— От какой бабки? — страшно удилась вторая пенсионерка.
— Да от Елены Васильны!
— А Елена Васильна померла?! — еще больше удивилась старушка и даже ахнула. — Да что вы говорите, а я-то думаю, чего она на лавочке посидеть не выходит…
— Померла-померла. Еще зимой померла.
— Ах, зимой? Так зимой я у сына гостила… — сразу успокоилась она.
— Нет, мне не Юлька нужна, — встрял все-таки в их диалог Максим, — ее Таней зовут, живет одна…
— Таня? — переспросила пенсионерка с пекинесом. — Так это, наверное, из девятнадцатой Татьяна? Расфуфыренная такая?
— Да, она-она! — обрадовался Федин. — Она в подъезд уже заходила? Буквально только что?
— Да я и не знаю… я вот только — только вышла с Мосей погулять, — пенсионерка дернула поводок, отчего собачонка аж подпрыгнула. — А что она натворила?
Ответить Максим не потрудился, а лишь переадресовал вопрос второй пенсионерке:
— Да я не пойму, что это за Татьяна? — ответила та. — Из четвертой знаю Татьяну, но та не рыжая, и живет она с мужем… И ее, вроде, не Татьяна, а Мария зовут…
— Я не про Марию из четвертой, — терпеливо объяснила ее приятельница, — я про Татьяну из девятнадцатой… — и оглянулась через плечо Максим. — Да вон же она идет!
Максим резко повернулся и — действительно — Таня открывала дверь подъезда и, как будто почувствовав взгляд, посмотрела в его сторону. Моментально она переменилась в лице, но тут же проскользнула за дверь. Федин, опомнившись, припустил за ней.
Вбежав на площадку первого этажа замер, прислушиваясь: в подъезде стояла тишина, только где-то высоко слышался стук Таниных каблуков. Квартира Шороховой находилась на втором этаже, но туда она явно не зашла — Максим соображал лихорадочно, поэтому не потрудился обдумать, почему она этого не сделала. Он, перепрыгивая ступеньки, побежал наверх, зная, что дом — пятиэтажная «хрущевка», и наверху Таня окажется перед запертой чердачной дверью — сама загонит себя в угол!
На пятый этаж он взлетел моментально, но, оглядевшись, Шорохову там не нашел. Оббитая жестью дверь, ведущая на чердак, как Федин и предполагал, была закрыта, зато дверь-решетка, ведущая на крышу дома, оказалась распахнутой.
«На крышу поднялась…» — промелькнула мысль.
Перед тем, как выйти на крышу, Максим помедлил. Не то, чтобы он боялся высоты… то есть боялся, конечно, но не больше, чем любой нормальный человек. Просто некстати вспомнился постулат, почерпнутый из некогда любимого сериала про ментов: если двое поднялись на крышу, то один из них обязательно с нее упадет. Может, Танька и правда разыскивается. Может, даже и за убийство, только Максиму все рано не хотелось, чтобы она, не устояв на своих каблуках, упала с пятого этажа. Ну и самому, ясен перец, хотелось бы еще пожить и дослужиться хотя бы до майора.
Поэтому на крышу он вышел с гораздо меньшей решительностью. Свистел ветер, ероша волосы и раздувая полы куртки, а кроссовки с резиновой подошвой моментально заскользили по мокрому от снега скату крыши. Что было сил, Максим уцепился за какой-то прут и в таком положении застыл, думая, как действовать дальше.
— Танька! Не дури, где ты? — крикнул он, хотя голос звучал неубедительно и не так громко, как хотелось бы. Но на крыше не было никого видно, кроме голубей: или она умеет летать, или ее на этой крыше вообще нет…
Только до Максим дошла эта мысль, как за спиной, на площадке перед чердаком что — то скрипнуло и глухо стукнуло. Федин рывком прыгнул обратно в подъезд, но было уже поздно — он наткнулся на запертую дверь-решетку. А Таня, пятясь, отходила в сторону лестницы.
— Макс, я тебя прошу, не делай ничего — дай мне уйти! Клянусь, что я вернусь и все тебе объясню… — Взгляд ее был испуганным и умоляющим одновременно.
Максим яростно тряс решетку, пытаясь высвободиться, и не сразу заметил, что заперта дверь не на замок, а просто в отверстие для висячего замка была вставлена толстая палка — метла, или что — то наподобие этого.
