«Огромная тень пала на левую сторону площади. Она шпилем врезалась в брусчатку, наполнила ее жидкой, словно вода, тьмой. За тенью площадь продолжалась, но перейти ее было невозможно. Он шел среди толп людей, совсем одинаковых, безликих и серых, а впереди маячил силуэт. Нет, даже не силуэт, а знакомая фигура мужчины. Он шел перед Эдом, ведомый окликами экскурсовода, знакомо подволакивал ногу и смешно размахивал руками. Эд следовал за ним, сквозь постоянно текущий поток людей, с которыми сталкивался, задевал плечами, но ускориться не мог. Он посмотрел на Московский Кремль.
Да, он помнил тот день. Его первый визит в Москву и первый раз на Красной Площади, экскурсия для иностранцев. Родители хотели, чтобы молодой Эд пошел с ними, и он пошел, вредно скуля и навязываясь девушкам из своей группы. Отец так же топал впереди, подволакивая ногу, махал руками, слегка отстав от матери. Вот только в этот раз стояла глубокая ночь, полная огромная Луна вылезла вместо Солнца освещать площадь, и матери не было видно.
«Отец», — позвал Эд, но фигура не обернулась.
«Отец!»
Никакой реакции.
«Отец, отец!» — начал кричать Эд и рваться к нему.
Люди вдруг загородили путь, намеренно бросаясь под ноги. Он отталкивал их, словно серые куклы, бил, когда не поддавались, но все равно вяз в сплошном сером месиве. И когда Эд совсем остановился, застыла и фигура, но не обернулась.
«Отец, это я! Обернись, это я!»
Но фигура продолжала стоять спиной. А Эд все рвался к ней, безуспешно пытался растолкать людей-кукол.
«Отец, обернись, пожалуйста! Отец! Я не хотел, я испугался! Прости меня, отец, я не хотел убегать! Отец!»
Тут одна из плотных рядов кукол позади фигуры показался волк. Шкура его — черна как уголь, клыки огромны, узловатые пальцы на лапах закачивались когтями-ножами. Волк обернулся к Эду и сверкнул глазами.
«Отец, он сзади!» — завопил Эд, однако фигура не двигалась.
Огромный волк заковылял к фигуре, клацая зубами, и чем сильнее Эд пытался вырваться из толпы, тем гуще она становилась.
«Я сейчас, отец, я сейчас!» — он стал трансформироваться, почти не замечая боли.
Еще один волк появился за спиной фигуры, такой же, как первый. И еще один, и еще. Вскоре вся толпа начала превращаться в волков, одинаковых, огромных. Вот сам Эд стоял в окружении зверей, рычащих на него, скалящих зубы. И лишь фигура отца осталась прежней.
«Отец!» — в последний раз крикнул Эд, понимая, что все кончено, как и в тот раз.
Ковыляющий к фигуре волк остановился. Застыли и остальные.
Фигура повернулась. Вместо отца стоял Джон, в мятом и грязном сером костюме, с его вечно засунутой правой рукой в карман. Джон смотрел прямо на Эда, сверкая волчьими глазами.
— Ты услышишь ее, и я прошу пойти за ней, — сказал наставник спокойным и вкрадчивым голосом. Этого голоса Эд не слышал больше двадцати лет. Джон улыбнулся, кивнул на Луну.
Эд посмотрел, и сердце его сжалось — Луну, его толстою и прекрасную Луну закрыло черное пятно, чернее ночного неба. Из-под пятна выбивалась Она, короновала это пятно, делала его похожим на глаз.
«Джон, что это значит?» — спросил Эд
— Она придет, и снова все станет ясным.
«Я не понимаю, что с Луной?»
Джон отвернулся и пошел дальше, подволакивая ногу.
«Джон!» — позвал Эд. — «Джон, что это все значит?!»
Куклы вокруг снова стали людьми. Толпа двинулась врассыпную, а первый волк исчез.
«Джон! Что все это значит!?» — кричал Эд, идя за наставником. — «Джон, черт возьми, объясни! Джон! Стой!» — толпа нахлынула, загораживая удаляющуюся фигуру.
«Джой, стой! Джон! Отец!..»
Эд вздрогнул и открыл глаза. Его клыки и когти выступили наружу, а он даже не заметил. Кошмар… сон… но до чего реальный — даже запахи как настоящие. И он помнил его весь до конца, чего почти никогда не бывает со снами. Луна, Джон, отец, тот волк, с черной шкурой, он помнил его. Навсегда запомнил того волка. Эд втянул когти и клыки, и даже не сразу понял, что телефон ходуном ходит от вибрации.
— Да? — просипел он в трубку.
— У тебя все нормально? — Это был голос Джона. Обычный голос Джона.
— Нормально.
