И все же он ждал. Уильям Гамильтон приезда в Лондон, как манны небесной. Казалось стоит ступить на знакомые улицы, добраться до Гревилла попросить племянника забрать его к себе, как все решится, само собой.
Чем ближе Англия, тем серьезней задумывались оба мужчины. Где и как жить в Англии? Они так привыкли быть все время втроем, что не могли придумать выхода из создавшегося положения, не понимая, что оно ненормально.
Хотя что такое нормально или ненормально?
Двое далеко не красивых внешне, да и характерами людей любили, боготворили друг друга. Им было все равно, нравится это кому-то или нет, правильно или нет, вписывается ли в нормы поведения. Они просто любили, у них должен родиться ребенок, они счастливы, несмотря на множество преград и неприятностей, несмотря на неопределенное будущее и всеобщее осуждение и осмеяние.
Третий любил этих двоих — женщину уже давно и когда-то страстно, мужчину, как собственного сына, которого никогда не имел. Любил и был готов терпеть их любовь, если бы они только уделяли и ему хоть чуть своей любви, хоть чуточку внимания, если бы замечали хоть изредка. Он жаждал, чтобы его не отторгали из своего счастья, не прогоняли со света в непроглядную темень вокруг. Он любил эту женщину, несмотря на все негативные изменения, произошедшие в последние годы, на ее открытую измену и неуважение, на то, что его выставили посмешищем, унижали, возможно, не желая того или просто не замечая. Он был приложением к этим двум счастливцам.
Правильно все это или неправильно? Для них правильно.
Любовь тоже бывает разной — страстной, ревнивой, терпеливой, спокойной… Бывает любовь, которая против правил и пытается воевать с этими правилами, сопротивляясь, разрушая их, чего-то добиваясь. Побеждает или погибает сама…
У леди Гамильтон и адмирала Нельсона была особая любовь, они ничего не доказывали, ни от кого не прятались и не сопротивлялись, не преодолевали никаких преград. Они просто любили, эти самые преграды не замечая. Всеобщее осуждение… насмешки… порицание… даже закон? Какая разница, если они любят?
И представьте себе: отступило все! Они нарушили все законы, ко времени встречи были некрасивы оба, вели себя крайне неразумно, временами глупо и даже преступно, навязывали окружающим восхищение собой и друг другом, но они любили, и в веках осталась память именно об их любви, а не о несоответствии каким-то канонам.
Перед их чувством отступили все: родственники, друзья, знакомые, враги, и пока эти двое существовали, они были непобедимы никакими недоброжелателями или ударами судьбы. Пока были вдвоем…
По законам сказки сказочные герои должны умереть в один день в объятьях друг друга, но судьба подарила им дочь, а потому забрать сразу обоих не могла…
А потому жизнь продолжалась, и берега Англии приближались пусть медленно, но неуклонно.
Фанни Нельсон
Осенний ветер обрывал последние листья с деревьев в небольшом парке вокруг дома. Их дома, который они покупали для того, чтобы Горацио знал, что у него есть дом и есть куда возвращаться из морских походов.
Если честно, то Фанни предпочла бы, чтобы он и вовсе не уходил, ведь вернулся искалеченным, к чему испытывать судьбу еще раз? Сердце болело, словно предчувствуя беду… Оно болело с самой первой минуты, как Нельсон уехал в Портсмут.
Однорукий, одноглазый, страшно раздраженный болями и невозможностью делать все ловко, как раньше, Горацио, как казалось Фанни, становился куда более уязвимым. Так и было, ведь держаться двумя руками при простом волнении на море куда надежней и легче, чем одной, да еще и левой. Он уже научился сносно писать, обходиться только одним столовым прибором, одеваться без помощи слуг, многому научился.
Фанни подозревала, что Нельсон и в море торопился именно из-за неловкости, которую испытывал, находясь среди двуруких здоровых людей. Верно, на какой прием ни придешь, всюду неудобства, ладно бы просто смотрели на пустой рукав, но с интересом наблюдали, как он справляется без ножа, как выходит из положения, когда нужны обе руки. Постоянно водить за собой кого-то еще, чтобы утирали губы, резали мясо на тарелке, наливали вино, подавали, застегивали пуговицы?.. Нет, на судне куда проще.
