— Ты меня разочаровал, — сказала она наконец, — мне придется самой заниматься этим мелким говнюком.
Я молча кивнул, сказать тут было нечего. Надеюсь, Глеб спрячет труп Карла так, что Рада его не найдет.
— Если тебе нельзя доверить даже такую простую задачу, ты мне не нужен.
Мое сердце остановилось, когда я понял, что сейчас услышу.
— С сегодняшнего дня ты исключен из моей свиты.
— Рада, я прошу тебя! — я упал на колени.
На ее лице не отразилось никаких эмоций.
— Не разочаровывай меня еще больше. Ты знаешь правила — если к концу следующего дня ты не примкнешь ни к чьей свите, Леонтоподиум тебя пожрет. И имей в виду — к Каролине Элеонора тебя не допустит.
— Мне не к кому идти, — озвучил я, в общем-то, и так очевидный факт.
— Это и есть наказание, — пожала плечами Рада, — убирайся.
Я брел по улицам Леонтоподиума, топча вездесущие эдельвейсы и пепел. Способность мыслить вернулась ко мне далеко не сразу, несколько часов я просто бесцельно шатался по городу. Я не включил плеер, и вечный гул завывал у меня в ушах, но сейчас мне это казалось сущей ерундой, как, впрочем, и сломанные ребра.
Я размышлял над своим положением. Конечно, идя к Раде, я допускал, что она может выгнать меня, но все-таки до конца в это не верил. По правде говоря, я рассчитывал, что меня на какое-то время посадят на цепь на площади, может, еще добавят пару сотен ударов плетью или заставят чистить озеро Вероники — все это уже со мной случалось. Но оставить меня на съедение эдельвейсам?
Теперь я по-другому взглянул на предложение Тритрети, но самое забавное, что воспользоваться им уже не мог. Леонтоподиум меня не выпустит. Город почувствовал, что я потерял покровительство Рады, и вцепился в меня мертвой хваткой. Если до завтрашнего вечера ни одна из принцесс не сжалится надо мной, Леонтоподиум высосет из меня все силы, а потом проглотит и будет каждую ночь сжигать мое сердце, согреваясь, как топливом. Так происходит со всеми, кто не нужен принцессам. Поэтому город и утопает в белом пепле. Бесполезные эмигранты, попадающие в город королевы Элеоноры, превращаются в пищу для этого ненасытного монстра, полезные получают покровительство одной из принцесс и становятся гражданами.
Самой Элеоноре я не нужен. Она и жить-то мне позволяла только потому, что принцесса Рада взяла меня в свою свиту. Конечно, Ева помогла бы мне, но эта принцесса сама сидит на цепи в яме. К Каролине мне запретили приближаться, она потеряла рассудок в той же битве, в которой Рада стала хромой, а Ева получила ошейник и цепь. В свиту Каролины претендентов отбирает сама Элеонора. Остается только принцесса Мирослава, но она меня терпеть не может.
И тем не менее я поплелся к Мирославе. Миновал почти опустевший торговый пассаж и вышел в Вишневый тупик. Пока Мирослава не сказала нет, у меня оставалась хоть какая-то надежда.
Мирослава, хотя это и может показаться не совсем подходящим занятием для принцессы, содержит единственный в Леонтоподиуме бордель — «Дом под вишнями». Говорят, это весьма прибыльный бизнес.
Мне строго-настрого запрещено соваться в «Дом…», но сегодня выбора у меня не было. О том, что я приближаюсь к владениям Мирославы, свидетельствовали редкие белые цветы вишни, летящие мне в лицо. Эдельвейсов тут уже почти не было, а вскоре стали появляться одинокие вишневые деревца. К самому «Дому под вишнями» вела вишневая аллея, освещаемая красными фонарями.
Мои босые ноги утопали в мягком ковре из опавших цветов, которые в свете фонарей казались розовыми. Здесь вечный гул был практически неслышен.
Вишни Мирославы постоянно цвели, но никогда не плодоносили, что дало повод ее недоброжелателям дать ей прозвище Пустоцвет. Вскоре аллея привела меня к крыльцу богатого двухэтажного особняка с большими окнами и гостеприимно распахнутыми дверями.
Я решительно поднялся по ступенькам и вошел в ярко совещенный холл. Шива был там, где и должен быть вышибала, — у двери в салон. Увидев меня, он вытаращил свои красные глаза.
— Алик! Ты еще куда собрался? Совсем спятил? — пробасил он. — Наши девочки не для таких, как ты! Давай вали отсюда!