Пауза.
— Ладно. Через два часа выходим, будь готов.
— Хорошо.
Он посмотрел на время — одиннадцать вечера — и отложил телефон на тумбочку. Огляделся. Деревянная кровать и матрац изодраны, от одеяла и простыни остались одни лоскуты. Эд посидел, тупо уставившись на измочаленную подушку, и не одевшись, прямо в трусах вышел на балкон, в ночную прохладу, оперся на поручни. Первая ночь в Москве выдалась освежающей. Огромный город горел жизнь, по улицам, словно усеянными гирляндами сновали люди. Город не спал, а, казалось, только начинал жить, и проезжая по дневной Москве, Эд не заметил такого движения, какое началось ночью. Чарующий город. И чарующая Луна над ним, нормальная, двухнедельная. Напоминающая, что через две недели случится еще одно убийство, времени не так много.
— А ты крепкий, — раздался голос справа.
На соседнем балконе стояла женщина, молода, но уже не девушка. Она была из тех современных женщин, у которых с фигурой творилось черт знает что: длинная шея, маленькие груди, широкие бедра, невысока и худа. На остреньком лице застыла озорная улыбка, а большие миндалевидные глаза будто впились в Эда. Волосы такие темные, что казались, намазаны углем; собраны в небрежный пучок на макушке. Она стояла только в длинной мешковатой футболке, которая свисала на ней почти до колен, и через нее выступали маленькие пуговки сосков. Женщина совсем не пахла, что начинало волновать. Все имеет свой запах, но не она.
— Нда, — пробормотал Эд, отворачиваясь к городу. — Как-то само вышло.
— Что? — голос у нее был слегка низкий и осипший.
— Я говорю, что ни килограмма не поднял, чтобы его таким сделать.
— Ваш род несет тяжелое проклятье, должно же быть в нем хоть что-то хорошее.
Женщина прислонилась к стене, все не отводила глаз. Эд же заулыбался. Мудрые слова на балконе отеля — как ему их не хватало.
— Я тебя разбудил?
— Нет, я не спала.
— Кричал?
— Скорее рычал, но поскуливал, иногда.
— Ты колдунья?
— Ведьма. Меня зовут Дарья, можно Даша. А тебя как?
— Эдуард Тарасов, можно Эд, — он слегка пожал протянутую руку. Мягкую и ухоженную.
— Так ты американец, ну надо же, — Даша улыбнулась еще шире. — И часто у тебя такое? В смысле кошмаров.
— Нет, нам не снятся сны.
— А тебе приснился.
Эд не ответил, она тоже молчала. Огромный город, шумный, цветной, в нем бушевало цунами запахов. Москва кружилась вокруг, манила к себе. Эд знал, какие бывают ночи в подобных городах: во множество закоулков, дворов, клубов, известных и не очень, на целые улицы выходили люди, чтобы повеселиться под светом звезд и фонарей. А вместе с ними просыпались ночные призраки, скользящие в тенях, готовые ударить. Они смердели годами холодного одиночества, бездушной жестокостью и кровавым буйством. Но не здесь. В Москве витал совсем иной запах, к которому Эд все не мог привыкнуть. Вязкий, тягучий, в него можно запустить руку и выдрать кусок.
— Я могу помочь, — тихо сказала Даша.
— С чем помочь?
— С кошмарами.
— У меня больше не будет кошмаров…
— Поверь, будут, — она подошла к смежным перилам и подалась чуть вперед. — Кошмар — это не сон. Он всегда кажется реальным, потому что и правда реален, только вот происходит он не здесь и не с тобой. И кошмар никогда не приходит один. Ты будешь страдать ими все то время, что находишься в России.
— Даже не знаю, — протянул Эд. — И зачем тебе что-то делать для меня. Мы ведь даже не знакомы.
— Я чувствую, что ты должен быть в форме, и как можно скорее. Что ты должен делать что-то важное. А все эти сны могут выбить из колеи. Эд, я хочу помочь. Пойдем со мной.
Даша поманила его пальцем, и со смехом скрылась в комнате. Эд постоял немного и полез через перила. «Что она мне сделает?» — подумал он, раздвигая шторы комнаты. Это оказался такая же спальня, как у самого Эда, только в ней витал аромат мяты и еще чего-то приторно-неприятного. На ковре перед кроватью горели желтые свечи, образовывая широкий круг, а в середине круга чуть светилась красная свеча. В круге сидела Даша, она улыбалась Эду, казалось искренне, весело, но и настойчиво. Так ли это, Эд не знал. Мало ли, что нужно этой женщине. Даша жестом указала на место в круге, напротив себя.
— Давно тут живешь? — спросил Эд, усаживаясь.
— Неделю, примерно.