Ей хотелось попросить:
— Горацио, давай просто купим домик в деревне
и станем жить безо всяких торжественных приемов, почти без гостей, только ты да я?
В их жизни уже такое было, когда Нельсон сидел без дела, вернее, не сидел, а метался, по ночам скрипя зубами от бессилия. Но тогда он был относительно здоров, мог копать пруд или заниматься домашними делами, а что сейчас? Нельсон пытался охотиться, однако человек, и раньше стрелявший отвратительно, теперь с ружьем в левой руке становился просто опасным, его сторонились, боясь попасть под нечаянный выстрел.
Больше заниматься в деревне Горацио нечем, разве только писать мемуары…
Но она знала, что Нельсон никогда не пойдет на это, и не только потому, что привязан к морю, но и потому, что не желает выглядеть инвалидом. По-стариковски ковылять по деревенской улице или сидеть в плетеном кресле, наблюдая, как по небу плывут облака? Это не для Нельсона, он должен погибнуть в бою.
Фанни не сомневалась, что так и будет, но чувствовала, что это не сейчас. Нет, сейчас должно произойти что-то другое, касающееся ее, только вот что?
Собирая его в этот раз, она была столь расстроена и подавлена, что не проследила, все ли, что требуется, собрал слуга. Конечно, многое забыли либо положили не то. Едва добравшись до своего судна, муж разразился гневным посланием, полным не любви, а укоров. Фанни все понимала, она не оправдывала себя, потому что должна бы собирать сама, не доверяя никаким слугам, самой сверить со списком наличие белья, всяких безделушек, служивших Горацио талисманами, пряжек, застежек…
Это все ерунда, без таких мелочей можно либо обойтись, либо купить в том же Портсмуте, но Нельсону явно доставляло удовольствие выговаривать, укорять за ее невнимательность, бестолковость, неумение справиться с самыми обычными делами… Это не так, Фанни хорошая хозяйка и толковая жена, а что боялась ухаживать за его культей, так это не из брезгливости, а от опасений своими неловкими движениями причинить ему боль или навредить, ведь даже не все врачи соглашались перевязывать культю правой руки Нельсона.
Горацио был очень нежен и заботлив, пока находился рядом, почему же он превращался в раздраженного ворчуна, как только отдалялся от жены?
В этот раз Фанни казалось, что удаляется навсегда. Женское сердце — вещун, она боялась не сражений и штормов, не ранений или увечий (куда уж больше!), боялась именно этой отдаленности, словно вот-вот потеряет мужа навсегда.
Она не знала, что это уже случилось — Нельсон уже встретил леди Гамильтон! Нет, вообще-то впервые он встретил леди еще пять лет назад, но тогда они лишь обменялись комплиментами. А теперь случилось, и эти двое уже не могли жить друг без друга. Но если лорд Гамильтон пестовал отношения своей жены и адмирала (хотя со стороны казалось — просто попустительствует), то Фанни Нельсон вовсе не желала чувствовать себя соломенной вдовой или обманутой женой.
Она почувствовала, как резко изменился тон писем Горацио. Раньше тот просто ворчал, а если и сообщал о семействе Гамильтонов, то почти вскользь, теперь же описывал каждое хвалебное слово, произнесенное в его честь, каждую фразу, сказанную леди Гамильтон. Можно писать левой рукой, если правая отсутствует, вообще просто рисовать кружочки или вести на бумаге прямую линию, можно каллиграфическим почерком вывести витиеватые фразы с множеством комплиментов, но сердце всегда увидит не то, что написано (или не написано), а то, что хотели написать (или, наоборот, хотели скрыть). Сердце, оно самое зрячее.
У мужа Фанни Нельсон не было правого глаза, но у нее самой было сердце, она увидела, что Горацио влюблен.
«Когда ты вернешься? Почему ты не возвращаешься? Так ли нужен ремонт кораблей, может, лучше было бы это сделать в Англии?»
Он отвечал ей совсем о другом:
«Нас так приветствовали в Неаполе! В мою честь устроили такой пышный праздник! В Неаполе принимают лучше, чем в Англии…»
Фанни стало страшно, она уже поняла, что потеряла Горацио, но не потому, что леди Гамильтон на деньги своего супруга может устраивать пышные праздники в честь Нельсона, а просто потому, что она есть.
