— Рома…
Нет. Он не будет обращать внимания. Нет!
— Ро-ма…
Пусть зовет. Нет, он занят, он не…
— Ро-ома…
— Простите, Рая, я не слышал… из окна, знаете ли, такой шум идет…
Рома, Рома, где твоя мужская гордость?.. Нет ее, потому что вот уже ты у Раи, вот уже ищешь, чем бы угодить ей…
— Смотрите, Рома, мне кажется, что кошка просто на наших глазах делается пушистее…
— Что?
— Она становится все более пушистой! Смотрите!
Это становилось совершенно невероятным. Серая шерсть неизвестной бродячей кошки медленно распушалась. Она становилась блестящей, густой и гладкой. Казалось, это была уже совсем не та кошка, что сидела в дальнем углу, и была тощей и потрепанной. Это сидела — сытая кошка с блестящей густой шерстью, в которой отражались солнечные блики из окна.
Рома не верил своим глазам. Он смотрел то на кошку, то на Раю, та тоже ничего не понимала. Однако, она весело улыбалась:
— Ага? Видите? А вы говорили — не повредит ли ей…
— Что повредит? Кому? Хав-ю-си?.. Ват-тол-ю? Как и что вы говорите? — послышался густой голос Мистера Питерса, который незамеченным вошел в лабораторию.
Он быстро подошел к столу, взглянул на кассеты и удивленно остановил взгляд на кошке:
— Что это такое? Откуда это животное? Это вы, Рая, облучаете уже не кроликов, а кошек?
Рая покраснела:
— Собственно, Мистер Питерс, я не то… она съела сметану… а Рома ее то… ну, я взяла и вот… а она делается все пушистее… А Рома говорил, не повредит ей…
Рома слушал и удивлялся: куда делась Раина уверенность, язвительность… как смущенно разговаривает Рая с Мистером Питерсом… И как по-доброму, если сравнивать с ее же манерой разговаривать с ним, с Ромой…
— Ха-ха, — рассмеялся Мистер Питерс, — значит — решили все-таки облучить кошку? Ну что ж, это неплохо… Ит из вери интерестинг, это очень интересно. Говорите, становится пушистой? Так и должно быть. А впрочем, не надо утомлять ее. Рая, вы замените ее на ваших кроликов. Увидим, что из этого получится. Андерстенд-ю? Понимаете ли вы?..
— Йез, ай андерстенд, — ответила Рая, немного краснея.
В комнате стало тихо. Мистер Питерс недоверчиво посмотрел на Раю. Рома вытаращил глаза: Рая отвечает Мистеру Питерсу на английском языке?.. И вдруг он вспомнил об «Учебнике английского языка для взрослых». Так, так…
— Раечка, что я слышу? Вы разговариваете на английском языке, ю спик инглиш?
— Э литл, Мистер Питерс, — ответила Рая.
Но дальше она не выдержала. Сильно покраснев, она схватила кошку и выбежала из комнаты.
Мистер Питерс обратился к Роме:
— Ты слышал? Она ответила «э литл», что значит «немного». Вот так девочка…
Рома молчал. И Мистер Питерс вынужден был добавить после паузы:
— Я даже думаю, что иногда женщины бывают значительно способнее некоторых мужчин… как ты думаешь, Рома?.. Я, конечно, не намекаю ни на кого, тем более на тебя. Но…
А так как Рома все так же молчал, хмуро поглядывая в окно, то Мистер Питерс вздохнул и приступил к своей работе, даже не спросив, успел ли Рома закончить облучение своих продуктов. Вполне возможно, что этого не стоило было и спрашивать: что значили работы Ромы, или Олеся, или даже Раи, — по сравнению с работами самого Мистера Питерса, изобретателя замечательного генератора? Ведь Мистер Питерс еще не завершил свое изобретение. И Рома готов был превратиться на некоторое время в помощника Мистера Питерса. Это сулило большие перспективы в будущем.
И очень хорошо, что Рома совсем и не подозревал, чем именно сейчас занята Рая. Если бы он мог заглянуть в ее комнату — его настроение было бы окончательно испорчено. Настолько испорчено, что вряд ли хватило бы у него мужества дальше спокойно работать. Даже Олесь — и тот не выдержал бы такой картины.