Даша потянулась за круг, и ее футболка чуть отстранилась от тела. Эд увидел ее худенькое тело: свечи просвечивали футболку, и живот женщины казался приятного персикового цвета. Она снова села и прозрачность утонула в складках футболки. Даша, все улыбаясь, чуть подалась вперед и показала белый кубик.
— Теперь смотри прямо на свечу и говори.
— О чем говорить?
— О чем хочешь, только смотри на свечу и говори.
Эд опустил глаза на маленький огонек, трепыхавшийся от любого движения.
— А моргать можно?
— Да, — Даша смотрела на Эда, он это чувствовал.
— Может, расскажешь мне что-нибудь о себе? — спросил он, не отрываясь от огонька. — А то я глупо себя чувствую.
Она хихикнула.
— Меня зовут Даша и я ведьма. Разве недостаточно?
— Ну, хоть откуда ты приехала и чем занималась эту неделю? — При каждом слове огонек свечи танцевал, изворачиваясь в каких-то немыслимых позах, но не затухал.
— Ты не знаешь того места, откуда я приехала. В Москве я прохожу испытания, готовлюсь стать настоящей ведьмой.
— А сейчас ты фальшивая?
— В звании ученицы, но завтра стану полноценной. А ты откуда приехал?
— Из штата Мэн. Это север Америки. Сюда на стажировку.
— Будете охотиться на того убийцу из леса?
— Да.
— Страшное дело. Я чувствую, что с ним будет много хлопот.
Эд поднял глаза на Дашу. Она склонила голову набок, в ее больших черных глазах мелькали крошечные отражения Эда.
— Ты много чувствуешь, надо сказать.
— Смотри на свечу, — она потянула его за нос, чтобы опустить голову. — У ведьм развитая интуиция. Мы чувствуем все, что происходит вокруг.
— Прямо как мы.
Даша взяла небольшую пластинку, что лежала рябом с ней на ковре, и кольнула одним из ее концов себе в левый мизинец. Выступившую капельку крови она размазала по белому кубику, который тут же все впитал.
— А что мы делаем?
— Это отворот, от кошмаров. Энергетика оборотней слишком сильная, и мне нужно ее как-то игнорировать, — она выдавила еще каплю крови и снова размазала по кубику. — Сейчас ты сосредоточен на свече, она впитывает часть твоей энергии, и это позволит мне проникнуть внутрь тебя.
— Что-то я не совсем понимаю, — Эд чуть отодвинулся. Происходящее начинало его беспокоить.
— А тебе и не надо понимать. Просто делай, что говорю, — Она снова размазала кровь по кубику, протянула его Эду. — Ешь.
— Что это еще за фигня?
— Сахар, с кровью. Тебе не привыкать, я думаю.
Эд взял сахар и сразу разгрыз. Как ни странно, кровь ничуть не смягчила его, а только укрепила, и его пришлось прожевать несколько раз. Только он проглотил сахар, как почувствовал, что что-то увлекает его назад. Даша уперлась руками в его плечи и поцеловала. Когда она с «чмоком» отстала, уже улыбалась не искренне, а какой-то нахально и требовательно. В глазах ведьмы играли огоньки свеч.
— А это… — пробормотал Эд.
— Часть ритуала, — и вновь долгий поцелуй.
Тут на Эда нахлынуло такое сильное влечение, что он встал вместе с ней на руках и кинул на кровать. Волк навис над ней, даже зарычал от желания. Даша змей выскользнула из футболки и чуть приподнялась на локтях.
— Часть ритуала, Эдвард, — ее улыбка хлестала, как плеть.
Волк зарычал громче…
…Даша тихо посапывала, прижавшись к груди Эда, как дети прижимаются к родителям — будто ища защиты. Он укрыл ее одеялом, а сам так и остался голым на сквозняке. Как странно все это. За двадцать лет новой жизни он привык видеть странности, участвовать в них, даже порой самому быть странностью, но это был перебор.
В голове крутились ее слова — «Должно же быть в нем хоть что-то хорошее». Оно зовется проклятием, что в нем может быть хорошего? Волчья горячка — так его называли колдуны древности. Сейчас же говорят, что это зараза, как какой-нибудь грипп. Так написано в учебниках, по которым учился Эд. Так говорят эксперты Управления. Так рычат сами волки. Но волчий ужас тихо шепчет, что все бред, придуманный от незнания. Внутри каждого Сущего таится что-то дикое, бездумное, но только в оборотнях это что-то доходит до грани, почти переваливает. Сейчас оборотень — красивый образ, романтическая история из романов, мечта наивных девочек и мальчиков… Но то, что внутри, отпугнет и нелюдя.
