Корзина с бельём Дамиена, приготовленная для стирки, вызвала очередной приступ истеричного, но беззвучного рыдания. В тот же день, в тот самый раз, из той самой ненавистной корзины я украла его футболку: обычную белую из плотного трикотажа – именно такие мать покупала для своего родного сына в Костко. Мне всё равно, где её приобрели, и сколько она стоила, какого качества ткань и насколько моден крой, главное, чего искала моя истерзанная душа – утешения. И в этом клочке однажды ношенной мужчиной ткани, сохранился его запах.
Но не только: Дамиен серьёзно порезался накануне приезда родителей, мы обрабатывали и перевязывали рану, но кровотечение было настолько сильным, что он испачкал футболку. Именно её я и выбрала из кучи нестиранного белья, хорошо помня о том, что именно мой Дамиен оставил на ней.
Как будто специально для меня.
Вначале я только смотрю на пятно, давно ставшее коричневым, осознавая, что это не просто его кровь, а такая же точно как моя. И только неделю спустя решаюсь коротко прикоснуться указательным пальцем. Настанет день, когда мои губы впервые поцелуют его медленно и нежно, и будут дни, когда я повторю это снова.
Мне придётся прятать эту футболку много лет: вначале от матери, после – от себя и, в конце концов, от собственного законного мужа. В минуты невыносимой тоски и отчаяния она неизменно станет спасать мою слабую волю и истерзанную душу от дурных мыслей. Я буду спать в ней в пору одиночества, нюхать и обниматься тайком от осуждающих глаз людей, являющихся близкими, но, по сути, всегда остававшимися чужими.
И я всегда буду помнить о нём. О наших днях, ночах, закатах и рассветах, прочтённых вместе книгах, взаимных ласках и эротических забегах, о сотнях выпитых вместе чашек кофе, съеденных за одним столом обедах, ужинах и завтраках. Я буду годы напролёт засыпать, закрыв глаза и слишком хорошо представляя улыбающееся лицо на соседней подушке, взгляд с прищуром, обещающий жаркую ночь или захватывающую идею о том, как вместе провести уикэнд. Я тысячи раз переберу в голове все наши планы, нарисованные картины общего дома, его обустройства и придуманного вместе дизайна комнат и душевых, заднего двора с детской площадкой, большой, потому что детей мы хотели много…
Лишившись Дамиена, я потеряла гораздо больше, чем парня, друга, любовника, мужчину. Нет, всё оказалось гораздо хуже: я утратила единственный ориентир.
У меня никогда не было целей, я ни о чём не мечтала, проживая каждый новый день своей жизни ради самого этого дня. Я шла в школу для того, чтобы встретить друзей, послушать длинные увлекательные истории мисс Брукфилд о неспокойных днях её далёкой молодости, упущенных возможностях и встреченных людях, преимущественно мужского пола, узнать немного полезной информации по географии Австралии, о физической природе метеорита и способе вскармливания детёнышей кита. Мне и в голову не приходило учиться для того, чтобы стать образованной, добиться признания и уважения в обществе или получить более широкие возможности в выборе профессии.
Я никогда не знала, кем хочу стать, какому делу себя посвятить, и даже более того, подобные вопросы не имели обыкновения появляться в моей голове.
Каждый новый день начинался с чашки травяного чая, сдобной булки, испечённой Агатой накануне, короткой, но тёплой утренней беседы с ней же и долгого, но такого любимого мною пути вдоль тёплого океана в школу, когда тебе не нужно нестись, сломя голову, чтобы успеть на пришедший раньше графика автобус, или, дрожа от страха и потея не только ладонями, но и теми местами, которыми в принципе невозможно потеть, вести личное авто до платной школьной парковки.
Я просыпалась, чтобы прожить свой день. О дне завтрашнем думать обычно случалось не раньше, чем завтрашним же утром.
А вот неугомонный Дамиен всегда был одержим идеями, мечтами, которые все до единой перевоплощались в чёткие и вполне достижимые цели. Он хотел чёрный, как ворон, Мустанг – получил его. Задумал стать лучшим гонщиком – стал. А идея ресторана с простым, но эффектным названием «For you only», воплотилась в популярное и, что самое главное, финансово успешное заведение. И девятнадцать неопытных юных лет не стали в этом помехой.
