И нужно серьезно заняться вопросом пенсии для Эммы, если уж старый тюфяк не смог добиться таковой для себя. Быть в приятельских отношениях с королем и не получить пенсию за тридцать лет безупречной службы! Нет, этот лорд Гамильтон определенно ни на что не был годен и ни о чем не думал, кроме своих черепков.
Однако, когда адмирал, пользуясь своим именем, попытался обсудить эту тему, то натолкнулся на вопрос: что такого сделала для Англии леди Гамильтон, чтобы страна была ей благодарна? Помогала неаполитанской королевской семье спастись, кстати, привлекая к этому самого адмирала, действовавшего вопреки приказам командующего флотом? Этим она лишь нанесла урон репутации Англии. В таком случае пенсию следовало бы требовать от Королевства Обеих Сицилий.
Пенсия лорда Гамильтона? Но лорд не ушел в отставку, а был уволен, поскольку его деятельность в последние годы пребывания на посту мало соответствовала понятию «английский посланник», в угоду своей супруге он также занимался делами королевской семьи, а не делами службы.
Неаполитанская эпопея боком выходила Гамильтонам. Нельсон ничего не стал говорить Эмме, понимая, как взъярится любовница. Она-то считала, что оказала огромную услугу Англии, спасая Марию-Шарлотту с детьми и мужем. Неблагодарные!
А может, и правда попросить помощи у Марии — Шарлотты или короля Фердинанда? Но как? Адмирал решил, что это ниже его достоинства, пока он жив, любимая женщина и обожаемая дочь ни в чем не будут нуждаться, даже если для этого придется потопить все всех остальных стран!
Лорд Гамильтон умер, теперь ничто не могло помешать влюбленным перевезти маленькую Горацию в Мертон. К тому же девочка все еще не крещена. Но как объяснить друзьям, что это за ребенок, если ее появление на свет скрывали от всех? К тому же Эмма была снова беременна, и это дитя зародилось в ней еще до смерти лорда Гамильтона. Что говорить о будущем ребенке? В способность едва живого лорда зачать дитя никто не поверит, признаться, что это ребенок Нельсона, тоже нельзя. Роды должны пройти в начале января, даже если сделать вид, что они раньше срока, получается, что Эмма прямо из фамильного склепа побежала в постель к любовнику. А если ребенок и правда родится раньше срока?
Как ни крути, признаваться в беременности нельзя. Это будет ее третий ребенок, и третий незаконнорожденный. Эмма рыдала: неужели ей не суждено, как другим женщинам, гордиться растущим животиком, рождением ребенка, своей материнской ролью? Неужели снова придется видеть дитя изредка и стыдливо отводить глаза в ответ на его «мама»?
Конечно, нужно было признаться лорду во всем, он же прекрасно понимал, что жена в положении, и что родила, тоже понял, Гамильтон добрый, и он тоже любил Нельсона, лорд признал бы ребенка своим! Но время упущено, и теперь Горация ничья. И следующий ребенок тоже будет ничьим…
Нельсон возмутился:
— Как это ничьим?! И Горацию я признаю своей! Ее нужно крестить. А второе дитя, если будет девочка, ты обязательно должна назвать Эммой.
Почему она вздрогнула? Нельсон сжал руку любимой:
— Конечно, Эммой! В честь ее прекрасной матери. О, я представляю, какой красивой будет эта малышка.
— Лучше малыш…
— Согласен! Согласен на еще много малышей и малышек.
Эмма так и не призналась, что одна дочь с таким именем у нее уже есть, Нельсон ничего не знал о маленькой Эмме, которая, впрочем, маленькой уже не была…
Удар следовал за ударом.
Гревилл заявил, что из положенных по завещанию восьмисот фунтов для Эммы и миссис Кэдоган счел возможным вычитать налоги, в результате оставалось немногим больше семисот.
Эмма бушевала:
— Подлец! Получил все мое и после этого урезает даже оставшиеся крохи!
Чарльз в ответ пожимал плечами:
— Почему я должен оплачивать чужие налоги? Неужели недостаточно того, что эта женщина почти два десятка лет каталась как сыр в масле и наставляла моему дяде ветвистые рога?