Проклятие многим глупцам казалось полезным. Оно дает силу, ловкость, оно затягивает раны на глазах и позволяет бежать сутки без передыху. Проклятье обостряет слух, нюх и зрение, показывает жертв в кромешной тьме. Оно дает бессмертие. Мнимое, конечно, до момента, пока кто-нибудь посильнее не порвет тебя на куски. Первая Кровь, текущая в жилах проклятых, дает бесконечное время, постепенно сводящее в безумие. Вечный контроль — вот что достается волкам на самом деле. И виной этому Луна — невыносимая тяжесть, преодолеть которую волк не в силах. Эд помнил свое первое обращение. Еще бы не запомнишь, как впервые сердце мечется под двести ударов в минуту, разрывая сухожилия и ломая кости. И если бы только боль, которую невозможно терпеть, была так страшна. Мысли, черные мысли, пролезают внутрь и заполняют собой все. Картины разорванного тела, запах мяса, такого сладкого, с сочащейся кровью — сначала они пугают, но потом дикий волк испытывает наслаждение, безмозглое и похабное.
Это все Она. Толстая, круглая, как блин, пышет своим светом, не давая покоя волкам во всем мире. Эд был уверен, что в холодных глухоманях, в самый канун полнолуния воют и мечутся дикие звери. Единственный выход избежать этого ужаса — научиться трансформироваться самому, контролировать процесс, приучая себя к серебру, сдерживаться всеми силами во время Луны. И тогда это становится настоящим проклятием. Тогда волчье нутро, не сдерживаемое фазами, начинает рваться наружу, ведь маленький звереныш в клетке понял, что он может трансформироваться в любое время. Двадцать четыре часа в сутки, триста шестьдесят пять дней в году и всю вечность, что волк живет на земле внутренний ужас готов. Он ждет. Он затаился…
Эд посмотрел на часы, что висели над дверью, — половина первого ночи. Он осторожно переложил голову женщины на подушку, сел, стал искать взглядом трусы. Куда-то далеко он их выкинул. Даша поежилась, вздохнула и открыла глаза.
— Тебе пора?
— Да, через полчаса придет мой наставник, — он достал трусы из-за комода, надел их.
— Это тот старый и сильный волк? Его весь ковен почувствовал, когда вы прилетели. Очень соблазнительный мужчина.
— Да, Джон такой. Старый и соблазнительный.
Даша провела пальцами по его спине, старым размашистым шрамам.
— Жаль что уходишь, ты хорош. Я бы не отказалась еще.
— Я бы тоже, — Эд улыбнулся. — И все же, кто ты, и почему мы переспали?
Женщина рассмеялась.
— Это же часть ритуала, глупыш, я тебе говорила. А я ведьма по имени Даша, вот и все.
— Да, но зачем все это?
— И это я тоже говорила. Подожди, я сейчас.
Ведьма вскочила и нагишом убежала в другую комнату, чем-то погремела и вернулась. В руках она держала тарелочку и несколько прутиков, один из которых тут же зажгла.
— На, возьми.
— Что это? — Эд вдохнул дым. От веточки исходил очень густой запах, но совершенно непонятный. Он был приятный, терпкий и гладкий, будоражил и успокаивал.
— Это лучины, — Даша села рядом с волком, на ее плечи и бархатную спину упал свет Луны. — Раньше их жгли, чтобы отпугнуть злых духов. Но эти лучины особенные. Очень давно существовало дерево, такое большое и могучее, что доставало до неба и давало свою тень всему уставшему от солнца, свой сок всему страдающего от жажды и свои плоды всему голодному. Его могущество привлекло одного коварного бога, что ходил раньше по земле, словно человек. И вот бог решил украсть немного силы дерева, потому он перекинул веревку через один из его сучьев и повесился на нем. Так висел он семь дней и шесть ночей, а к закату седьмого дня ожил с новыми силами. Бог слез с дерева и, преисполненный радости и могущества, ушел по своим делам. Дерево было старше бога, потому требовало к себе уважения. Если бы бог спросил разрешения получить немного силы и поблагодарил потом, то дерево осталось довольно. Но бог не обратил на этого внимания, чем обидел могучее растение. Потому дерево решило, что не достойны обитатели земли больше его благословения и ушло из мира. Но перед уходом бросило несколько побегов. И побеги размножились по всей земле. Так говорит легенда. Эти лучины сделаны из веток потомков тех побегов. Они не имеют имени, не имеют запаха, не имеют своего вида. Они всегда выглядят как обычные деревья, но чрезвычайно могущественны. Их нельзя срубить, нельзя выкорчевать или сжечь, и они требуют к себе уважения. Я, с разрешения одного такого дерева, как-то раз собрала опавшие веточки и сделала из них лучины. Жги их перед сном и вдыхай аромат, тогда кошмары не побеспокоят тебя.