Это про меня
Глава 1. Демофобия
Что для Вас оригинальность? Возможно, это умение видеть мир под другим углом, в каких-то ярких красках. Или же, наоборот, подача себя, всего такого особенного этому самому миру. Я часто задаюсь этим вопросом, больше, конечно, между делом, на досуге, но его значимость при этом не уменьшается.
Я, вообще, люблю задавать себе вопросы.
Зачем? Как? Из-за чего? Ну, или насущное… Почему всегда я?
— Цветкова, зайди!
Я моментально поежилась, понимая, что голос секретаря директора априори не может означать ничего хорошего, а в случае, если дело касается меня, то, наверное, все-таки можно уже начинать готовиться к увольнению, и не спасет оправдание, что только новый кактус на стол купила.
Все без исключения обитатели нашего серпентария или, если не путаться в терминологии, рекламного агентства «Эвита» отлично знали, что Карина просто так не снисходила до внимания к обычным сотрудникам.
«Точно уволят!» — пронеслось еще раз в голове, после чего я встала и за неимением другого выхода засеменила в сторону приемной под тоскливыми взглядами остальных обитателей офиса.
Да-да, именно тоскливыми, ведь если вы представляете рекламное агентство каким-то активным живым организмом, в котором все системы работают слаженно и бодро, то речь явно идет не об «Эвите». Наша организация скорей напоминает старого толстого бегемота, которому разве что умереть осталось.
В принципе, это описание вполне подходит «музе» этого шикарного места, если, конечно, убрать последний пункт. Эвита Алексеевна еще всех нас переживет, разве что на похоронах не станцует (вы же помните про бегемота?).
Факт того, что наша организация еще существует и по сей день, конечно, для незнающих людей звучит весьма шокирующе, но на самом деле банально прост. Фирма — не что иное, как подарок нашего генерального директора своей жене. Странный, конечно, подарок, но и семья эта на титул самой адекватной точно не тянет, если не брать в расчет Никиту Станиславовича, но это уже совсем другая история.
— Ты что-то хотела? — спросила, представ перед страшным судом в виде неизменного секретаря генерального.
— Отвези документы в головной, — не отвлекаясь от маникюра, проговорила Карина, едва заметно кивнув в сторону красной папки на столе.
Цвет папок был отдельным фетишем Станислава Аркадьевича. Помнится, в прошлом месяце он даже внеплановое совещание устроил для того, чтобы объяснить, что новые папки, закупленные для агентства, просто не могут использоваться, ведь их «вишневый цвет абсолютно выедает глаза». Эпопея с пятидесятью оттенками красного закончилась лишь тогда, когда все попавшие под репрессии папки были изъяты и заменены на новые «благородного цвета кровавого заката», а все сотрудники были предупреждены о неминуемом наказании за контакт с запрещенными вишневыми объектами.
В принципе, тот факт, что целью визита в логово к Карине было отнюдь не увольнение, должен бы радовать, однако в такой ситуации нельзя было не разглядеть два очевидных минуса.
Во-первых, головной офис находился на противоположном конце города, и прямо из этого факта вытекал второй. До конца рабочего дня оставалось едва ли больше часа, а на мне еще висел отчет. Бессмысленный, но беспощадный, как и большинство того, что делалось в «Эвите».
— У нас же курьер есть, — попробовала начать издалека, цепляясь за призрачную возможность избавиться от сомнительного удовольствия тащиться в центральный офис.
— Есть, — даже не стала спорить Карина, однако никакого развития мысли с ее стороны не последовало, поэтому пришлось продолжить самой.
— И это его работа, — подтолкнула мысли секретаря в нужную сторону.
— Его.
Железный ответ. Зал с тараканами аплодирует стоя.
— Так почему должна ехать я?
Ощущение, что разговариваю с волнистым попугайчиком, все крепло.
— Он на больничном.
Бинго! Нам все-таки это удалось!
Не сказать, что я осталась довольна ответом, но он хотя бы случился, поэтому теперь решила действовать с другой стороны.
— Карин, у меня отчет горит, закончить сегодня позарез надо.
