Пролог
Мягкий пушистый снег кружился между небом и землёй и вспыхивал, словно искры, попадая под свет фонарей. Дороги, тропинки и обочины припорашивало этими белоснежными хлопьями, которые превращались в сплошные блестящие пространства. Слегка подтаявшие сугробы обещали обратиться в отражение кучевых облаков — дайте только вьюге этой ночью взяться за дело. Тонкий серп луны то показывался, то вновь скрывался в глубинах чёрного тучного купола. Мороз стоял не сильный, воздух пощипывал кожу только когда начинал дуть ветер.
Экипаж ехал уже не так быстро и теперь выглядел скорее торжественным, чем спешащим. Преодолев последнюю часть пути по открытым полям, смотревшимся угнетающе неживыми в темноте этого вечера, он приближался к королевскому дворцу. Тот, в свою очередь, просто ослеплял предпраздничной иллюминацией и светился уже издалека. Почти во всех окнах горел свет, на стенах, помимо дежурных, закрепили дополнительные факелы. От него буквально веяло жаром веселья и отголосками смеха. Четвёрка лошадей затормозила у ворот. Они быстро распахнулись, встречая ожидаемых путников. Экипаж торопливо пропустили внутрь высоких стен, ограждающих дворец от внешнего мира, и остановили перед парадным входом, из которого мигом выбежал лакей и, с поклоном, отворил дверцу кареты. Из неё изящно выпрыгнула девушка, которой он не смел подать руку — неприкосновенно для низкородной прислуги. За ней показалась следующая фигура. Маленькие ножки в бежево-серебристых сапожках ступили на откидную ступеньку и через секунду ловко очутились на земле. Лакей и появившийся из тёплого помещения камердинер низко раскланялись второй юной особе. Их удостоили еле заметного кивка головы, с которой при этом соскользнул капюшон. Под снежинками, напоминающими крылья волшебных фей, зазолотились густые, светящиеся нимбом волосы. Девушка подняла лицо и выпустила изо рта облачко пара, растопившее ледяные узорные комочки до того, как они успели его коснуться.
— Ваше высочество, прошу вас, накиньте плащ плотнее, иначе простудитесь, — предупредила первая леди, но её просьба осталась безответной.
— Ваше высочество, мы ждали вас ещё два дня назад. Что вас задержало? — подошёл камердинер.
— Мы не могли мчаться быстрее. Мы и так отправились в путь в тот же день, как получили послание от нашего венценосного отца и торопились, как могли. Что-то случилось из-за нашего опоздания?
— Нет-нет, всё в порядке! Просто, его величество начинали волноваться…
— Что ж, тогда идёмте, обрадуем и успокоим их.
Девушки, в сопровождении мужчины, покинули двор и вошли во дворец.
Возвращение принцессы из Флай-о-Фреш, где она провела почти два месяца, не считая времени ушедшего на дорогу туда и обратно, было первым предзнаменованием оживления во дворце Карлеалей. После отлучения королевской дочери от двора, всё будто замерло. По началу, пока не улеглись все страсти, ещё были какие-то движения в столице, домах дворян и залах в них, но потом, когда мало-мальски удалось обойти скандал и объяснить всё как можно более приличнее и правдоподобнее, жизнь Феира остановилась на месте. Спустя столько времени, многие поверили в миф о тяжёлой болезни принцессы, такой тяжёлой, что девушку уже считали мёртвой, но она чудом исцелилась и, чтобы поправить здоровье, удалилась к далёкому Южному морю и его побережью, которое славилось лечебными источниками. Некоторые остались при мнении, что изначальные слухи были правдивы, и дочь короля была похищена, а потом вырвалась из плена олтернского рыцаря. Беллона, перед возвращением домой поинтересовалась, что говорят о ней в народе и, услышав последнюю версию, горько ухмыльнулась. Нет, из плена олтернского рыцаря она не освободилась. Она научилась сдерживать себя, но не смогла забыть его. Она научилась смиряться, но не смогла простить себе гибель любимого человека. Ведь она и никто больше не был повинен в казни графа. Поэтому душа её полностью находилась в его власти, власти, которую не дано было никому разрушить, разве что, призраку Дерека. Как она прочла в письме брата (единственном послании, которое ей разрешила прочесть, ведь она была наказана и отсутствием возможности общаться с друзьями), сэр Аморвил был препровождён на Олтерн и обезглавлен в собственном поместье, где его и погребли рядом с предыдущим графом Аморвилом. С этим последним известием из её прошлой, беззаботной жизни, Беллона и прибыла к бабушке, по слухам, холодной и строгой женщине. Виктория Карлеаль, в девичестве Виктория Мэри Эл Рой, представлялась отдельной частью наказания, которая будет постоянно надоедать, и заставлять раскаиваться в своих поступках и страдать от них пуще прежнего. Несмотря на мрачные предчувствия, они не исполнились, и королева-мать вообще не стала сама первая навязываться внучке, лишь встретив её по приезде. Дни летели, принцесса поправлялась и замыкалась всё больше в своём одиночестве и невосполнимой потере. Единственный знакомый человек, которого дали ей в сопровождение — княгиня Эскорини, постепенно стала пытаться вывести её из этого состояния, выводя на прогулки, показывая местные красоты, достопримечательности. Долина приморской нимфы Ауату, которая приводила всех впервые её видевших в восторг, не вызвала даже малейшего трепета у девушки, в то время как её спутница с замиранием сердца впитывала в себя великолепные здешние виды. И вот однажды, после обеда, Британика сослалась на усталость от жары и попросила королеву Викторию пройтись вместе с Беллоной. Семидесяти семи летняя женщина (да-да, именно женщина, а не дряхлая старушка!) спокойно согласилась и пошла показывать дочери своего сына ещё не виденные тою уголки и закутки замка, аллей и парков. Этот полуденный променад и разговор во время него твёрдо засел в памяти принцессы. Она никак не ожидала открыть для себя королеву-мать с той стороны, с которой открыла. Виктория, хоть с виду и была непроницаемой, выдержанной, с ледяной душой, оказалась понимающей, сочувствующей и опытной дамой, которая смогла разложить по полочкам всё произошедшее с девушкой. Она объяснила, что существует разница между непреодолимой страстью и настоящей любовью. Они одинаково истинны и искренни, от них людей одинаково тянет друг к другу и влечёт, но первое рассыпается в прах при излишней чувствительности и нежности. Мягкие чувства и забота убивают страсть, в то время как любовь они только подпитывают. После долгого диалога на эту тему, Беллона стала пересматривать изнутри то, что возникло между ней и Дереком. Сначала она усомнилась в том, что он любил её (а Виктория убедительно доказывала, что нет, что была всего лишь страсть), а потом, после долгого сопротивления, принялась поддаваться тому, что и сама испытывала всего лишь сильную страсть, которая погубила его и почти сожгла в себе её. Ведь настоящая любовь не может навредить или уничтожить!
Королева-мать, получив письмо от сына в первый день приезда Беллоны к ней, в котором описывалась вся произошедшая ситуация, догадалась, что должна начать относиться к девушке не как к заключённой в темницу, и ни в коем случае не быть для неё воспитательницей или надсмотрщицей. Ей нужно было стать другом, добрым другом, который растолкует ей всё и поможет избавиться от рокового увлечения, излечиться душой от ран, нанесённых неопытному сознанию первыми чувствами, переживаниями. Не каждый человек может спокойно и равнодушно принять что-то новое, узнаваемое о жизни. Так и принцесса, обожглась на первой же попытке изучить и понять людей, споткнулась на самой первой ступеньке длинной лестницы. Женщина с жалостью отнеслась к гостье. Прижав к груди листок, исписанный нервными чернильными буквами, она мокрыми глазами посмотрела через стекло, из которого выгружали вещи принцессы. Когда-то она сама была такой же юной и пугливой, незнающей и наивной. Возможно, дай ей волю или удобный случай, она сама бы по молодости наделала немало шума, натворила каких-нибудь историй, но стоило ей немного созреть и выйти в свет, как в неё влюбился Робин…Виктория промокнула кружевным платком глаза, обведённые сеточкой мелких морщинок, и продолжила вспоминать.