Он объявил, что согласен взять на свое обеспечение миссис Кэдоган, но при условии, что та поселится в шотландском имении и перестанет общаться с дочерью.
Эмма со злости разбила драгоценную вазу, которую можно было выгодно продать, получив полугодовое содержание. Эта ваза принадлежала Нельсону, а потому взъяренную женщину никто не укорил.
— Горацио, а если бы все это древнее барахло стояло внашем доме, а не было оставлено на Пиккадилли, мысмогли бы на него претендовать?
Нельсон пожал плечами:
— Не думаю, у коллекционеров каждый черепок на учете независимо оттого, где он находится.
— Боже мой, боже мой! Неужели куча вот этих камней с вулкана может иметь какую-то ценность?! Если бы я знала, то везла бы из Неаполя не платья или ноты, а камни, черепки и прочую дрянь!
Эмме не приходило в голову, что «дрянь» куда более ценна, чем ее платья, и «черепки» прежде нужно раскопать и разыскать.
Через месяц после смерти лорда Гамильтона адмиралтейство известило адмирала Нельсона, что если он не намерен уходить в отставку, то должен прибыть в Портсмут, чтобы занять свое место на «Виктории». Предстояла война с Францией, корабли Наполеона в любую минуту могли показаться в Канале.
Два таких удара за один день — завещание лорда Гамильтона, оставлявшее ее со скромными средствами, и вызов Нельсона на службу — слишком много даже для непотопляемой Эммы. Она боялась, что этот поход станет для Горацио последним.
А потом было рождение еще одной девочки, все же названной Эммой по настоянию Нельсона и умершей почти сразу. Эмма рыдала, считая, что в смерти ребенка виновато имя, потому что дочь Эммы по имени Эмма уже есть, в мире не должно быть еще одной. Кроме того, судьба упорно не давала ей сына.
А еще леди Гамильтон явственно ощутила, что вокруг рушится все.
Нет, Нельсон ежедневно писал сумасшедшие письма на многих листах, она отвечала тем же, казалось, почта флота Англии работала на этих двоих, но как могло быть иначе? Они жили друг дружкой уже столько лет, но их чувства не ослабевали. Нельсон, и только Нельсон, он самый умный, самый смелый, самый замечательный!..
Нельсон отвечал тем же: Эмма лучше всех, она самая красивая, самая лучшая женщина на свете!
Стены Мертона увешаны портретами этих двоих, везде взаимные восхваления, гимны и дифирамбы, на которые друзья смотрели с легкой усмешкой, а чужие насмехались откровенно. Адмирал Нельсон болен фанфарной болезнью, он стал слишком зависим от восхвалений, мало того, требовал, чтобы вместе с ним возносили до небес и его подругу.
Сама совместная жизнь в Мертоне скандальна, ведь теперь рядом с ними не было прикрывающего все лорда Гамильтона. Эмма вдова, а Нельсон по-прежнему женат. Даже видимость приличий больше не соблюдалась. От пары все больше отворачивались знакомые. Нельсон успокаивал любимую:
— Зато остаются только проверенные друзья.
Пройдет немного времени, и этих проверенных друзей тоже не останется; правда, Нельсон такого уже не увидит.
Они бросили вызов обществу, презрев все его правила и каноны, они желали любить свободно, забыв о том, что общество такого презрения не прощает. Это было бы вполне возможно где-то в другом месте, но не в Англии, и без того уставшей от любовных скандалов наследника престола, от безумных трат принца Уильяма на фавориток, от попрания приличий. Нельсон и леди Гамильтон плевали на общество, общество в ответ плевало на них.
Последствия испытает на себе Эмма.
Два года бесполезно прогонявшись по морям за французским флотом, Нельсон попросился на берег в отпуск.
Маленькую Горацию забрали в Мертон, теперь уже можно. Но Эмма так и не призналась в своем материнстве, а вот Нельсон удочерил девочку.
Судьба подарила им еще несколько дней счастья…
Но уже запущен механизм гибели, из двух мужчин, бывших при ней, не мог оставаться один. Десять дней счастья в Мертоне с любимой женщиной и маленькой дочерью… Это все, что дала Нельсону судьба.