— Ну, приедешь и закончишь, — оторвав, наконец, взгляд от своих идеально наманикюренных пальчиков, проговорила девушка. — Я не поняла, ты приказы Станислава Аркадьевича оспаривать собралась?!
Нет, естественно, я не собиралась этого делать. Жить еще хотелось, да и кушать тоже, поэтому вылететь с работы за то, что не смогла отвезти какую-то дурацкую папку, было бы просто глупо.
Взяв идеально закатно-кровавый кусок пластика, развернулась и зашагала к выходу из кабинета, по пути успокаивая себя тем, что люди и с крепостным правом жили.
На самом деле понятие «нормированный рабочий день» значило в «Эвите» примерно столько же, сколько и знание основ вегетарианства в племени людоедов.
— Ты не бьешься в истерике, и это уже хороший знак, — встретив у дверей, блеснула проницательностью лучшая подруга.
Я скривилась и опустила глаза, случайно заметив у нее в руках флакончик с нашатырем.
— А это еще зачем?
— Ну-у-у-у… Зная то, как ты реагируешь на все…
— Нормально я реагирую! — перебила на полуслове. — Еще одно слово по поводу вымышленной мнительности, и я больше никогда не приготовлю шарлотку.
Это был нокаут.
— Да чего ты сразу начинаешь, я ж любя…
В том, что все, что творила и вытворяла Луша, было результатом ее больших и светлых чувств, я не сомневалась. Мы дружили с раннего детства, хотя правильней было сказать, что общение началось еще даже до рождения. И тут, пожалуй, нужно сделать небольшое уточнение.
Наши мамы — лучшие подруги, которые умудрились даже дочерей в один день родить, поэтому нам с Лушей было практически уготовлено судьбой следовать по жизни плечом к плечу. Любимые родительницы, будучи женщинами весьма забавными, еще беременными начали строить планы, беря за основу собственный опыт.
Раз уж старшее поколение было довольно жизнью и дружбой, то и нам стоило следовать их примеру. Мы ходили в один детский сад, просидели десять лет за одной партой, вместе поступили в институт, естественно, на один и тот же факультет, а теперь так же дружно мотали срок в «Эвите», вызывая умиление мам.
Наверное, даже если бы перед нами не стояло принудительного условия подружиться, мы все равно стали общаться, потому что я не могла представить для себя лучшего близкого человека, чем Луша, поэтому особого расстройства оттого, что выбора женщины не оставили, не было.
Кстати, наши имена стали апогеем абсурда. И здесь я вновь вернулась к размышлению об оригинальности.
Одним летним вечером незадолго до нашего рождения в опухшие от количества съеденного арбуза и разгоряченные от июльского солнца головы родительниц пришла очередная гениальная идея. Одна на двоих, как обычно.
Глубоко беременных подруг вдруг осенило, что наша будущая жизнь станет гораздо более интересной и насыщенной, если они дадут дочерям волшебные имена, поэтому спустя пару недель на свет появились Стефания Олеговна и Лукерья Юрьевна.
— Что от тебя сильные мира сего хотели? — поинтересовалась подруга.
Я махнула перед ее лицом папкой и обреченно поведала о проблемах, закончив эффектным:
— Так что в графе о планах на пятничный вечер можешь написать — безнадежно унылые.
— Не, так дело не пойдет. Я не зря неделю в канцелярском аду провела, — мигом встрепенулась Луша. — Что тебе там доделать нужно?
Услышав об отчете, который больше походил на игру в «верю — не верю» с подгоном нужных цифр, подруга моментально взяла инициативу в свои руки, благословляя меня на беззаботную поездку к начальству.
— И даже не думай о моем благородстве! Теперь ночью можешь даже не молить о пощаде! — услышала я на выходе из кабинета радостный голос Луши, которая, кажется, только и ждала момента, чтобы вляпаться в очередные приключения.
Выйдя из здания, где располагалось агентство, я зашагала по направлению к метро по вымощенному плиткой тротуару, стараясь не наступать на стыки. Никаких суеверий — просто детская привычка. Да и вообще, все слова по поводу моей мнительности были лишь глупыми выдумками Луши.
