— Вы были в тюрьме, — понял Эдин.
— Да. Ты ведь слышал про замок Эйль?
— Королевская тюрьма для преступников? Вы были там? — поразился Эдин. — И как же…
— Я провел там пять лет, а потом сбежал. Естественно, был вне закона и не мог просто взять и вернуться домой, не мог даже толком повидать свою дочь. Потому и с тобой мы виделись так редко. Но теперь король позволил мне вернуться. Ты ведь не против, если теперь мы будем видеться почаще, Эдин из цирка?
Эдин кивнул и сказал:
— Я слышал, что из Эйля невозможно бежать.
— Мальчик мой, — Граф улыбнулся. — Возможно все, дело лишь в том, чтобы найти способ. И хорошо, если найдется кому помочь. А у меня с этим в жизни всегда хорошо складывалось.
— Значит, вы не настоящий граф, — сказал Эдин, скорее утверждая, чем спрашивая, и с некоторой опаской взглянул на старика.
Опасаться было нечего — тот, закинув голову, весело смеялся.
— Настоящий ли я граф? А ты знаешь, как называется город неподалеку, в который твои друзья-циркачи отправятся завтра?
— Это город Верден.
— Правильно. А этот замок как называется, знаешь?
Мальчик отрицательно помотал головой.
— Это замок Верден, — сказал Граф. — Он принадлежал еще моему прадеду. Это был самый маленький из моих замков. Ещё недавно эта земля назвалась Верденским графством. Меня зовут Конрад Кан, граф Верден. А еще я был первым министром короля Юджина. Тебе приходилось когда-нибудь слышать обо мне?
— Нет…
Эдин был потрясен. И не верить не мог, и верить не получалось.
— Ну, это меня не удивляет, — теперь улыбка старика была грустной. — А про короля Юджина знаешь?
— Это отец его величества короля Герейна!
— Да, отец нынешнего короля. А будущего — знаешь?
— Принц Эрдад? Он же наследник. Хотя… Он, конечно…
Граф наблюдал за ним, откровенно развлекаясь.
— Да ты разумнее, чем я ожидал, мальчик мой. Разумеется, это оправданные сомнения, как же можно заранее утверждать, кто станет королем? По воле судьбы обстоятельства могут повернуться очень неожиданно. А имена королев тебе известны?
— Королева Кандина мать короля, королева Элвиса его покойная супруга. И скоро будет еще одна королевская свадьба, так ведь?
— Именно так, — кивнул Граф. — Кандина, жена Юджина. Красивая и мудрая женщина, и с таким характером, скажу я тебе! А Элвису, дочь Руатского короля, я сам сосватал для Герейна. Собственно, она должна была выйти за Канта, его старшего брата, но тот некстати погиб на охоте. Хорошая была девочка, мир её памяти. А скоро король женится на Астинне, принцессе из Грета. Что ж, вряд ли на этот раз мне выпадет возможность его поздравить.
Некоторое время он задумчиво смотрел на огонь, и вдруг спросил:
— Что тебе известно про короля Герейна, мальчик?
— То, что его слово нерушимо, — не задумываясь, ответил Эдин. — Пообещав однажды, он всегда выполняет обещанное. Всегда, чего бы это ему не стоило.
Решительно всем в королевстве это было известно. И то, что король поступает так из-за предсказания заморского звездочета, которое вскоре подтвердила бродячая гадалка, которую он встретил на дороге. Хотя, может, это просто байки?
— И как ты считаешь, это хорошо? — Граф с интересом взглянул на него.
— Конечно! — воскликнул Эдин. — Правда, это плохо для короля, должно быть. Ему трудно всегда выполнять обещания, он же король…
В глазах Графа мелькнуло изумление, и он расхохотался.
— Хорошее замечание! Воистину, мой мальчик, ты не перестаешь меня удивлять! Теперь-то король Герейн научился не давать дурацких обещаний, а вот по молодости… Ладно, что же теперь поделать.
Эдин ожидал, что сейчас Граф расскажет что-нибудь интересное, какую-нибудь байку про короля Герейна, но тот замолчал надолго. Эдин заскучал и решился спросить:
— Граф, а эта девочка, леди Аллиель, она ваша дочь?
Тот кивнул.
— Да, Аллиель моя дочь. Она родилась за полгода до того, как я попал в Эйль, а все мое имущество конфисковали в королевскую казну. Вообще, она живет в монастыре, но теперь я могу иногда забирать ее оттуда.
— А за какое преступление вы попали в Эйль?.. Э-э… если можно спросить…
Граф поморщился.