— Выпусти меня! — орал Федин, теребя теперь черенок метлы, хотя получалось плохо — прутья на решетке были слишком частыми. — Выпусти — лучше будет! — И, прекратив мучиться с решеткой, начал искать сотовый. — Я ведь сейчас в отдел позвоню, и через пять минут здесь будет вся оперчасть! Все равно ты далеко не уйдешь!
Таня не отвечала, только осторожно отступала. Оглянувшись в последний раз, она развернулась и быстро побежала вниз. Федин снова замер, прислушиваясь — приблизительно в районе второго этажа щелкнул замок, и открылась какая-то дверь. Ну да, она зашла в свою квартиру. Зачем? Видимо, чтобы взять документы и деньги и пуститься в бега…
Федин снова неистово затряс решетку. Потом отошел на шаг и, что было сил, саданул плечом дверь. Плечо сразу заныло, а вот решетка, впрочем, как и черенок метлы — ноль внимания. Стиснув зубы, Федин повторил выпад — с тем же успехом. Это Соколок высадил бы дверь играючи, а щуплый как подросток Федин будет биться об эту решетку до ночи… И звонить в отдел, рассказывать мужикам, как он снова лопухнулся, было стыдно. Но, по-другому, видимо, никак. Максим снова полез за телефоном, но вдруг заметил рядом с запертой решеткой другую — к которой дверь крепилась.
Здесь были вертикальные прутья, причем находились на довольно большом расстоянии — Максим уперся больным плечом в запертую решетку, ногу упер в стену чердачной двери и руками чуть развел прутья. Те неожиданно легко поддались. Чуть отдышавшись и собрав силы, он повторил попытку и теперь уже развел прутья настолько, что между ними могла протиснуться голова и грудь. Через минуту Максим уже был по другую сторону решетки, вот только сотовый, который крепился на ремне брюк, наткнулся на прут и, оторвавшись, полетел вниз, между лестничными пролетами.
— Черт! — посмотрел ему вслед Федин, но тут же вприпрыжку поскакал по лестнице вниз.
Он был уверен, что Таня уже нашла в своей квартире все необходимое и ее покинула, так что, не теряя времени, вылетел сразу на улицу. Ну да — от подъезда перед самым Максимовым носом рвануло желтое такси, а через стекло на него умоляюще смотрела рыжеволосая Таня.
* * *
«НА 952 В»! «НА 952 В»! — Как заведенный, повторял про себя Федин номер такси, на котором укатила Таня. Вероятно, водитель дожидался ее на улице, пока они с Таней бегали по подъезду — потому ей тратить время на поиски нового такси не пришлось. Конечно, она могла тормознуть другую машину, как только скрылась из поля зрения Максима, но, если объявить в «Перехват» этот номер как можно скорее, то есть шанс ее задержать. Только бы не забыть: «НА 952 В»…
Сотовый, приземлившись на бетонный пол первого этажа, все — таки раскололся, так что к использованию был не пригоден. Не теряя времени на поиски таксофона, Максим снова тормознул «частника» и через пять минут уже вбегал в РУВД. В дежурной части сразу увидел Ваганова, который теперь был спокоен как глыба, и только живые, прожигающие насквозь глаза, говорили, что он хорошо знает, что делает. Федина Ваганов заметил тоже:
— В библиотеке она была утром, а часов в десять сказала, что ее снова вызвали на допрос, и ушла. Больше ее там не видели. Я опросил всех, кого можно — вроде не врут. А у тебя что?
Максима просто поражало его спокойствие — сейчас Юрий Николаевич был похож на охотничьего пса, который твердо знает, что рано или поздно все равно изловит добычу. А добычей в данном конкретном случае была Таня.
— Был у нее дома… — ответил рассеянно Максим, — соседи сказали, что она уехала прямо перед моим появлением. Чуть-чуть опоздал.
— Ясно… — почти не расстроился Ваганов. — Ну, ничего, «Перехват» уже объявили — на выездах из города ее задержат, если что. А номера машины, на которой она уехала, никто не запомнил?
«НА 952 В».
Если Ваганов — охотничий пес, то Таня — лиса. Хитрая, изворотливая и наглая. Знает, что с легкостью может пойти «на воротник», но все равно лезет в курятник.
— Нет, номер никто не запомнил, — пряча глаза, ответил Максим и быстро поднялся к себе.