Уже на подходе к станции меня заставил подскочить резко заоравший мобильник. Пара секунд потребовалась для того, чтобы определить, что надрывался именно мой аппарат, потом еще несколько мгновений, чтобы задастся вопросом, почему он, собственно, так надрывался, а телефон тем временем уверенно напевал:
«Когда-нибудь ты бросишь пить,
Я отведу тебя к врачу.
Хоть прошлого мне не забыть,
Я всё равно тебя прощу».
К концу припева я смогла додуматься до двух вещей. Во-первых, Луша нарывалась. Во-вторых, звонил Сережа.
Сережа был нашим бывшим одногруппником. Дело в том, что, окончив третий курс, мы с Лушей перевелись на заочку, не в силах больше ощущать себя жирафами, которые могли не спать неделями, совмещая учебу и труд на благо «Эвиты». Сережа же продолжил обучение на очке, но на нашем общении это никак не отразилось.
Поспешив поскорей утихомирить бессменного солиста группы «Ленинград», который как раз входил в раж, затягивая второй куплет и заставляя шугаться случайных прохожих, приняла вызов.
— Привет, Стешка, — произнес веселый голос в трубке.
— Привет, — ответила, остановившись перед спуском в подземный переход, наблюдая за двумя пожилыми дамами, явно обсуждавшими меня.
Видимо, им пришелся не по душе подобный выбор музыки, но в свое оправдание могла сказать, что мне он как-то тоже не особо нравился.
— Какие планы на вечер? — поинтересовался друг.
— И ты туда же?
— А что, Люциферья тоже что-то задумала? — подал голос парень.
Наш перевод не сказался и на общении Сережи с Лушей, сводившемуся к взаимным подколам и выматыванию нервов. По большей части моих.
Звонок мобильного, кстати, без сомнения был делом рук дорогой подруги, которая никак не могла простить Сереже песню о том, «когда себе я вставлю сиськи», установленную на все том же моем многострадальном телефоне на звонок Луши.
Логика, конечно, на уровне. Мстят они, а бабки у метро обсуждают меня.
— Если она узнает, как ты ее называешь, то гражданская война перейдет на новый уровень, — попыталась воззвать к голосу разума.
— Ой, да ладно тебе, Цветочек! — усмехнулся Сережа, который абсолютно не подозревал, что в то время, когда он не слышит, Луша ласково называет его Сатаниной. Как считала подруга, это всего лишь милое производное от фамилии Сотников.
Я улыбнулась собственным мыслям, размышляя о том, какая прекрасная подобралась компания — Люциферья, Цветочек и Сатанина. Очень гармоничненько!
— И все-таки, что вечером делаете?
— Не знаю, Луша в поисках приключений.
— Хочет повторить триумф с вынесением из клуба на руках у охраны?
Я засмеялась, вызвав очередной приступ неудовольствия у стоявших неподалеку старушек.
— Сомневаюсь, что она готова к повторению минуты славы.
— Сомневаюсь, что мир готов лицезреть повторение этой минуты, — перефразировал мои слова Сережа.
— Ладно, излагай уже свои планы по покорению города и окрестных сел, пока меня за непристойное поведение святая инквизиция на костре не сожгла, — проговорила, заметив, что женщины уже даже не пытались скрыть заинтересованности к моей персоне.
— Чего? — завис друг, но быстро опомнился. — Ай, ладно, не суть. Короче, сегодня в боулинг собираемся, поехали с нами.
— Ладно, — я согласилась достаточно быстро, понимая, что боулинг звучал гораздо более безопасно, чем то, что могла предложить Луша. Практически все звучало гораздо более безопасно, кроме, пожалуй, желания войти в вольер с голодными тиграми или прыгнуть без страховки с девятого этажа.
— И не забудь нацепить на Люциферью брюки, а то от ее прошлого мини многие еще долго в себя приходили.
Вновь рассмеявшись, согласилась с требованием друга, обещая перезвонить попозже, потому что времени для того, чтобы добраться до головного офиса оставалось совсем мало.