В случае необходимости я смогу довольно быстро справиться с Шивой, но сейчас затевать с ним драку мне было не с руки, все-таки он сын Мирославы.
— Я знаю свое место, Шива, — примирительно сказал я, демонстрируя все дружелюбие, на которое только был способен, — я и не думал про ваших девочек. Хотя нет — каюсь, думал разок. Ну, или два-три раза. Но дюжины раз за ночь мне точно хватает, я ведь иногда еще и сплю.
Шива ухмыльнулся.
— Алик, вали подобру-поздорову. Можешь влезть на дерево во дворе и посмотреть на девочек в окно.
В детстве мы с Шивой были приятелями. После того как Мирослава выкопала его на Поле чудес и он стал таким, как сейчас, — с шестью руками, красными глазами и мозгами вечного ребенка, он начал позволять себе иногда по-дружески поболтать со мной. Думаю, это произошло потому, что я остался тем из немногих, на кого он по-прежнему мог смотреть свысока. Но в целом Шива был добрым малым.
— Мне нужно поговорить с твоей матерью, — сказал я.
— Даже не мечтай. Если я скажу ей, что ты здесь, она рассердится, и мне тоже влетит, — покачал головой здоровяк.
— Шива, пожалуйста, у меня большие неприятности.
— Тоже мне новость, — хихикнул он, — ты одна сплошная ходячая неприятность.
— Рада меня прогнала, — признался я.
Шива присвистнул.
— Зря надеешься, мать тебя не примет, — сказал он после некоторого размышления, которое далось ему с явным трудом.
— Позволь мне хотя бы попытаться.
Он колебался. В дом вошел мужчина лет сорока, в дорогом костюме и с выражением бесконечной скуки на лице. Он уверенно прошел мимо поклонившегося ему Шивы и лишь на секунду удостоил беглым брезгливым взглядом мою персону. Это наверняка был один из завсегдатаев «Дома под вишнями», снабжающих казну Леонтоподиума деньгами, на которые мы потом проворачивали наши дела в Федерации. Он явно еще был не в курсе, что, насытившись, Леонтоподиум всегда требует оплату и в другой валюте.
— Ладно, — решился Шива, — я ей скажу, что ты просишь аудиенции, но предупреждаю: ничего хорошего из этого не выйдет.
— Спасибо! — искренне поблагодарил я.
Шива мрачно кивнул.
— Сиди где-нибудь подальше от крыльца, чтобы клиенты на тебя не натыкались, — буркнул он. — Эй, Митро, постой тут за меня!
Откуда-то возник белобрысый паренек лет семнадцати. Он был явно новенький, таращился на меня, как на оживший кошмар. Ничего, скоро попривыкнет. Как он к нам попал? Хотя какая мне разница?!
Я спустился на улицу, выбрал место под деревом, где меня было практически не видно, и стал смотреть в окна. В широком окне салуна я видел Лейлу и Диану. Несколько раз мимо окна прошла Саша в образе Сарит. Самой Сарит не было. Должно быть, она ушла с гостем, которого я только что видел, значит, тот щеголь был очень небедным, ночь с Сарит стоила целого состояния. Майю я тоже разглядеть не мог — она либо сидела в глубине комнаты, либо была у себя наверху с другим клиентом. У Мирославы не так уж много девушек, но каждая из них уникальна.
Самая красивая, бесспорно, Сарит. Она не просто поражает красотой, она излучает такую сексуальность, что мужчины в радиусе десяти метров не могут думать ни о чем, кроме ее манящего тела. Лейла — это примерно то же, что и Сарит, но попроще. Нет, она тоже прекрасна и притягательна, просто это как если бы они обе были магнитами, то поле Сарит было бы на порядок мощнее.
Саша могла быть любой. Не думаю, что кто-нибудь, кроме Мирославы, вообще знал, как она выглядит на самом деле. У этой девушки совершенно не было никакой индивидуальности, она легко становилось такой, какой хотел ее видеть очередной мужчина. Постоянными клиентами Саши были в основном те, кто готов платить любые деньги за возможность на несколько часов вернуть потерянную возлюбленную. Сейчас Саша расхаживала, скопировав внешность Сарит, но даже беглого взгляда было достаточно, чтобы понять, что она ненастоящая. Скопировать магнетизм Сарит Саше было не под силу.
О Диане ходили легенды. Эта полукровка была наполовину ангелом. Говорят, что за ее любовь можно полжизни отдать. Не знаю, в ангельской любви я вообще ничего не смыслю.