А потом пришло покаянное письмо от сына, в котором Джошуа рассказал о скандале, который учинил отчиму, Самое ужасное — даже Джошуа не винил Нельсона, он винил себя за эту сцену.
Фанни спросила у сына:
«Она красивая? Говорят, что эта женщина божественно хороша…»
Сын ответил (и Фанни поняла, что он не лжет):
«Нет, была когда-то красива. Таковым осталось лицо и глаза. Но теперь леди Гамильтон толста, как пивная бочка, хотя и очень подвижна, она рослая, выше Нельсона на полголовы, громогласная и грубая. Похожа скорее на торговку на рынке, чем на леди».
«Нет, нет! Нельсон не мог влюбиться в такую! — убеждала себя Фанни. — Мальчик придумывает, чтобы матери не было так больно».
Но те, кто видел леди Гамильтон в последние годы, подтверждали: да, она неимоверно растолстела, стройная лань превратилась в корову. И божественный голос стал слишком грубым, чтобы быть приятным, он не низкий, напротив, не умея справиться с высокой нотой, леди все чаще пищит или дает петуха. Но смеяться над этим или делать замечания — упаси боже! Лорд Гамильтон обожает свою супругу по-прежнему.
А потом и вовсе пришло письмо от леди Гамильтон! Одно, второе…
Получив первое, миссис Нельсон не сразу поняла, что это, решила, что чей-то глупый розыгрыш. Ей и в голову не могло прийти, что леди может писать вот так — неимоверно безграмотно. Было бы понятно, если бы итальянка или австрийка писала по-английски, но ведь Эмма Гамильтон англичанка! Фанни помнила рассказы о том, кем леди Гамильтон была до того, как стать леди.
Однако после превращения девушки из заведения мисс Келли в леди Гамильтон прошло немало времени, что же, английский посол не мог за это время научить свою супругу хотя бы писать без ошибок? Удивительно, но переписывавшийся с Эммой Нельсон ни разу не упоминал о ее безграмотности.
«Ани глупцы далжны были дать адмералу виконта а дали только барона!».
Разобрать мешанину слов оказалось очень трудно, Фанни взмокла, пока смогла это сделать.
— Надеюсь, она разговаривает лучше?
Миссис Нельсон вдруг почувствовала невыразимую обиду, хотелось стонать:
— Почему, ну почему она?!
По всеобщим отзывам давно не красавица, толстая, громкоголосая, вернувшаяся к манерам простолюдинки, да еще и столь безграмотная!
Фанни стояла перед зеркалом, разглядывая свое отражение. В сорок один она выглядела куда моложе своих лет, седых волос нет, кожа ровная, чистая, практически без морщин. Она верная жена моряка, никогда не изменяла Нельсону, ждала его из каждого похода, переживая, и мысленно никогда не просила больше, чем имела. В том, что дядя не дал большого приданого, нет ее вины, видно, Горацио чем-то не глянулся Джону Ричардсону Херберу, потому что дядя был богат и раньше обещал любимой племяннице достаточные средства.
Нельсон никогда не выглядел крепким моряком, хорошо, что дядя не видит его сейчас…
Фанни, кажется, нашла отдушину, она принялась искать недостатки у мужа. Казалось, найди она таких довольно, и перенести его измену будет много легче.
Невысок ростом, щуплый, увечный, давно беззубый, одноглазый, однорукий, усталый, подверженный постоянным головным болям и головокружениям… Он не выдержан и резок, если не в настроении, то может нагрубить, обидеть, даже не заметив этого…
Он… но она все равно любила этого неказистого внешне человека со всеми его увечьями и недостатками! Любила и ничего не могла с собой поделать. Нет, это не была страстная любовь женщины к мужчине, скорее, материнская любовь с готовностью помогать, жертвовать, не замечать недостатков, прощать проступки, даже измены. Только нужна ли Нельсону ее любовь? У него есть другая.
Френсис Нисбет никогда не была решительной женщиной, ни в доме у дяди, ни став миссис Нельсон. Она предпочла дать событиям развиваться своим путем. Не будет же Нельсон сидеть в Неаполе вечно, вернется в Англию, домой и забудет свою толстую визгливую тетку с ее безграмотными письмами.
