Эмма-младшая считалась дочерью Гарри Федерстонхо, поскольку именно Гарри выставил Эмму-старшую из своего имения, узнав о беременности. В детстве Эмма-младшая была почти копией матери, но дети имеют свойство перерастать и меняться. В Мертоне перед Эммой стояла не ее копия, что было бы понятно и простительно, а копия… Джорджа Ромни! Глаза так и остались голубыми с фиалковым отливом, но их форма… и нос — чуть великоватый для девушки, несколько похожий на утиный, настоящий нос Ромни. Внимательный, строгий взгляд Джорджа…
После того как она так поспешно выпроводила старшую дочь из имения, Эмма отправляла ей деньги, желая только одного — больше не видеть доказательство своей ошибки юности. Нет, она не была любовницей Ромни, все произошло лишь один раз, когда она выпила слишком много шампанского, Джордж тоже… Художник предлагал стать его музой, женой, кем угодно, только бы не уходила, но она выбрала Гарри, а потом ни слова не сказала о рождении Эммы. Ей самой в голову не приходило, что дочь от художника, в то время ее любовником был даже не Гарри, а Джон Пейн…
Могла ли теперь Эмма сообщить Гарри, что существует Эмма-младшая, а ей — кто ее отец? Нет, эту тайну нужно унести в могилу нераскрытой, тем более единственная знавшая тайну — миссис Кэдоган — умерла.
Письма могли соединить Гарри Федерстонхо и Эмму Кэрью, но не соединили по воле той, что когда-то ее родила.
Эмма-младшая повторила свои слова, что если миледи будет нужна ее помощь, достаточно только позвать, то немногое, что у нее есть, будет незамедлительно предоставлено, как и жизнь самой Эммы Кэрью.
В жизни леди Гамильтон наступит минута, когда она вспомнит о старшей дочери, но позвать на помощь уже не успеет.
Эмма Кэрью не вышла замуж, она вскоре ушла в монастырь и до конца жизни прожила там. Еще один круг замкнулся.
У Эммы круги становились все уже и жестче, а тех, кто мог бы хоть как-то подать руку помощи, все меньше. Гарри она оттолкнула, чтобы не раскрылась тайна Эммы Кэрью. Умерла мать, умер Гревилл… Разорившись, пустил себе пулю в лоб Абрахам Голдсмит, тот, кто хоть как-то выплачивал ее долги. Немного погодя умер лорд Куинсберри, оставив по завещанию Эмме целых пятьсот фунтов стерлингов! Если сравнить с общим состоянием герцога или ее долгами — капля в море, но для той, у которой нет ни пенса, настоящий подарок. Эмма устроила праздник для дочери и себя. Но кредиторы внимательно отслеживали все поступления должницы, не заметить столь крупное они не могли. Конечно, с точки зрения кредиторов это было преступлением — получить пятьсот фунтов стерлингов и не заплатить ни пенса по векселям!
Из квартирки на Пиккадилли пришлось срочно съезжать, и со следующей тоже.
Два года она фактически скрывалась, стараясь стать незаметной, тенью, которой нет. И это женщина, привыкшая блистать, обожающая всеобщее внимание, обожающая быть на виду! Эмма стремительно шла ко дну во всех отношениях, она была должна уже половине Лондона, оставались «неохваченными» только высшие круги общества, никогда не допускавшие ее к себе, и те, у кого, как у нее самой ныне, денег просто не было.
Друзья, вернее, бывшие друзья, завидев вдову посла, поспешно переходили на другую сторону улицы либо ныряли в дверь ближайшего магазина, чтобы не встречаться. Не только потому, что не хотелось лишний раз одалживать ей деньги безо всякой надежды вернуть, просто видеть сильно постаревшую (пятьдесят лет), в поношенной одежде и обуви, со следами разрушительного действия алкоголя и цирроза печени на лице бывшую первую красавицу Европы тяжело.
Не нашлось никого, кто мог бы взять Эмму за руку и вытащить из этого кошмара. В Англии таких не было, никому не под силу. Она все еще пыталась «держать вид», хотя прекрасно понимала, что катастрофа приближается.