Если бы жизнь не отняла Дамиена, у меня была бы семья, и обязательно родились бы красивые и умные дети. Если бы он был рядом, я бы окончила колледж и стала адвокатом. Если бы Дамиен оставался моим на протяжении всей последующей жизни, я прожила бы её личностью с целями, мечтами и достижениями.
Я прожила бы её.
Если бы…
Спустя месяц не выдерживаю и пишу ему первой:
«Дамиен, привет. Надеюсь, у тебя всё хорошо? Я думаю, нам нужно поговорить».
Ответ получаю только сутки спустя:
«Прости меня. Я не могу. Мне нужно время».
Сутки ушли у него на то, чтобы написать мне 8 слов. Сутки, в которых 24 часа, то есть, это по слову даже не в час, а каждые три.
Всё это время он думал, что мне ответить. Он борется с собой, ему больно, ему тяжело, он страдает в одиночку, вдали от всех.
Или его настолько тошнит от мысли, что мы не просто совершили инцест, мы жили как муж и жена, будучи самыми родными на свете людьми? Роднее не бывает.
Может поэтому он не может видеть меня? По этой причине сбежал? Из отвращения? Омерзения? Стыда и сожалений?
Ещё через месяц получаю от него сообщение:
«В нашем кафе? В аэропорту?»
Мне не нужны сутки, чтобы ответить. Даже час не нужен: я отвечаю сразу:
«Хорошо, я приеду. Когда?»
«Завтра в час?»
«В семь».
«Хорошо».
Его взгляд прикован к одной точке – прозрачному стакану с содовой, в который он, по своему обыкновению, конечно же, добавил лимон. Он ждёт, но не оглядывается по сторонам, будто боится увидеть меня, столкнуться взглядом и лишить себя последнего шанса остановить ЭТО.
Я смотрю на его согбенную широкую спину, плечи, склонённую над стаканом воды голову и вижу моего Дамиена. Вон там, над правым ухом, на три сантиметра выше, у него есть кривой шрам – моя отметина. А на лопатке его скорпионье «Д» окутано моим атласным алым «Е», олицетворяющим мою нежную любовь к нему. И на груди его, так близко к сердцу – наш «опиум», оставленный там в знак силы его чувств ко мне. Он весь в моих отметинах, целиком мой. И не мой. Никогда уже не будет моим.
В тот день я так и не смогла к нему подойти, совершив свою самую первую, но ещё не фатальную ошибку.
Глава 2. Любовь
Мать нарезает овощи для салата, ловко орудуя специальным ножом из набора, подаренного Дамиеном. Он же научил её, как правильно работать с инструментами на кухне.
- Я была в прошлом месяце в Сиэтле по делам… ладно, не по делам, - улыбается, - а по делу: сына навестить. И застала в квартире девушку, красивую. Очень.
В сердце вонзаются шипы.
- Я было обрадовалась, пора уже ему пару себе найти, женщину. Давно пора… Ох! – вздыхает. - Он заплатил ей прямо при мне, не постеснялся.
Странное чувство – боль и облегчение. Хочется плакать и хочется смеяться. Нахожу на ладони точку и с силой вдавливаю большой палец, чтобы не рыдать. Чтобы сдержаться.
- Проститутка? – выдыхаю.
- Да. Но, видно, из дорогих. Он работает, хорошо зарабатывает. Открыл второй ресторан в этом году. Квартира большая, просторная, с модными сейчас прозрачными стенами. Знаешь, такими, через которые видно весь город, как на ладони, - восхищается.
- Панорамные…
- Да-да! Точно! Панорамные. Замечательный вид открывается на Сиэтл…
Её голос внезапно обрывается на моменте, где обычно следует нечто вроде «тебе обязательно стоит взглянуть»! Материнская рука нежно поглаживает моё плечо:
- Всё образуется, Ева, вот увидишь. Всё наладится и встанет на свои места.
Я усиленно делаю вид, что давно уже пережила этот вопрос: всё в прошлом, всё позади.
- Вы общаетесь? – спрашиваю, хотя знаю, что да.
- Да. Часто. Он матерью меня назвал, Ева. Не так давно это случилось – полгода назад примерно. И дважды повторил! – расплывается в улыбке.
- Простил?