Она не успела испытать никаких чувств или привязанностей, как принц Феира похитил девушку прямо из-под носа её отца. Само осознание того, что это случилось не по её воле, вызвало в ней негодование, чувство противостояния. Мог бы спросить и её мнения, в конце концов! Но тогда ещё она не понимала, что от её слова мало что зависит, и предложи наследник Феира руку и сердце внучке Олтернского короля, его пошлют на все четыре стороны. Ущемлённое самолюбие и задетая гордость не давали Виктории, тогда ещё семнадцатилетней принцессе, целый год смотреть на молодого человека, который тщетно пытался добиться взаимности и просил стать его законной женой. «Только с согласия моего отца!» — смело заявляла она, прекрасно понимая, что это просто невозможно и из-за этого её придётся вернуть домой, однако, ей же самой, с каждым днём хотелось этого всё меньше…Однажды терпение Робина лопнуло и он заявился к ней в апартаменты с одним намерением — овладеть ей. Нужно заметить, что уже в тот вечер её протесты, визг и сопротивление, были не больше чем дань чести, когда всё сознание и материальная оболочка целиком и полностью этого хотели. На утро Виктория радостно повторяла «да», когда Робин снова спросил её, желает ли она стать его супругой.
Король Ландеры, отец невесты, был просто в гневе, даже в бешенстве, когда его поставили перед фактом, что дочь обесчещена. Он не думал, что принц Робин дойдёт до этого, но отпираться уже было нельзя, и пришлось дать согласие на брак. Виктория же так и не решилась открыть всему миру и свету, что добровольно согласилась быть королевой Феирской, планеты, являвшейся злейшим врагом родины её матери, деда и многих близких людей. Она даже мужу не могла признаться ещё долгие годы, что тоже полюбила его, оставаясь совершенно безучастной ко всему на людях, скованной, немного печальной и раскрываясь только под балдахином их спальни, на королевском ложе, где провела самые счастливые и незабываемые мгновения жизни. До сих пор никто не мог понять, за что Робин Второй любил свою супругу, эту ханжу с грустным выражением глаз и монотонным голосом. Если бы они видели, в какие костры чувственности они превращались ночью, и как мурлыкал томный голос Виктории на ухо любимому мужу…
Четыре года назад Робин Второй умер, дожив почти до восьмидесяти лет. Его вдова до сих пор носила чёрный, но ни в коем случае не проводила время, оплакивая свою долю или сетуя на судьбу. Она была ей благодарна за те многие дни и часы, что она прожила с мужчиной, дороже которого для неё не было ничего на свете.
Эту исповедь она подробно изложила своей внучке. На ту она произвела ожидаемое впечатление. Главным образом она оценила то, что её бабушка до конца не уронила ни достоинства, ни уважения к себе. Уже будучи женой, она не открывалась в чувствах своему мужу! А она-то, дурочка, едва зная человека, готова была открыть ему всю свою душу. К тому же, не он первым проявил к ней свою симпатию, и в этом была главная ошибка. Любовь состоит не только из доверия и влечения, но и уважения, а откуда ему взяться у мужчины, если девушка сама вешается на него и даёт понять, что готова дать ему всё и даже больше? Но, в любом случае, что бы между ними ни было, и с его стороны, и с её, об этом уже думать поздно. Ничего не изменишь и не поправишь. Беллона до конца своих дней будет корить себя за смерть Дерека Аморвила, но, несмотря на это, она осталась жива, и ей нужно как-то жить дальше.
Первый прилив сил принцесса почувствовала, когда на следующее утро после разговора «по душам», Британика позвала её прогуляться на рассвете по округе, и они ушли на такое расстояние, что замок стал виден от фундамента и до самых шпилей. Солнце ещё не взошло, и небо осветил сиреневый цвет, предвестник первых лучей. Над заливом стелилась розоватая дымка, а замок, вдающийся до середины в море, окутал густой туман. Воздух был влажный и прохладный, но когда по остроконечным крышам на горизонте разлился золотой свет, Беллона почувствовала, как по её телу пробегает тёплая волна, как будто подхватившая ритм у прибоя под ногами. Девушка в то мгновение поняла, что нужно дальше жить, но совсем не так, как она пыталась это делать прежде, а как — это ей предстояло узнать не сразу. Не нужно было торопить время. Всё произойдёт в назначенный для него срок, а когда этот срок подгоняешь, происходит совсем не то, что хотелось бы. Да и должно ли всё быть так, как того хочется? Иногда, человек желает совсем не то, от чего мог бы стать счастливым, и проходит мимо того, что принесло бы ему счастье. Этому принцессу тоже научила бабушка, с которой она под конец даже не хотела прощаться и плакала так, что после этого на душе, наконец, воцарилось умиротворение. Большего и желать было нельзя, потому что почти три месяца — это малый срок для того, чтобы прошла сильная внутренняя боль, тем более, самая первая…
Итак, Британика и дочь короля вошли во дворец, где им все кланялись и радостно их приветствовали.