А потом было Трафальгарское сражение… То самое… последнее в его жизни…
Вечером перед сражением, то ли что-то предчувствуя, то ли на всякий случай, Нельсон при свидетелях написал в блокноте слова об обеспечении своей дочери Горации и леди Гамильтон, вручая их судьбы Англии. Последняя просьба: дать леди Гамильтон ту пенсию, которую она заслуживает, не оставить вниманием Горацию…
Победа под Трафальгаром полная, но адмирала Нельсона больше нет. Он погиб так, как должен погибать герой — в бою, но с победой.
Падение
Она лежала в постели, не в силах не только подняться, но уже и плакать.
Человек, который был ей дороже всех на свете, ради которого она не пожалела бы собственной жизни, единственная (теперь Эмма в этом абсолютно убеждена) любовь ее жизни, погребен. Тело в гробу опущено в склеп. Нельсона больше нет, но осталась память о нем и их дочь Горация. Горацию Нельсон завещал не покидать ни при каких обстоятельствах и дать девочке прекрасное образование. Эмма понимала, что выполнит завещание, даже если придется голодать.
Горацио сможет гордиться и своей дочерью, и самой Эммой, глядя на них с небес.
Эмма не подозревала, что слова патетические «придется голодать», пришедшие ей в голову, окажутся правдой.
Немного придя в себя после похорон, она попыталась подвести итоги.
По завещанию Нельсона ежегодный доход у нее тысяча фунтов стерлингов, от лорда Гамильтона еще семьсот, Горации Нельсон оставил четыре тысячи с возможностью использовать проценты исключительно на образование.
Жить есть где, пока есть Мертон. Вообще-то, имея такой доход и такую ферму, она могла не беспокоиться, потому что земли вокруг Мертона многовато, часть ее можно продать, а на оставшейся вести настоящее, а не игрушечное хозяйство. Прекрасные луга, ручей, полный рыбы, самые разные хозяйственные постройки… Это возможность завести всю живность и жить практически натуральным хозяйством, тратя на остальное совсем немного.
Отчасти подобным занималась мать Эммы миссис Кэдоган.
Вовсе не обязательно завершать начатую перестройку части дворца и благоустройство парка, не время. Семья из двух женщин и ребенка могла бы обойтись скромным домиком в несколько комнат или в целях экономии поселиться пока в одном крыле огромного дворца, закрыв остальное, чтобы не тратить безумные деньги на отопление пятнадцати спален.
Другая так бы и поступила: закрыла большую часть комнат, занялась развитием своего хозяйства, сдала в аренду часть земель, стараясь получить хоть какой-то доход от имения… В конце концов, просто умерила свои траты.
Другая, но не Эмма. Она ничего не умерила, кроме разве бесконечных праздников во славу обожаемого Горацио.
Женщина успокаивала себя:
— Нельсон завещал заботиться о его Горации и о леди Гамильтон. Правительство не сможет отмахнуться от такой просьбы героя, овеянного славой. Оно должно заботиться о родственниках погибшего адмирала.
Правительство заботилось, вот только саму Эмму Гамильтон и Горацию, которая считалась удочеренной Нельсоном, таковыми не полагало. Парламент проголосовал за обеспечение семьи Нельсона. Семьи! Фанни получила пожизненную пенсию за погибшего супруга — пять тысяч фунтов стерлингов. Сестры по пятнадцать тысяч единовременно. Брат героя Уильям кроме ежегодных пяти тысяч еще сто тысяч на покупку достойного своему рангу дома.
А Эмма с Горацией?
Ничего!
Но, как же та самая последняя запись в блокноте, где Нельсон просил заботиться о леди Гамильтон и не забывать о его дочери Горации? Герой поручил Англии своих любимых женщин, а Англия об этом забыла?!
Эмма полагала, что правительство просто невнимательно отнеслось к блокноту Нельсона. Она начала выяснять, куда же тот девался. Ей казалось, что кто-то гадкий просто спрятал сокровище, стоит только правительству узнать о приписке, дочери Нельсона тут же определят сумму еще большую, чем остальным родственникам. В конце концов, больше детей у Нельсона не было.