- Скорее, провёл переоценку ценностей и воспоминаний. Я ведь рядом всегда была. Почти всегда. Как и положено матери, - вздыхает.
Мы затихаем на время, каждая пытается справиться со своей собственной болью.
- Слушай, а он такой, оказывается, ласковый! – на её глаза наворачиваются слёзы. – Даже не верится … Никогда не видела его таким, никогда… даже с Меланией.
Удар под дых.
- Ты его больше любила и любишь, я знаю, - выдвигаю претензию, чтобы скрыть свои истинные эмоции.
Мне больно. Мне со всех сторон больно!
- Нет, Ева. Не больше. Никогда не больше, но перед ним чувствовала вину, и она заставляла меня совершать, порой, жестокие по отношению к тебе поступки. Если приходилось делать выбор, то он заведомо был в пользу сына, потому что однажды я его бросила. Нет более страшного преступления в жизни женщины, чем бросить своё дитя! – слёзы скатываются с её щёк одна за другой. – Мужчины – они другие, хотя Дэвид выпил своей горечи, но мы, женщины, привязаны к детям пуповиной. Страсть прошла, а боль и ужас содеянного остались.
- Я так любила отца, мам…
Мать обнимает, целует в лоб, чего не делала никогда раньше.
- Я знаю! Знаю! Жизнь полна парадоксов и странностей. Она жестока и многогранна, непредсказуема. Дэвид сдержанный, с виду холодный человек, но такие, как он, способны любить ещё сильнее. И он тебя любит, как и я. Мы оба любим, Ева!
И я вонзаю в её сердце нож справедливости:
- А ты его любишь, мам? Дэвида?
Но она с достоинством держит удар:
- Любовь бывает разной и по-разному рождается, дочь. Чаще её появление спонтанно, пронизано страстью и сумасшествием, даже одержимостью, но иногда она приходит тихо, возникает из, например, благодарности, как это вышло у меня. И она совсем не слабее, нет, она просто… другая! Не горячая, но глубокая, не страстная, но пронизанная взаимным уважением и доверием, не дикая-сумасшедшая, а мудрая, светлая, настоящая.
- Настоящая?
- Да, дочь. Настоящая. Много всего произошло в нашей жизни, прежде чем я сама это поняла. Дэвид - лучший мужчина, лучший человек, опора, которая всегда рядом. Он отец моих любимых детей и всегда был им, всегда оставался, что бы ни произошло! Именно это в мужчине главное - его надёжность!
Год назад
Моя жизнь утекала сквозь пальцы, пролетала мимо, не оставляя отметин. Как бы банально это ни звучало, но да: я не жила, я существовала, даже не заметив, как в моих никчёмных буднях появился мужчина.
- Ева, я думаю, нам нужно пожениться, - вкрадчиво ставит меня в известность Вейран о своём желании, будучи на пике душевного подъёма после очередного секса, который никогда не бывает таким, какой был с ним… с братом.
Так давно это было. Два года прошло, а кажется, будто целая вечность. Бесконечная, вялая, унылая вечность.
Это был скоропостижный брак, почти дикий в обществе, где теперь женятся одни только китайцы. Потому что в Канаде в случае развода всё имущество подлежит справедливому разделу, даже если вы просто жили вместе. Парни стали требовать от девушек расписки об отсутствии претензий на жилплощадь и счета в банке. Честь, галантность и щедрость больше не в моде и заменены брачными контрактами. Или договорами о сожительстве.
Мир сходит с ума, подавившись собственной материальностью.
Да, мой муж китаец. И мне это нравится. Никаких взрывных эмоций, стресса и мозгополосканий. Он не засматривается на других, другие не смотрят на него. Мир, покой, тишина. И общая квартира-кондо в новой высотке с видом на город.
Глава 3. Состоявшаяся первая встреча «после»
Стрелки часов неумолимо двигаются к страшной цифре «5».
Первым появляется Вейран и с перекошенным озадаченным лицом сообщает мне на ухо:
- У меня проблемы с животом, где можно уединиться?
- Что случилось?
- Попробовал новый японский ресторан во время ланча, - кривится.
Да-да, конечно. Японская кухня никогда не сравнится с китайской, где уж ей тягаться с 4000 лет теории и практики. Эта песня мне давно известна.
- Поднимись наверх в мою комнату, помнишь, где она?