Ибо Рая лежала на своей кровати и серьезно, упорно изучала что-то, читая толстую книгу в зеленой обложке.
И если бы кто имел возможность подслушивать, он услышал бы, как Рая тихо шептала, пытаясь вложить как можно больше выразительности в странные слова:
— Ай-лов-ю… ай-лов-ю… Май-дир Мистер Питерс, ай-лов-ю…
Конечно, ни Рома, ни Олесь не изучали никогда английского языка. А впрочем — они поняли бы эту фразу. Потому что каждый из нас, даже не зная чужих языков, хорошо помнит неизвестно откуда взятые несколько фраз на разных языках. Несколько фраз, которые в конечном итоге определяют всегда то же самое.
— Ай-лов-ю — на английском.
— Же-ву-зем — на французском.
— Их-либе-дих — на немецком.
И все эти фразы, повторяем, определяют только одно — то самое, что можно очень легко выразить русским — Я люблю вас…
Следовательно, даже лучше, что Рома и Олесь не знали ничего, не слышали ничего. Потому что это наверняка помешало бы им работать. Неприятно, знаете, когда девушка, в чувствах которой вы заинтересованы, учится говорить «я люблю вас», добавляя к этому имя не ваше, а совсем другого человека…
Того самого человека, который известил Рому и Олеся спокойным, уверенным тоном:
— Имейте в виду, друзья мои, что завтра сюда прибывают наши уважаемые профессора во главе с академиком Антохиным.
— Зачем? — спросил Рома.
— Они придут по моему приглашению — ознакомиться с моим новым генератором. Его свойствами, действием и тому подобным. Нам надо приготовиться, чтобы показать им кое-что интересное. Такое, чего они еще никогда не видели, — ответил Мистер Питерс, лукаво улыбаясь.
И больше он не добавил ничего, как не посматривал в его сторону заинтересованный Рома, как не расспрашивал его Олесь.
Спрятавшись в клубах пахучего дыма огромной самокрутки, Мистер Питерс молчал, что-то сосредоточенно обдумывая.
5. ПРОФЕССУРА ИМЕЕТ ОСНОВАНИЯ УДИВЛЯТЬСЯ
Утро это, правду говоря, тоже ничем не отличалось от всех других. Оно было такое же солнечное, такое же приятное, как и множество других. Были, может, лишь крохотные мелкие черточки другого цвета на сложном рисунке этого утра. Речь шла только о том, что Мистер Питерс с самого утра был уже немного уставший — он не ложился спать всю ночь, работая у генератора. И еще — знали об этом и Рома, и Олесь, и даже Рая, — сегодня должны были прийти в лабораторию, к новому генератору почтенные профессора.
Они должны были прийти во главе с академиком Антохиным. А этот самый академик Антохин был, безусловно, своеобразным человеком.
Небольшого роста, весь седой, всегда с взъерошенными волосами, которые развевались вокруг его головы, как сияние, с седой же круглой бородкой; сухой и живой, вспыльчивый, но очень добрый, остроумный и веселый, ходячая энциклопедия по совершенно всем вопросам электричества — академик Антохин был человеком, которого уважали все, кто его знал. Даже те, кого он побивал вдребезги во время научных споров, — даже и те вспоминали о нем с большим почтением.
Скажем больше. К академику Антохину относился с заметным почетом и уважением даже институтский сторож Андрей Антонович, — фигура, возможно, не менее известная среди ученых и студентов, чем академик Антохин.
Сколько лет было Андрею Антоновичу — не знал никто. А сам он никогда не отвечал на вопросы об этом. Он смотрел на неосторожно спросившего из-под своих седых бровей колючим взглядом, и говорил:
— И наверняка больше, чем тебе, голубчик мой… наверное, больше.
Лысый, как колено, но с длинными седыми прядями волос возле ушей, — всегда чисто выбритый, чисто одетый, с хорошей волосяной шваброй в руках, с неизменной самокруткой в пожелтевших от возраста и табака губах, — Андрей Антонович ко всем относился хоть и вежливо, но скептически. Что могло удивить его — человека, который в свое время знал даже старейшего профессора молодым студентом, мальчиком, который частенько просил у этого же Андрея Антоновича одолжить на два дня двадцать копеек?.. Что могло поразить человека, которая знал всю жизнь института, его профессоров и студентов?..