Убрав телефон в сумку, развернулась и зашагала к лестнице, услышав вслед достаточно отчетливое:
— Она еще и наркоманка небось, вот сейчас увидишь — за угол зайдет и сразу шприц достанет!
— Не сомневаюсь! Что, вообще, за поколение пошло?!
Я улыбнулась, отметив, что благодаря мне хоть чей-то день стал более интересным, после чего толкнула дверь и скрылась от взглядов неугомонных женщин.
Не являясь по жизни фанаткой общественного транспорта, в час пик я вообще превращалась в его ярую противницу, но особого выбора не было. К слову, эти чувства были у нас вполне взаимны. Я делала метро еще более тоскливым своим кислым лицом, оно же щедро платило за это оттоптанными ногами.
Час пик в нашем метрополитене тоже был делом весьма занятным. С каждым новым спуском в подземку я все серьезней укреплялась в мыслях о том, что пассажиры сбегались туда именно тогда, когда и я, словно карауля на входе. Пожалуй, даже не удивлюсь, если, решив воспользоваться этим видом транспорта прямо перед закрытием, умудрюсь собрать вокруг себя целый вагон.
Конечно, ни о каком сидячем месте речи быть не могло, оставалось радоваться хотя бы тому, что удалось занять относительно удобную позицию в углу, однако уже на следующей станции поняла: то, что еще пару минут назад принимала за неудобную позу, на самом деле было настоящей роскошью передвижения.
В том, что подвижной состав в нашей стране мог вместить ровно столько людей, скольким нужно было влезть, я знала не понаслышке. Причем речь шла не только о метрополитене. Имея огромный опыт поездок на дачу в выходные дни, я могла написать отличную научную работу еще и про электрички, возможно, даже степень ученую получить.
Теперь на мой райский уголок с равной степенью настойчивости претендовали женщина средних лет, сжимавшая в руках сумку-переноску с непонятным животным, и мужчина, который всем своим видом показывал, что либо на дух не переносит общественный транспорт и хочет уничтожить всех присутствующих, либо собирается отправиться в мир иной прямо в этом вагоне. Любой из этих двух вариантов был не слишком привлекателен, поэтому, кинув еще один взгляд в сторону дяденьки с землистым цветом лица, я решила держаться поближе к женщине, сумка которой как раз перешла в атаку.
Наверное, сидевшее там существо все же было котом, хотя с уверенностью сказать я не могла. Судя по звукам, которые доносились из недр переноски, там вполне мог скрываться и сам дьявол. Женщина при всем этом действе оставалась вполне спокойной, лишь изредка, в те моменты, когда сумка совершенно выходила из-под контроля, бесстрашно прижимала ее к себе и ласково повторяла:
— Тише, Плюшечка, уже скоро приедем.
И в эти моменты я даже начинала завидовать дьявольской Плюшечке, ведь мне, в отличие от нее, предстояло проехать практически всю ветку. Однако к середине пути я поняла, что попытки успокоить зверя были всего лишь ничем иным, как наглым обманом со стороны женщины, потому что, когда на пересадочных станциях в вагоне началось великое перемещение народа, со стороны больше напоминавшее работу миксера на режиме перемешивания, дама с рычащей сумочкой лишь плотнее прижалась ко мне.
Пока еще живой мужчина также не собирался покидать наш уютный вагончик. Подталкиваемый пассажирами с противоположной стороны, он решил не отставать от женщины и прижался ко мне с другого бока. Так мы и тронулись — он, она, я и непонятное создание в сумке.
Я не любила столпотворения, более того, старалась их избегать. Обилие людей всегда вызывало во мне чувство дискомфорта, да и что в этом может быть приятного, когда о тебя обтирается энное количество абсолютно незнакомых личностей. А учитывая то, под какой счастливой звездой я родилась, личности эти наверняка окажутся малоприятными.
Следующие несколько станций проехала практически в подвешенном состоянии, и я сейчас не о переносном смысле этого слова говорю, ведь действительно, подогни я сейчас ноги, дружная компания из умирающего господина, любительницы диковинных животных и добродушной Плюшечки без проблем позволили бы удержаться в вертикальном положении.