Глава 12. Ночной звонок
Москва
Олег Филиппович и не подозревал, что обходиться без Вити Каравчука будет так хлопотно. Вроде бы у них было немного общих дел — всего-то Каравчук предоставлял ему квартиру для встреч, ну и еще Олег Филиппович время от времени пользовался его связями. А теперь, когда Каравчка нет, и квартиру придется менять, и нужные знакомства на себя переводить. Хлопотно…
Олег Филиппович Памфилов несся по хорошо знакомой трассе Старогорск — Москва — снова вызывал его Левченко. Олег Филиппович редко водил машину сам и уж точно не рисковал самостоятельно ехать через половину области. Не понимал он, как некоторых может успокаивать, по их собственным признаниям, вождение: это ведь постоянное напряжение — здесь того и гляди «подрежут», там затор непроходимый. Это нервы железные нужно иметь! А напряжения Олегу вполне хватало вне автомобиля. Во время длительных путешествий он предпочитал доверить автомобиль шоферу, а сам лишь отстраненно созерцал подмосковную природу или вовсе погружался в сон. Кажется, это у одного из министров при Николае II — Витте — способ релаксации был такой: когда он уже соображать не мог от усталости, находясь по нескольку суток практически без сна, Витте садился в поезд Петербург-Москва и всю дорогу спал. По возвращении в Петербург он снова был бодр и сосредоточен.
Сегодня, однако, Олег Филиппович не спал, а всю дорогу раздумывал: что от него может быть нужно Левченко? Все его предположения оказались, как обычно, неверны. Предугадать мысли Славы вообще было невозможно.
Отношения у Левченко и Памфилова еще тогда, десять лет назад, выходили за рамки деловых, как и теперь. В частности, вели деловые беседы заместитель председателя комитета по промышленности Госдумы и его представитель в Старогорске — откуда Левченко и баллотировался в Думу — не в офисе, а чаще дома у Левченко, а жена Славы, Клавдия, не упускала возможности пригласить Олега Филипповича к обеду.
Супруги Левченко давно и прочно обосновались в коттеджном поселке в пригороде Москвы. Огромный и тщательно охраняемый дом находился всего в нескольких сотнях метров от живописной дубовой рощицы сразу за которой был спуск к реке. Левченко рассказывал, что в ней даже водится вполне съедобная рыба, и, сколько Олег помнил Славу Левченко, тот мечтал вдоволь порыбачить, словно он и правда стремился расплеваться как можно быстрее с делами и вести размеренную жизнь пенсионера. Олег же знал Славу достаточно, чтобы убедиться: единственный смысл его жизни — делать деньги. Слава без этого уже не может, он даже в отпуск не ездит. Все остальное — политика, это его приобщение к народу, попытки объединить вокруг себя семейство — не более чем игра. Только вот иногда Левченко слишком уж заигрывается и смешивает собственный вымысел с реальностью… Впрочем, скорее всего и «играет» Славка тоже с какой — то одному ему известной целью.
Сегодня Олег Филиппович снова попал на семейный обед с супругами Левченко и их горячо любимым племянником. Клавдия, как обычно, была сама любезность — предлагала гостю паштет и тарталетки, а Слава был мрачен и даже не пытался этого скрыть. Разговор у них состоится не из приятных, решил Олег.
Димка — племянник — старательно делал вид, что его здесь вообще нет: склонился низко — низко над тарелкой и с выражением отвращения на лице хлебал суп. Олег сделал вывод, что с племянником Славка уже пообщаться успел. Димку Олег Филиппович знал давно и с тех самых пор жалел. Детство у мальчишки было ох, каким несладким: родной Димкин отец всю свою жизнь только пил и колотил за дело и без дела сына. Мать — Славкина родная сестра — тоже выпивала. Когда Димке было лет тринадцать, отца его посадили то ли за ограбление, то ли за разбой — после этого одному богу известно, как сложилась его судьба. С тех пор, как Вячеслав с Патровым открыли свое дело, благосостояние Левченко резко пошло в гору. Племянника, а заодно и сестрицу, Слава взял на воспитание — таким образом, лет с пятнадцати он практически заменил мальчишке отца, тем более что своих детей у Славы с Клавдией нет. А у сестры и вовсе началась вторая жизнь — сейчас она старательно вела образ жизни светской дамы. Димке же, видимо, и сейчас живется несладко, и эти добровольно-принудительные семейные обеды сидят у него, наверное, в печенках… Еще бы — парню скоро тридцать, а Вячеслав по — прежнему его воспитывает, совмещая тотальный контроль с непрекращающейся критикой.