И единственным человеком, которого безмерно уважал Андрей Антонович — был академик Антохин. Знали они друг друга очень давно. И любили друг друга. Не бывало случая, чтобы академик Антохин, встретив Андрея Антоновича, не поприветствовал его, не подошел к нему пожать сухую его руку, не спросил:
— Ну, как живешь, Андрей Антонович? Как оно — курится?..
На что Андрей Антонович неизменно отвечал:
— Ничего, Иван Петрович, курится, пока не погас…
И они расходились, очень довольные друг другом. Откуда Андрей Антонович узнал, что сегодня в лабораторию к Мистеру Питерсу придет академик Антохин, — не знал никто. А впрочем, это было и не важно. Андрей Антонович с самого утра появился в лаборатории с тряпкой и шваброй — наводить порядок. И когда Мистер Питерс удивленно посмотрел на него и спросил:
— Чего это сегодня вы так принялись убираться, Андрей Антонович?..
Тот важно ответил:
— А что, в грязной лаборатории будем принимать Ивана Петровича, что ли?
Мистер Питерс пожал плечами: если Андрей Антонович взялся убираться, не надо было ему мешать.
Андрей Антонович убирался тщательно, убирался вплоть до того самого момента, когда в дверь лаборатории кто-то постучал — четко и сухо. Тогда он быстро оглянулся, увидел, что все как следует, — и удовлетворенно услышал, как из-за двери раздался голос академика Антохина:
— Мы пришли. Принимайте гостей, товарищи-лаборанты.
Двери раскрылись. Да, это был сам Иван Петрович Антохин — и с ним еще четверо профессоров. Они вошли в лабораторию, как входят в комнату смеха или в балаганную комнату ужасов. Профессора, конечно, уверены были, что никто и ничто не покажет им ничего такого, чего бы они не видели раньше. На то они и были профессора. Но — академик Антохин, идя сюда, говорил им:
— Готовьтесь увидеть удивительные вещи, уважаемые товарищи. Этот Мистер Питерс — такой упрямый человек, он всегда свое докажет.
Итак, профессора входили в лабораторию, как скептики, однако, обеспокоенные, взволнованные скептики. Они оглядывались, они осматривали все вокруг себя, ища что-то удивительное.
Академик Антохин был такой, как и всегда. Он весело подошел к Андрею Антоновичу и сказал ему, улыбаясь:
— Ну, как живем, Андрей Антонович? Как оно — курится?..
Лицо старика расплылось в довольную улыбку:
— Ничего, Иван Петрович, курится, пока не погас…
Академик уже шел дальше:
— Готовы, товарищ Петр? Можно начинать? Смотрите, мы настроены очень скептически.
— Я готов, Иван Петрович, — ответил Мистер Питерс. — Садитесь, прошу. Рома, пододвинь стулья.
Профессура расселась. Рома и Олесь стояли позади. Мистер Питерс остался возле генератора. Рая была у Мистера Питерса наготове выполнить любое его поручения. И даже Андрей Антонович стоял у дверей, слегка заинтересованный: столько профессоров в одной комнате!.. Это уж, наверное, что-то важное, в том числе и потому, что здесь сам Иван Петрович…
— Позволите начинать, Иван Петрович? — спросил Мистер Питерс.
И, получив положительный ответ, он положил руку на рубильник и начал:
— Я не хочу задерживать вашего внимания на описании всех наших опытов, нашей работы вокруг конструирования этого генератора. Позволю себе лишь напомнить вам, что наш старый генератор, как и все известные до сих пор ультракоротковолновые генераторы, построенные на принципе Томсоновского контура, был очень маломощным. Причины этого вам известны: отсутствие необходимых специальных ламп, трудности построения такого генератора, побочные влияния токов ультравысокой частоты. Мне повезло, все же, сконструировать новую систему ультракоротковолнового генератора, построенную на эффекте магнетрона. Этот генератор, вы его здесь видите, прежде всего, очень мощный. Мы можем благодаря этому облучать объект его лучами не только кассетным способом, вкладывая облучаемый объект между половинками кассеты, но и просто направляя на объект лучи этим рефлектором-анодом…
— Кхе-кхе… гм-м…
Мистер Питерс оглянулся; что это за выражение откровенного недоверия и скепсиса?.. Он оглядел свою необычную аудиторию.