— Ваше высочество, сказать вашему отцу, чтобы принял вас? — поинтересовался камердинер.
— Благодарю, пока не надо. Сообщите ему, что я прибыла, но готова буду с ним встретиться я позже. Мне нужно немного отдохнуть.
В коридоре восточного крыла Беллона встретила Марию и Габриэль. Первая взмахнула руками и хотела подойти обнять кузину, но вторая опередила её и с громкими рыданиями бросилась целовать в щёки подругу. Они немного постояли молча, обмениваясь эмоциями на уровне подсознания, но потом виконтесса не выдержала, как всегда вперёд всех, и заговорила.
— Белл, ну как ты?
— У меня будет к вам убедительная просьба, не говорите со мной о прошлом и том, что было. Я ещё не готова к этому. Я понимаю, что мы не виделись с того самого рокового дня, но сейчас я просто не могу говорить о том, что я наделала. — Принцесса постаралась произнести всё, как можно спокойнее, но на последних словах её голос задрожал и чуть не сорвался на плач.
— Хорошо, не будем, только не расстраивайся, — схватила Габи за руку Беллону — Хочешь, я расскажу о том, что было со мной всё это время? Тогда тебе точно станет легче! Я сидела безвылазно два месяца у себя в Леонвердене, лишь изредка выезжая на охоту или в соседнее поместье. Но последнее было просто ужасно! Там был этот Сильвио, с которым я поцеловалась первый раз. Господи, он на меня смотрел такими собачьими глазами, что я сама чуть не взвыла от скуки. Он такой олух! Настоящий деревенский увалень!
— Но, он же маркиз был, вроде как? — поправила Беллона.
— Это верно, но когда я вспоминала о Сториане, то мне было даже противно от мысли, что я могла целоваться с таким, как этот Сильвио. Нет, ну угораздило же меня!
— Так, ты всё ещё не выкинула из головы Сториана МакДжойна? — полюбопытствовала принцесса.
— Нет, никак не могу. К тому же, и не хочу! — горделиво вскинула головку виконтесса
— Как знаешь, не буду давать никаких советов… — вздохнула дочь короля — Ну, а ты, Мари, как провела это время в разлуке с нами?
— Я ничуть не лучше. Стоило меня отослать к матери, как она взвалила на меня половину дел по торговле, и я еле успевала совмещать учёбу и работу. К счастью, его величество прислал приглашение ко двору, в честь наступающих праздников, и теперь я могу немного расслабиться.
— Понятно, — скучно кивнула Беллона — Но, что-то они, эти праздники, не сильно чувствуются. Во дворце уже были какие-нибудь торжества?
— А как же! — снова вступила Габриэль — Взять хотя бы бал, в честь приезда императора…
— Императора? В смысле…
— Да-да, Виталия Дьюса, собственной персоной. Я не знаю, зачем он приехал, так как кроме короля пока ни с кем не общался, вроде. Но, я думаю, тебе будет легко это вызнать, Белл, вы же с ним были друзьями.
— Не говори глупости, Габи. К тому же, я и не помню уже почти, как с ним общаться и как вести себя в приличном обществе. И давно он здесь, кстати говоря?
— С двадцать первого числа. Да, точно, уже третий день тут, — объяснила всезнающая будущая графиня Нови.
— Неужели? Отец писал, что я тоже должна прибыть ровно двадцать первого. Видимо, это как-то связанно с императором. А вам когда сказали вернуться?