Еще у Мирославы была Майя. Она умела сниться. Майя обслуживала богатых мужчин Федерации, которые были либо слишком стары, либо слишком больны для настоящей любви. Большую часть жизни она проводила в полусне.
Я подумал о девушке, которая снится мне. Ее зовут Марго, и она из Федерации. Почему вдруг я стал ее видеть? Знает ли она обо мне? Может, я ей тоже снюсь? Хотя вряд ли. В моих снах она никогда не упоминала, что ее мучают кошмары.
На крыльце показался Шива, прервав мои размышления. Я поднялся, чтобы он меня заметил.
— Пошли, она тебя ждет, — буркнул он, — ноги только вытри.
Я походил туда-сюда по придверному коврику и последовал за Шивой на второй этаж, который полностью занимали покои Мирославы. Стены коридора украшали картины, по большей части принадлежащие кисти самой Мирославы и изображающие бесконечные вишни, но изредка попадались и работы мастеров Федерации. Пол был застелен пушистым ковром, щекотавшим мне ноги. Шива довел меня до двери практически в самом конце левого крыла.
— Удачи, — бесшумно, одними губами произнес он и поторопился прочь.
Я постучал.
— Входи!
Осторожно открыв дверь, я вошел в комнату. Это был кабинет. Как и во всем доме, тут было полно роскошной деревянной мебели, массивной бронзы, тяжелых портьер и натуральных ковров. Мирослава сидела в кресле у незажженного камина, идеально вписываясь в интерьер. Она, пожалуй, самая красивая из наших принцесс. У нее светлые волосы жемчужного оттенка и фиалковые глаза. С ее фарфоровой кожей, тяжелыми локонами и алыми губами Мирослава казалась куклой. Сегодня на ней было синее бархатное платье, а темные сапфиры в серьгах и колье подчеркивали необычный цвет глаз.
Я поклонился.
— Значит, Рада тебя выгнала? — начала разговор Мирослава.
Я кивнул. Ее насмешливый тон не сулил ничего хорошего.
— И так как идти тебе некуда, ты пришел ко мне.
— Да, госпожа, — я поднял взгляд и посмотрел ей в глаза, — я умоляю вас спасти меня и принять в свою свиту.
Уж не знаю почему, но Мирославе это не понравилось. Возможно, она решила, что это слишком большая дерзость с моей стороны. Ее прекрасное лицо вдруг исказилось гримасой гнева. Я даже испугался. Обычно Мирослава демонстрировала ледяное спокойствие, да и сейчас переход от насмешливой брезгливости к бешеной ярости оказался слишком быстрым. По правде говоря, такая бурная реакция Мирославы меня обескуражила.
— Да как ты посмел! — прошипела она.
— Если хотите, я могу делать самую грязную работу…
Я услышал, как зазвенела хрустальная люстра под потолком. Гнев Мирославы начал обретать энергетическую форму.
— Я хочу только одного! Чтобы ты, наконец, сдох!
Дрова в камине вспыхнули сами по себе. Я непроизвольно попятился к двери. И чего она так на меня взъелась?
— Хочу пройтись по пеплу, который оставит от тебя Леонтоподиум! Хочу, чтоб ты горел!
Мирослава выбросила в мою сторону правую руку, и огонь из камина, повинуясь ее движению, метнулся ко мне. Я был готов. Этот фокус я уже видел, когда однажды пугала дядюшки Якова перепились в баре и попытались попасть к девушкам «Дома под вишнями». В ту ночь дядюшка Яков лишился четверых из шести своих людей.
Конечно, я быстрее любого пугала, да и пиромагия далеко не самая сильная сторона Мирославы. Я упал гораздо раньше, чем огненный шар пронесся надо мной. Я даже успел оценить красоту этого зрелища. Шар ударился о стену за моей спиной и испепелил картину, изображающую очередной вишневый сад в цвету.
В этот момент в комнату ворвался Шива.
— Мама! Все в порядке? — испуганно прокричал он.
Мирослава уже взяла себя в руки. Она поморщилась, взглянув на обгоревшую раму картины, и коротко бросила, кивнув на меня:
— Немедленно убери это!
Шива схватил меня несколькими руками. Я чуть не завыл, когда он сжал сломанные ребра, но не стал сопротивляться. В другой ситуации я, может быть, и не позволил бы себя схватить: шесть рук Шивы — самая опасная его часть. Попав в его захват, выбраться весьма проблематично, другой вопрос, что Шива медлителен, и уйти от него обычно не составляет труда. Но сейчас я не рискнул еще больше злить Мирославу и сдался на милость этого безмозглого таракана.