Академик Антохин сидел вполне спокойно. Он немного склонил свою седую голову набок, и внимательно прислушивался к словам Мистера Питерса. Остальные профессора так же внимательно слушали — и на их лицах можно было заметить лишь подчеркнутое, свойственное им всегда равнодушие и уверенность в своих собственных знаниях. Кто же это хмыкал?
Не найдя ответа на свой вопрос, Мистер Питерс продолжал:
— Таким образом, мы теперь можем просвечивать объекты не только в лаборатории, но и направляя лучи куда-то за пределы помещения…
— Кхе-кхе… гм-м… — послышалось в комнате еще отчетливее.
Мистер Питерс вспыхнул: что за невежливость? Он, однако, решил не обращать на это внимания. Пусть хмыкает до определенного времени этот невежливый скептик…
— Кроме того, мой новый генератор дает излучения очень высокой частоты. Достаточно сказать, что сейчас оно отрегулировано на волну длиной пять миллиметров…
Аудитория вздрогнула: пять миллиметров?..
— Да, — продолжал Мистер Питерс, — но, по своему желанию я могу переставить генератор на волны длиной миллиметр и десять сантиметров. Таковы границы диапазона частот моего генератора. Как вам, безусловно, известно, генераторы с таким диапазоном частот до сих пор никем построены не были. Добавьте к этому еще большую мощность…
— А именно?
— При волне длиной один миллиметр — полкиловатта. При волне десять сантиметров длины — пять киловатт.
— А чем вы меняете частоту колебаний?
— Изменением напряжения анода. У меня это напряжение меняется в пределах от двенадцати до восемнадцати тысяч вольт. В зависимости от этого, автоматически меняется и частота колебаний, их дает генератор. Итак, вы видите, что я не напрасно потревожил вас, пригласив сюда. Если вы готовы, начнем испытания.
Мистер Питерс остановился. В комнате царила тишина. Профессора сидели, словно набрав в рот воды. Молчал даже академик Антохин. Рая озабоченно оглянулась на Мистера Питерса: чего, мол, они все молчат?.. Однако, вот встал профессор Терещенко, одновременно снимая с носа свое неизменное пенсне:
— Э… я хотел бы сразу же попросить нашего уважаемого… э… изобретателя доказать нам фактами его… э… утверждение о возможности активного облучения его… э… генератором объектов на расстоянии, а не кассетным способом…
И он сел, задиристо надевая пенсне и победно поглядывая на Мистера Питерса, который хладнокровно спросил его:
— Уважаемый профессор хотел бы увидеть влияние на живые существа, или на какие-то другие объекты?
— Э… как первую попытку, я могу предложить вот что. Я подниму палец, а вы поймаете его вашими лучами… э… с помощью экрана…
Профессор Терещенко, действительно, поднял палец. Он сидел неподвижно — и за стеклянными окошками его пенсне пряталась презрительная улыбка. Это почувствовала даже Рая. Она сжала кулаки: ах, как надо проучить этого профессора!..
Мистер Питерс спокойно включил генератор. Академик Антохин даже приподнялся, увидев фиолетовый цвет света ламп. Вот сорвались первые фиолетовые огненные искры. Вот они поплыли по комнате. Вот воздух наполнился характерным запахом озона. Профессор Терещенко держал приподнятым свой сухой желтый палец. На его лице можно было заметить лишь подчеркнутое равнодушие.
— Уважаемый профессор желает какого именно воздействия? — вежливо спросил Мистер Питерс, возвращая устройство с лампой.
— Какого хотите, э… скажем, наиболее эффективного, — ответил профессор, уже не скрывая презрительной улыбки.
Взгляды аудитории перебегали с генератора на палец профессора Терещенко: что же будет?..
Мистер Питерс покрутил ручки контуров. Он внимательно посмотрел на профессора Терещенко, на остальных:
— Внимание, товарищи! — произнес он.
И почти сразу профессор Терещенко вскрикнул. Порывистым движением он дернул руку вниз, пряча палец и одновременно рассматривая его расширенными глазами. Остальные склонилась над ним. Мистер Питерс повернул устройство в сторону.