулиганистой молодёжи, мешающей европейским демократическим реформам в Краснодоне. У нас каждая свободная личность — сам себе кумир. Единственные люди, достойные уважения — это те, которые смогли с нуля сколотить себе состояние. Сначала чистил обувь на улицах, а через десять лет — директор крупной корпорации.
Постепенно носитель авторской речи стал раздражать, и путешественники отправились на другой конец сквера. Вслед им некоторое время доносился бубнёж «автора», затем он как ни в чём не бывало отправился дальше на поиски новых слушателей.
Пока коллеги по несчастью удалялись, Юшечкин успел рассказать Холодову о гипотезе Воздвиженского насчёт эффекта авторской речи. Одиозный профессор считал, что раз существуют мемориумы второго, третьего и высших порядков, то наш реальный мир можно считать мемориумом нулевого порядка. А, значит, вполне можно допустить, что существует мемориум минус первого порядка, по отношению к жителям которого мы будем считаться прошляками, а они соврами. То есть прошлячество относительно. Верующие люди, молясь богу, не подозревают, что они на самом деле молятся меминженерам мира минус первого порядка, чтобы те повлияли на их судьбу. Заодно, гипотеза профессора объясняла разные необъяснимые явления вроде магии или экстрасенсов — это просто влияние реального мира минус первого порядка на прошляков нулевого порядка, то есть на нас.
Разумеется есть мемориумы минус второго порядка и ниже. Мемориум минус второго порядка будет для мемориума минус первого порядка божественным, а для нас — ещё более божественным чем мир минус первого порядка. То есть божественность и реальность тоже относительны: чем ниже порядок мемориумов, тем они реальнее и больше у них божественной силы. Абсолютно божественным можно считать мир порядка минус бесконечность.
— Надоел бред этого маразматика! — облегчённо вздохнул Виктор, когда путешественники потеряли нудного старика-демократа из виду и подумал про напарника: «И твой тоже».
— Отнюдь не бред, — неожиданно вступился за старика ассистент. — Тут любой человек может заняться бизнесом, если есть желание и трудолюбие. Чем больше работаешь, тем больше получаешь — общество справедливости. И товары в магазинах качественные и дешёвые.
— Сомневаюсь что-то…
— Почему? Всё логично. Есть Иван Петрович делает грабли прочнее и дешевле чем Пётр Иванович, то все будут покупать их у Ивана Петровича, и тот разбогатеет. А Пётр Иванович будет стараться делать грабли ещё прочнее и дешевле. Это и есть конкуренция — двигатель прогресса.
Холодов усмехнулся наивности собеседника:
— Не так. Пётр Иваныч, увидев, что товар Ивана Петровича лучше, просто нанимает киллера… Ну, или бескровно: идёт в городскую администрацию, пьёт коньяк с мэром, и тот даёт зелёный свет Иванычу, а Петровичу перекрывает кислород. Есть третий вариант: договориться с Петровичем продавать по одной цене.
— А качество? — выпучил глаза Юшечкин.
— А качество со временем станет хуже и хуже. Любые товары самых раскрученных марок с годами ухудшаются по качеству. Ты вообще в магазины ходишь? Или торчишь целыми днями в своей уютненькой альтерне?
— Это только у нас в России такое, — не очень уверенно проговорил ассистент. — А на Западе и конкуренция настоящая, и товар качественный, и выборы демократические, а не липовые.
— Выборы везде липовые, юноша. Шоу для доверчивых дурачков вроде тебя. А таких в любой стране полно: хоть в Штатах, хоть в Новой Гвинее.
— Ты говоришь как совок недоразвитый, — обиделся на «дурачка» собеседник.
— Я говорю как трезвомыслящий человек, — ответилВиктор. — Мне нельзя быть доверчивым — работа такая. Ну, где там Бурлаков?!
Привыкший за годы бурной жизни к постоянной деятельности и конкретике, Холодов никак не мог смириться с теперешним положением: чёрт знает, куда попали, кого искать, где искать и что будет дальше. Не дождавшись ответа на вызов, Виктор, почувствовав, что нервы за вторые сутки беготни по мемориуму начали сдавать, принялся для разрядки костерить Мемконтроль и Бурлакова в частности на чём свет стоит. Холодов в запале употреблял русские ругательства всех времён, в которых ему удалось их услышать. Это привлекло внимание посетителей парка, и возле ряженых националистов постепенно собралась толпа.
— Надо немедленно вызвать полицию, безобразие какое! — возмутился благообразный мужчина с линкольновской бородкой. — Нацисты средь бела дня разгуливают и ещё ругаются в общественном месте!
Подошедшая лысая литераторша, глубоко затянувшись, изрекла:
— В инвективной лексике есть определённая экспрессия, хоть большая часть контента эпидерсивна.
А её хвостатый спутник набросился на бородатого:
— Мы живём в демократической стране, придерживающейся общечеловеческих ценностей, и у нас никого нельзя преследовать за убеждения. За исключением опасных, разумеется: террористов, наркоторговцев и левых.
— Я на них в суд подам! — продолжал разоряться бородатый. — У нас ещё и правовое государство. Своим обликом они нанесли мне моральный вред. И на вас тоже подам, уважаемый, за публичное замечание, оскорбляющее моё достоинство! В Европе вы бы уже перед судом стояли!
Виктор хотел ретироваться, чтобы не привлекать лишнего внимания, но толпа плотно обступила лженацистов. Полный господин в сером костюме, выдвинувшись вперёд, спокойно заговорил:
— Господа! Я, как политолог, замечу, что мы, профессионалы, по данному вопросу сказали бы следующее: несмотря на определённые сдвиги, есть частное мнение, что разрешение указанной проблемы лежит вне сферы интересов определённых тенденций развития.
Холодов заметил в толпе офисную пару. Юноша, ополовинив вторую бутылку водки, лез через толпу, крича издалека почему-то Виктору:
— Эй, ты, мерчендайзер хренов! Дерзкий, да? Шоппер-маркетолог? Сейчас шею тебе сверну!
Видимо, юный клерк начал диссонировать всерьёз. Вспомнив, что Бурлаков на этот раз поскупился на силовую подкачку, Холодов приготовился дать отпор наглецу. От хлипкого Юшечкина, скорее всего, будет мало проку. Но неожиданно, протолкавшись до путешественников, клерк растерял свой пыл и, допив водку, обернулся к девице-коллеге и ударился в рассуждения о захвате рынка и каких-то биржевых индексах.
А ещё через несколько секунд в голове раздался долгожданный голос полковника:
— Витя, приём!
— Какой приём, Саня?! — взорвался фатумист. — Нам тут уже морды бьют!
— Не набили бы, не бойся. От либералов только одна болтовня, а не конкретика. Мы вас сейчас в другой пропос перенесём. Малыгин туда отправился. Так что, внимание!..
И в тот же миг Виктор и ассистент покинули гостеприимный мир подлинной демократии.
2
Джек Ивнинг, молодой талантливый программист из Техаса, был патриотом своей страны. Россию он не любил. За что любить эту страну, самодовольно назвавшуюся единственной сверхдержавой, когда она несла всему миру свои дурацкие духовные скрепы зачастую с помощью оружия! Агрессивный Североледовитый блок, в который, помимо России, входили развитые страны мира — Казахстан, Боливия, Армения, Уругвай, — разместил свои базы по всей Латинской Америке. Штаб-квартира Североледовитого альянса находилась в Манагуа, откуда русские медведи активно вмешивались в дела миролюбивых стран по всему миру.