После смерти адмирала Нельсона прошло уже семь лет, семь долгих страшных лет, показавшихся Эмме целой вечностью. Она потеряла все — всех, кто мог поддержать ее, своих близких, средства к существованию, надежду выкарабкаться. Осталась только Горация, Эмма Гамильтон жила лишь потому, что обещала Нельсону, что вырастит их дочь, даст ей образование… Но как это сделать, если денег нет уже даже на самое необходимое?
Через семь лет один из потерявших надежду первых кредиторов не выдержал и подал жалобу в суд. Круг замкнулся, Эмму ждала долговая тюрьма Кингз-Бенч. Вообще это настоящий притон для всякого сброда, куда за невыплаченные долги попадали окончательно опустившиеся люди — проститутки и пьяницы, игроки и воришки, разного рода обманщики и ничтожества. Это не Тауэр, это человеческая помойка.
Но у Кингз-Бенч была одна особенность: тюрьма состояла словно из двух слоев. Во внутреннем, самом страшном, жили те, кто уже вообще ничего не мог платить, а во внешнем, занимающем три квартала вокруг, без права покидать пределы этого района под бдительной охраной полиции те, с кого еще что-то можно взять. Нет, не в пользу кредиторов, пока у них есть хоть какая-то надежда получить деньги, человека в Кингз-Бенч не отправляли, а в пользу государства и отдельно полиции.
В этом районе в крошечных, провонявших чем попало домишках с вшами, клопами, крысами и прочей гадостью селили малоимущих, в ожидании, когда человек, пожив немного в таких условиях, либо найдет способ выплатить долг, либо потратит последнее на уплату полиции, и тогда уже перейдет во внутреннюю тюрьму.
Ив такой человеческой и жизненной помойке Эмма осталась верна себе. Она не поселилась там одна, поющие в трущобу и Горацию с… гувернанткой. Почему бы не получить лишнюю гинею с женщины, у которой есть возможность держать в тюрьме слуг?
А еще она немедленно отправила множество писем всем друзьям — бывшим и оставшимся. И снова ей пришли на помощь кто как мог. Сестра Нельсона Кэтрин осторожно предложила, пока идут разные разбирательства, Горации погостить у нее. Вытащить из помойки хотя бы Горацию… Но Эмма… отказалась: нет, дочь будет с ней!
Вообще-то родственники Нельсона могли просто отсудить дочь адмирала у столь одиозной «опекунши», которой формально считалась Эмма относительно Горации. Достаточно было одного обращения в суд, и Эмму лишили бы права опекунства из-за отсутствия возможности осуществлять опеку. Но все прекрасно понимали, что Эмма настоящая мать Горации, это только правительство и парламент делали вид, что не догадываются, да Уильям Нельсон не помнил о существовании племянницы.
Нашелся очередной меценат, готовый выбросить деньги ради спасения (хоть на время) возлюбленной Нельсона. Он купил остатки вывезенного из Мертона убранства комнат и окровавленный мундир, в котором погиб адмирал. Для общего долга сумма ничтожная, но заткнуть рот хотя бы подавшему иск кредитору удалось. Эмму выпустили из Кингз-Бенч. Но она прекрасно понимала, что второй визит туда не за горами.
Те, кто попадает в такие переделки, редко выбираются из них навсегда. Подниматься вверх очень трудно и медленно, скатываться вниз легко и быстро. Достаточно упасть, и усилий, чтобы катиться, не понадобится.
И полгода не прошло, как на торги было выставлено все оставшееся имущество Эммы — от столового серебра и часов с бриллиантами, позолоченных кубков, дорогих сервизов до игрушек Горации… Меценат снова помог, он скупил все и отправил на склад, обещая сохранить до лучших времен, когда у миледи появятся средства вещи выкупить. А еще дал денег на жизнь…
Но это не могло отсрочить попадание в Кингз-Бенч, оплатить колоссальные долги леди Гамильтон не мог ни один щедрый меценат. Ей предстояло остаток дней провести в запретном районе… Вместе с Горацией, которую Эмма категорически отказывалась отпускать от себя.
Друзья снова и снова хлопотали о несчастной Эмме, добиваясь для нее оплаты огромных долгов государством или хотя бы какой-то деятельной помощи. Все мог бы решить принц Уэльский Уильям, фактически правивший Англией за своего отца короля Георга III, уже совсем потерявшего разум из-за болезни. Уильям, который со временем стал королем Георгом IV, тратил на своих любовниц колоссальные средства, не стесняясь. Долги, пусть и огромные, наделанные Эммой, были вполне сопоставимы с его собственными грехами.