- Нееет, - стонет, прижимая ладонь к животу.
- Первая дверь слева. Синие стены только в ней, не ошибёшься. Может, тебе принести чего-нибудь? Воды? Коньяка?
Я иногда подтруниваю над ним: «Добродушное чудовище» – так называю собственного мужа. Вейран – программист в крупной компании, занимающейся созданием компьютерных игр. Когда-то он только тестировал работу других, но уже при мне получил повышение, а с ним и достойную зарплату. Благодаря ей я могу не работать и тянуть с грехом пополам вторую часть своего юридического образования, которое, чувствую, скорее добьёт меня, чем я его. Учусь я из рук вон плохо, наука мне не даётся.
Не успевает Вейран исчезнуть на втором этаже, как входная дверь являет нам родню: сестру Дэвида, а значит, мою родную тётку Грэйс с дочерью Триш семнадцати лет и пузатым, облысевшим мужем в вечно поношенной одежде, хотя они никогда не бедствовали. Тётка холодно приветствует мою матушку, затем удостаивает вниманием и меня:
- О, Ева! Ты похорошела! Располнела немного, но тебе это к лицу, детка. В женщине должна быть женщина! Ха-ха! Мужики не волки, на кости не бросаются! Хе-хе!
- Гм-гм, - прочищает горло её супруг Джеймс. – Энни, пока суд да дело до стола дойдёт… в горле совсем пересохло… - намекает.
Мать молча открывает бар, вынимает бутылку виски.
- Энни, голубушка, глянь внимательнее, там, кажется, должен быть коньяк – мы в прошлый раз не допили.
Мать покорно отыскивает нужную бутылку, наливает в полнейшей тишине, пока Грэйс нагло усаживается в гостиной перед телевизором, включает его, перебирая каналы и охая, что пропустит вечерний выпуск своего любимого ток-шоу.
- Одержимая женщина! – комментирует это представление Джеймс, слащаво улыбаясь моей матери.
Да, теперь мать много мне рассказывает: они не приняли её, ни свекровь, ни сестра мужа. Никто из семьи. Ни в юности, полной ошибок, глупости и эгоизма, ни в зрелости, когда пришла пора пожинать плоды. «Дэвиду всегда было наплевать на их мнение, и это – главное!» - с гордостью подытожила мать свой рассказ о семейных перипетиях.
Дверь снова открывается, и я вижу Дэвида, его лицо озабочено, но при виде меня губы растягиваются в улыбке:
- Здравствуй, Ева, - негромко приветствует. – А где Вейран?
- Эм… он занят по срочному делу… ненадолго. А что такое?
- Там Дамиен приехал, и мы с твоим мужем хотели расспросить его кое о чём. Это по поводу машины.
Я ощущаю биение своего сердца везде – в мозгу, ушах, висках, даже во рту.
- Позови его, пожалуйста. Лучше решить этот вопрос пока не стемнело.
Да, Дэвид и Вейран водят одну и ту же модель, и теперь это - главная тема их общения и обсуждений.
Подрываюсь наверх, чтобы поторопить мужа, мысленно благодаря Дэвида за мудрость: лучше познакомить этих двоих вдали от любопытных глаз. Проблемы с машиной, конечно, всего лишь предлог, повод сгладить эту встречу.
Мне везёт: Вейран уже моет руки.
- Вейран, отец ждёт тебя снаружи: Дамиен приехал. Сказал, вы хотели спросить его о чём-то?
- А да: долбаная японка жрёт слишком много масла!
«Ну ещё бы! Купи китайскую и забудь о неприятностях!» - хмурюсь.
- Я собирался в автосервисе решить эту проблему, но Дэвид настаивает, что твой брат разбирается в Хондах лучше.
Что и требовалось доказать.
- Может, он и прав. Эти индийские автомастера… те ещё мастера! – сплёвывает воду.
Интересно, думаю, зачем он вечно полощет свой рот?
Мужской разговор длится так долго, что я напрочь извожусь. С утра руки просто тряслись, теперь их бьёт припадочный тремор. Мать это замечает:
- Ева, всё будет хорошо. Успокойся! – кладёт тёплую ладонь на мои ледяные сцепленные руки.
- У тебя есть что-нибудь от нервов? – спрашиваю.
Она задумывается на мгновение.