Но на письма положено отвечать, и с затаенным чувством превосходства Фанни Нельсон написала ответ — красивым почерком в отменно изысканных выражениях она выражала леди Гамильтон благодарность за заботу о своем муже, а также надежду, что он быстро отремонтирует свои корабли и окажется в родных водах.
«Конечно, адмиралтейству стоило бы быть настойчивей и добиться для своего адмирала виконта, а не барона, но, полагаю, главная оценка его подвига и подвига его моряков не в действиях адмиралтейства или правительства, а в том, насколько восхищен им народ Англии, готовящий своему герою достойную встречу дома. Я полагаю, Вы помните, что английский народ умеет чествовать героев не хуже итальянцев. Мы ждем Горацио Нельсона и всей душой желаем ему скорейшего выздоровления и возвращения. Я пишу «мы», потому что выражаю не только свои чувства, но и чувства всех англичан. Вы поступили как настоящая англичанка, организовав незабываемую встречу (дорогой Горацио писал об этом) английским морякам после одержанной ими славной победы. Только наша соотечественница могла принять столь близко к сердцу эту победу. Прошу передать лорду Гамильтону мою искреннюю благодарность за проявленную заботу об адмирале Нельсоне и мое восхищение действиями английского посла в Неаполе».
И все в таком духе на двух листах.
Фанни подчеркивала и подчеркивала, что благодарна за заботу о своем муже, что тот исправно рассказывает обо всем, что происходит в Неаполе, о чете Гамильтон, делится с ней мыслями и планами. Пусть толстуха помнит, что у Нельсона есть жена! Это тебе не Гревилл или даже лорд Гамильтон, которых обвести вокруг пальца можно запросто, Нельсон не таков, герой Англии не поддастся чарам бывшей красавицы!
Вот в последнем Фанни была абсолютно не уверена, но продолжала себе это внушать всеми силами.
Неважно, что Гамильтоны сумели устроить немыслимо роскошный и изысканный ужин на 800 гостей, а бал на 1740, дома лучше, даже если дом скромен, это все равно дом.
Он поддался, и очень быстро. Что муж влюблен, Фанни поняла по первому письму, но была готова простить и это. Ничего, покинет Неаполь и все забудет. Но он не покидал, мало того, зачем-то ввязался в спасение королевской семьи и королевского имущества, привез всех в Палермо и уже второй год занимается делами Гамильтонов, словно и нет никакого дома, нет жены, которая ждет, нет Англии.
Фанни подозревала, что, если бы сами Гамильтоны не были вынуждены возвращаться в Англию, Нельсон остался бы с ними в Неаполе!
Запятнать себя казнью Карачьолло!.. Даже если это и правильно, как мог боевой английский адмирал выступить в роли палача?! Фанни никогда не разбиралась в политике, не читала о ней, не задумывалась, но не слышать всеобщее осуждение своего мужа из-за столь неприглядной роли не могла. Нет, его не осуждал английский народ, адмирал Нельсон национальный герой, спасший не только Англию, но весь мир от Бонапарта (тогда казалось, что спасший), однако вокруг Фанни говорили немало дурного о ее муже.
Газеты наперебой укоряли адмирала за предпочтение, отдаваемое Неаполю перед Англией, и откровенную связь с леди Гамильтон в ущерб своей репутации. Если бы это были неприглядные наскоки, Фанни не стала читать, но уважаемые издания рассказывали о том, что немецкий художник пишет двойной портрет — леди Гамильтон и лорд Нельсон. Тут же иронически выражалась надежда, что у портретиста хватит ума и такта хотя бы символически поместить между ними лорда Гамильтона.
Немецкий художник? Что делает эта пара — Гамильтон и Нельсон — в Германии?
Оказалось, просто — леди Гамильтон вдруг возненавидела море и предпочла возвращаться по суше. Но Англия остров, неужели леди об этом не известно?! Или она намерена совершить часть пути по морскому дну? Фанни Нельсон не возражала бы. Заглянув глубоко в душу, она осознала, что предпочла бы, чтобы Нельсон не возвращался совсем.