Шива сбросил меня с крыльца.
— Я же говорил, ничего хорошего не выйдет! — проворчал он мне вслед.
Покачиваясь, я поплелся по вишневой аллее. Как это так вышло? Я всегда знал, что принцесса Мирослава меня не любит, но чтобы так? Что вообще на нее нашло? Как бы то ни было, она похоронила мои и без того хрупкие надежды на спасение.
Не зная, куда теперь еще податься, я побрел домой. Уже было далеко за полночь, и хотелось поспать. Закрыть глаза, заткнуть уши и забыться. Чтобы весь этот кошмар вокруг пропал хоть на несколько часов.
Мой дом совсем недалеко от Вишневого тупика — в соседнем переулке. Мир со своей скрипкой куда-то запропастился, и серый гул свирепствовал, но я не стал искать наушники сломанными пальцами. Рука болела, и я обвязал ее шарфом, который мне сегодня подарил мальчишка. Некогда сине-белый шарф уже полинял и стал грязно-серым. Леонтоподиум не терпел никаких вещей из Федерации, тем более несущих позитивные эмоции. У меня полно книг с пустыми страницами. Боюсь, к утру от шарфа останутся одни лохмотья, но сейчас он пришелся как нельзя кстати — исходящее от него тепло успокаивало боль.
Скатившись по ступенькам в подвал, я перебрался через хлам в коридоре и, плюхнувшись на матрас, завернулся в плащ. Закрыл глаза.
Хотелось есть, но сил искать еду тоже уже не было. Я засыпал. И мне снилась красивая девушка из Федерации.
А ей не спалось.
Марго
Марго повернулась на другой бок, недовольно натянув подушку на голову. Это не сильно помогло — звуки музыки стали чуть тише, но уснуть все равно было нереально.
«Ну какого черта?» — проворчала она про себя. Неужели не хватает дня на эти глупости?»
Хотя раньше такого за Розой не водилось. Затюканная провинциалка с выдающимися музыкальными способностями, которую родители «продали» в элитную школу, обычно вела себя тише воды ниже травы. Даже глаза боялась на других девочек поднимать, и вот тебе раз — ночной концерт. Одна и та же повторяющаяся раз за разом мелодия.
«Сколько она уже дудит? Часа три-четыре? Хорошо хоть, она на барабанах не играет, — раздраженно подумала Марго. — Хотя и флейта в три часа ночи — удовольствие ниже среднего. Что на нее нашло? И почему никто из воспитателей до сих пор ничего не предпринял? Не слышат, что ли? Неужели тут такая замечательная звукоизоляция?
Если подумать, то, может быть, и не слышат — во-первых, здание старинное, с толстенными стенами, а во-вторых, напичканное всякими новомодными апгрейдами. А если воспитатели Розкиного концерта не засекли, помощи ждать неоткуда. Не похоже, чтобы юное дарование закруглялось — так и до утра можно проворочаться, наслаждаясь искусством».
Марго села на кровати и включила свет.
«Но ведь Кира и Нина тоже должны это слышать? Особенно Кира — ее комната соседствует с комнатой Розы».
Марго еще несколько минут посидела, прослушав надоевшую мелодию от начала до конца и безрезультатно надеясь, что музыка утихнет, а затем накинула халат и вышла в коридор. Блок состоял из четырех комнат: Роза и Кира жили справа, Марго и Нина — слева.
Решительно подойдя к двери напротив, Марго постучала.
— Роза! Ты там совсем охренела? Три часа ночи!
Музыка ни на секунду не умолкла, даже не потеряла своей плавности. Марго постучала еще раз.
— Розка! Ты меня слышишь?
Открылась соседняя дверь, и в блок вышла Кира. На ней была пижама без рукавов — утруждать себя поисками халата девушка не стала.
— Что с ней? — спросила Кира Марго.
Марго сделала над собой усилие, чтобы не ответить подобающей резкостью. Кира тоже была из «подкидышей», которых школа принимала бесплатно, чтобы создать остальным воспитанницам благоприятную среду. Этот бред придумал новый прогрессивный директор школы, и уже несколько лет пансионат обогащался талантливыми представительницами пролетариата. Марго до сих пор не понимала, как директору удалось убедить родителей, принадлежащих к политической и финансовой элите, что их дочери только выиграют, если будут учиться совместно с юными гениями «из народа». Никакой пользы, например, от флейтистки Розы из маленького поволжского городка Марго не видела. Училась Роза плохо, и во всем, кроме своей музыки, была абсолютным аутсайдером.