Отставив пустые тарелки, пришлось прекратить и любезные разговоры с Клавдией — на редкость приятная женщина:
— Знаю-знаю, мужчины, вам нужно обсуждать ваши важные дела — не буду больше мучить вас своими глупостями… Славик, вам принесут кофе в кабинет.
В кабинет поднялись втроем: Олег Филиппович, Левченко-старший и Дима зачем-то… К слову сказать, никакой деловой хватки или хотя бы красноречия, присущих дяде, у Димки не было и в помине — лишнего слова из него не вытянешь. Хотя он, вроде бы, возглавляет какую-то фирму. Наверное, Слава решился все-таки приобщать парня к делу. Ну-ну…
— Как насчет коньяку, Олег Филиппыч? — Слава доставал из бара фирменную бутылку с пузатыми бокалами и благодушно улыбался. И Олег еще больше уверился, что сейчас последует колоссальный разнос. Или — еще хуже — очередная просьба такого рода… что уж лучше бы разнос.
Левченко же разлил коньяк в два бокала, демонстративно задумался, глядя на Димку, и плеснул все-таки в третий. Вздохнул:
— Вот летят годы… уже и Митьке наливаем на ровне с нами, и в разговоры его посвящать приходится. Цени! — заметил он племяннику.
Вячеслав тяжело опустился в кресло и, рассматривая через бокал приглушенный свет торшера, задумчиво вещал в пустоту:
— Летит времечко, летит… Слышишь, Олег Филиппыч? А кажется, что совсем недавно мы с Сашей Патровым — земля ему пухом — начинали. Тогда времена другие были, не то, что сейчас. Это вон Митька, молодежь, на всем готовом, а мы… — он досадливо махнул рукой и отпил из бокала. — Вот ты, Митька, сидишь сейчас в директорском кресле — клопов давишь и даже не знаешь, как дядька твой начинал! Здоровья сколько мне это стоило! Нервов! А вы только разбазаривать умеете! Чужое — кровью и потом нажитое! А вот отправь вас сейчас из сытой Москвы в другие условия — в которых мы с Патровым начинали! Загнетесь вы, зубы обломаете, потому, как ничего не умеете, кроме как чужими деньгами сорить!
Олег все еще не понимал, куда он клонит. Обращался Вячеслав к Димке, но распекать племянника в присутствии постороннего человека — для Славы это было не характерно. Значит, Слава хочет что-то объяснить ему, Олегу, но на Димкином примере.
Сам же Димка вовсе не слушал, и уж точно не пытался вникнуть в потаенные Вячеславовы мысли. Заботился он только о том, как бы наполнить свой бокал так, чтобы дядя не заметил.
— Вот в провинции, — продолжал Вячеслав, — в Старогорске, допустим… Олег Филиппыч не даст соврать, условия сейчас как раз подходящие, чтобы дела начать делать. Верно, Олег Филиппыч? — Олег автоматически кивнул. — Конкуренции нет пока, хотя деньги там крутятся приличные — бизнес у них туристический неплохо, совсем неплохо развит. Можно в провинции серьезные дела делать… Не частил бы ты, Митька, — не глядя на племянника, Вячеслав пресек попытку в третий раз подлить коньяку.
— Туристический бизнес действительно развивается, — подтвердил Олег. Он уже понял, для чего ведет эту беседу Слава, — развивается, только ведь… бизнес-то Патровой принадлежит.
— Патровой-Патровой, Софье Палне, — закивал Левченко. — Но Софья Пална у нас слабая женщина, к тому же горюшко у нее — овдовела недавно. А супруг ее покойный — Сашя Патров — другом мне был, товарищем… Вот молодые, — снова кивнул он на Димку, — и понятия — то не имеют, что такое настоящая дружба, товарищество. А я заявляю — Олег Филиппыч не даст соврать — Сашка мне другом был! Не знаю даже, добился бы я чего — нибудь без него… Так как же я могу память Сашкину не почтить? Вдову его в трудную минуту не поддержать? Не подумай, Олег, что я хочу вдову куска хлеба лишить: все, что Софье Палне по наследству причитается, она получит. Ты уж, Олежек, подумай над моими словами: ты у нас по Старогорску главный — тебе и карты в руки. Подумай.