Зря она так думала, блокнот не затерялся и те, кто мог повлиять на решение, его прочитали. Но рассудили просто: где доказательства, что это действительно дочь Нельсона? Так можно любую девочку объявить наследницей. Кто ее мать? Кто тайно родил Горацию адмиралу и почему он так долго скрывал ребенка от всех? Почему удочерил только перед своей гибелью, а не сразу после рождения?
А уж то, что единственной опекуншей названа леди Гамильтон, и вовсе ставило все под сомнение. Сама леди Гамильтон ее матерью быть не может, ведь согласно документам Горация, родилась 29 октября 1800 года в Лондоне, когда леди, лорд Гамильтон, да и сам адмирал Нельсон были далеко от Англии в Дрездене. А за девять месяцев до того Нельсон вообще находился на Мальте.
Так чья же это дочь?
Желая при рождении Горации избежать скандала и скрыть ее появление на свет и материнство Эммы, они с Нельсоном перечеркнули будущее дочери. Круг замкнулся.
А обеспечивать роскошную жизнь любовнице, за которую все героя осуждали, казалось и вовсе неприличным. Леди Гамильтон не бедствует, во всяком случае, не должна, у нее имение, наследство лорда Гамильтона, и вообще, при чем здесь какая-то любовница?! Это не семья.
Эмма не желала этого признавать, ей казалось, что вот-вот разберутся, вот-вот откуда-то с неба посыплются золотые монеты. Так было всегда, во всяком случае, много лет. Стоило ей пожелать, и лорд Гамильтон, а потом и Нельсон, исполняли любую прихоть, оплачивали любые ее долги или траты. К чему задумываться о деньгах? Какая разница, сколько потрачено — сто фунтов или тысяча? Всегда найдутся богатые мужчины, готовые раскрыть кошелек ради красивой женщины.
Она не желала не только экономить или заниматься хозяйством (фи!), но и вела себя по-прежнему, жила широко, так, словно и не было материальных проблем. А деньги? Их всегда можно занять, она и раньше так делала, а потом кто-нибудь заплатит.
Эмма не задумывалась, что теперь нет двух мужчин, готовых оплатить ее сумасшедшие траты, а сама она перестала быть красивой женщиной. Красивым оставалось только лицо, фигура все больше оплывала, на щеках вместо нежного румянца появились красные прожилки, и белки глаз заметно пожелтели (печень не прощала огромного количества шампанского и кларета), и голос уже не тот… Жила, словно шла по краю пропасти с завязанными глазами, не слыша никаких предупреждений и советов.
После похорон Нельсона прошло полгода, но в ее положении ничего не изменилось, никакой пенсии, зато угрожающе росли долги. Нельзя сказать, что они не беспокоили леди Гамильтон, но только потому, что оставалось все меньше готовых одолжить еще. Она не платила людям, работающим в Мертоне, поставщикам продуктов, портным, даже собственным слугам. Долги кредиторам тоже росли, но Эмма словно в пику такому положению тратила и тратила, организовывая вовсе ненужные праздники, ужины, закатывая роскошные обеды.
Это не оставалось незамеченным, кто же поверит в сильнейшую нужду женщины, которая способна пригласить толпу гостей и помимо роскошного стола щедро одарить всех подарками! Нуждающиеся себя так не ведут.
Леди Гамильтон писала бесконечные письма, одни секретарь под ее диктовку — в правительство и людям, близким к власти, с просьбой разобраться и оценить прошлые заслуги ее и лорда Гамильтона, другие сама — друзьям, жалуясь на то, что ее все забыли и забросили:
«Я очень больна. Передо мной огромный мир без друзей, а ведь когда я жила благополучно, их было множество…»
Эмма неправа, ей помогали и без конца ссужали деньгами «в долг», прекрасно зная, что вернуть не удастся. Она то и дело у кого-то гостила, кого-то посещала, крутилась в вихре светской суеты.
Для друзей она оставалась прежде всего женщиной, которую обожал Нельсон, потому ей долго не давали пойти ко дну, без конца поддерживая. Многие поражались, что деньги уходят не на выплаты кредиторам, а на все новые и новые праздники. Пытались советовать погасить долги, потому что терпение кредиторов не вечно, могут быть серьезные неприятности, но Эмма словно не замечала затягивающую долговую трясину.