Конечно, Эмма уже не та и приглашать ее ко двору, несмотря на то, что там заправляла любовница принца за неимением королевы (Уильяму страшно не повезло с женой), никто не собирался, однако по старой памяти Уильям, когда-то друживший с Нельсоном и ухаживавший за Эммой, вполне мог хоть как-то помочь. На это и рассчитывали друзья леди Гамильтон.
И тут…
Сразу после гибели Нельсона Эмма за свой счет заказала и выпустила биографию адмирала, щедро оплатив и работу писателя, и издание книги. «Жизнь» получилась малоинтересной, никому не понравилась и быстро забылась. Но у издателя остались письма Нельсона к самой Эмме, которые та зачем-то отдала (чтобы доказать любовь героя к себе и его намерение обеспечить будущее Горации и самой Эммы) и забыла забрать обратно!
Можно быть наивной, можно быть рассеянной, но, когда наивность и рассеянность граничат с глупостью и преступной халатностью, неприятности обеспечены. Они не заставили себя долго ждать. Видимо убедившись, что Эмме из Кингз-Бенч уже не выйти и она больше не опасна, издатель Джеймс Гаррисон решил заработать на сенсации и выпустил письма отдельной книгой!
Это был удар, причем из тех, после которых больше не поднимаются.
Эмма узнала о предстоящем выходе книги из газет. От такого сообщения она пришла в ужас! Письма Нельсона?..
Нужно немедленно опубликовать опровержение. Немедленно!
Помочь мог только Джеймс Перри, он редактор газеты, пусть поместит на видном месте ее письмо! Джеймс задал всего один вопрос:
— Миледи, вы передавали такие письма кому-то? Они существуют?
— Да, но я никак не думала…
— Это уже неважно. Если письма существуют, и они в руках у издателя, то лучше не печатать никакого опровержения, оно лишь привлечет дополнительное внимание к книге. К тому же что вы намерены опровергать, подлинность писем, которые сами же отдали? Свою причастность к ним? Или сообщить, что письма опубликованы без вашего согласия? Письма подлинные?
— Я не знаю, какие именно будут опубликованы, но у Джеймса Гаррисона есть подлинные.
Перри с трудом сдержался, чтобы не выругаться. Зачем отдавать письма адмирала кому бы то ни было?! Но ругаться уже бесполезно, нужно понять, что же в них страшного.
— Миледи, чего именно вы боитесь в письмах? Мы должны понимать, что опровергать?
— Там есть откровения… ненужные откровения… к тому же по поводу некоторых лиц…
Перри едва не схватился за голову. В ее красивой голове есть мозги или полностью вытеснены жаждой блистать?!
— Зачем вы отдали столь откровенные личные послания кому-то?
— Он писал биографию Нельсона…
— Почему не забрали обратно?!
— Я не думала, что он посмеет позже использовать…
— Опровергать бесполезно. Если будете настаивать на фальсификации, только заработаете еще один судебный процесс. Чего вы больше всего боитесь, о ком там откровения?
— О принце Уильяме…
Вот теперь Джеймс все же схватился за голову:
— Вам нужно бежать из Англии.
— К-куда? У меня нет денег.
— Я попробую раздобыть аванс у тех, кто выплачивает вам хоть что-то.
Основная масса читателей после первого шока во всем обвинила Эмму. Нет, герой не мог быть таким сам по себе, он не мог жестоко обойтись с женой и бросить несчастную женщину ради любви к другой, а уж жить вместе с любовницей прямо под боком у мужа!.. Многие не верили в подлинность писем, требовали либо опровержения, либо новых доказательств.
Тут же из всех щелей выползли знавшие Эмму в молодости, посыпались откровения газетчикам о том, какой она была в молодости. В обществе мгновенно укоренилось мнение, что красавица просто околдовала, охмурила Нельсона, если уж ей удалось одурачить и лорда Гамильтона, более искушенного во всяких хитростях дипломата, то заморочить голову доверчивому моряку…
Никому не приходило в голову, что это действительно могла быть любовь. Адмирал Нельсон в общественном мнении удержался на пьедестале, а вот Эмма низвергнута ниже некуда. Красавица? Да видели мы эту красавицу! Толстая тетка с лицом пропойцы!
О Горации не вспоминали, и то слава богу.
Но для Эммы самый страшный удар заключался в публикации нескольких писем, в которых Горацио упоминал принца Уильяма. Это было тогда, когда Нельсон, находясь в море, изнывал от ревности при одной мысли, что принц Уильям во время планируемого лордом Гамильтоном обеда окажется рядом с его возлюбленной. Отзывы бывшего приятеля отнюдь не льстили принцу, напротив, адмирал называл Уильяма мошенником, злоязычником и требовал от Эммы категорически не принимать соперника и никоим образом не общаться со столь недостойным человеком. Именно после того обед был отменен, серьезно навредив лорду Гамильтону в глазах принца.
Понятно, что строчки написаны сгоряча, что Нельсон страшно ревновал, а потому старался выставить принца в худшем свете, а главное — это написано для одного-единственного человека — Эммы и вовсе не предназначено для всеобщего внимания. Как часто в письмах, зная, что их не прочтет никто другой, люди не только излишне откровенны, но и несправедливы.
Уильям не просто не был образцом для подражания, имя этого человека, позже короля Георга IV, стало нарицательным, знаменуя распутство и бесконечные безумные траты на любовниц. Будучи принцем, Уильям тоже не стеснялся, ради оплаты немыслимых долгов ему пришлось жениться, иначе парламент не желал опустошать казну в угоду любвеобильному наследнику престола. Женитьба не удалась, это стало еще одним позором Англии, принц сорил деньгами налево и направо и считал себя завзятым сердцеедом.
Увидеть на страницах книги совсем нелестные откровения героя Нила по своему поводу…
Принц отреагировал резко:
— Чертова сука! Где она?!
— В Кингз-Бенч…
— Вы полагаете, я помню все имения подохшего адмирала?
— Это не имение, это лондонская тюрьма, Ваше Высочество, туда попадают за долги.
— Да-а?.. Пусть подохнет там!
Деньги удалось раздобыть, и на некоторое время Эмму вытащили из Кингз-Бенч еще раз. Но это был аванс ренты, больше поступлений до конца года не предвиделось, а на улице всего лишь весна.
К тому же взбешенный публикацией писем Нельсона принц Уильям дал понять, что не желает видеть леди Гамильтон на свободе. Над Эммой навис дамоклов меч тюрьмы. Только теперь уже настоящей, потому что иск подали сразу несколько кредиторов и ежедневно выплачивать штрафы пропорционально задолженности, чтобы жить в квартале вне тюремных стен в Темпл-плейс, невозможно. Счет пошел уже не на дни, а на часы.
Больная, с прогрессирующим циррозом печени, без гроша в кармане, на вопрос о том, где будет Горация, отвечала одно и то же:
— Со мной!
Друзья поняли, что нужно срочно что-то предпринять, потому что, утащив Горацию в саму тюрьму, Эмма погубила бы не только себя. Выход виделся один: бежать.
Но куда? Она столько должна, что в любом уголке, в любой щели, куда бы ни забилась, найдут. В Европу! Во Франции Реставрация, у власти снова Бурбоны, Революция и Наполеон после нее закончились. Но на что жить? Этот вопрос не стоял, чтобы вообще жить, требовалось поскорей удрать.
Друзья снова раздобыли денег, они не объясняли откуда, и Эмма поняла, что просто сложились, кто сколько мог.
— Завтра утром, миледи, судно «Маленький Том». Это не флагманский корабль, будет сильно качать, но иного нет. Отправления следующего, более приличного можно не дождаться. Вы не передумали оставить Горацию?
— Нет!
Как им объяснить, что весь смысл оставшейся жизни в Горации, без нее незачем прятаться от кредиторов, пытаться что-то делать, только обещание Нельсону вырастить и дать воспитание дочери держало Эмму на этом свете.
Поздно вечером их с Горацией отвезли к могиле Нельсона. Конечно, все было закрыто, но деньги отпирают любые ворота.
— Смотри, Горация, здесь лежит твой отец…
— А мама?..
— Ты всегда должна помнить, что ты — дочь адмирала Нельсона, героя Нила, героя Англии!