— Я тебе объясню, только в другой раз.
Он встал, протянул Эдину руку.
— Пойдем мальчик. Отведу тебя в спальню, а то еще снова заблудишься.
В спальне Граф подождал, пока Эдин ляжет, сам набросил на него одеяло и сказал, улыбнувшись:
— Эдин. Красивое имя. Знаешь, что оно означает? Удачливый. Почему-то на юге это имя встречается очень часто, здесь реже. Судя по тому, что я о тебе слышал, ты и правда удачлив, Эдин из цирка.
Он ушел, а Эдин еще долго не мог уснуть. Лежал и вспоминал.
Первый раз они с Графом встретились года четыре назад. Ему было девять… Или десять? Нет, точно девять. Наверное, Граф тогда спас ему жизнь. Это было на ярмарке, и в шатер набился народ: небогатые горожане, окрестные крестьяне, уже распродавшие свой немудреный товар. Эдин выступал на трапеции под самой крышей шатра, тоже стояла осень и его трясло от холода. Но холод ерунда, хуже, что в висках пульсировала боль, и руки, ноги, все тело было каким-то чужим, словно набитым соломенной трухой. Перед этим дядюшка Бик пощупал его лоб, пробурчал что-то и велел идти выступать. И ничего удивительного, накануне акробат Фано вывихнул ногу и лежал, Эдин был нужен. У них тогда были не лучшие времена.
Эдин чуть не сорвался, но удержался, некоторые зрители засмеялись. Кто-то крикнул:
— Эй, парень! Не умеешь!
Обидно, вообще-то. Эдин ведь проделывал такое, что никто из зрителей точно не умел, можно было поспорить. Но тогда ему было безразлично, только бы закончить это всё скорее…
Нужно было раскачаться, перепрыгнуть на другую трапецию, поймать ногами кольцо, повисеть на нем вниз головой, раскачиваясь, потом перевернуться, сложиться, практически завязавшись в узел — этому его научил Джак, — и держась за кольцо одной рукой, перевернуться, развязаться, зацепиться за трапецию ниже, спрыгнуть, попав ногой на доску, которая подбросит полотняный мешок, и на Эдина высыплется куча куриных перьев. Почему-то именно последнее, эти перья, очень нравились публике. Эдин потом подметал их, выбирал мусор, чтобы использовать по-новой.
Тогда он понял, что закончить выступление попросту не может. Не было сил. И сказать об этом, попросить помощи — тоже не было. И снова будет свистеть и возмущаться публика, а хуже этого нет…
Вдруг кто-то крикнул:
— Эй, хватит! Ну-ка, давай его вниз!
Голос был… властный. Такого голоса не послушаться нельзя. И трапеция начала медленно опускаться.
— Эй, милейший, убирайся и не мешай, мы заплатили за вход! — завопил кто-то с задних рядов.
Трапеция опустилась и Эдин соскользнул с нее, не удержался и упал.
Чьи-то сильные руки быстро ощупали его.
— Ребенок болен, у него жар! Да он на ногах не стоит! Где хозяин, где эта сволочь?!
Поднялся шум: ахи и охи, крики, стук лавок, и какой-то непонятный гул — или это у Эдина в голове? Но вообще, ему теперь было хорошо лежать на утоптанном и посыпанном песком полу, и ничего не делать, и падать, падать куда-то…
Он очнулся на тюфяке, прикрытый одеялом. Сначала привычно протянул руку к медведю… да что там медведю, нет — медвежонку. Вудуду был ещё медвежонок, и они спали вместе. Но мохнатого бока рядом не было. Потом прибежала Вильена, шумно обрадовалась его пробуждению, напоила чем-то горьким и, присев рядом, вкратце рассказала, что происходило, пока он был не в себе. Про Графа. Как дядюшка Бик сперва начал ругаться и собрался идти за стражей, недаром же он сбор платил городской управе и квиток получил. Но не успел, Граф отвел его в сторону и что-то сказал. И хозяин, когда вник, аж с лица спал, перепугался так, что они все не знали, что и думать. А этот Граф был просто вне себя, узнав, что Эдин возится с медвежонком и делит с ним постель, так что этого больше не будет. И выступать на трапециях Эдин больше не будет, тоже Граф запретил. И недавно лекарь приходил, и опять придет, Граф ему заплатил…
Эдин был немало озадачен, и, надо сказать, вовсе не рад. Нет, лекарь — это, наверное, хорошо. Хоть и не принято как-то, чтобы к ним лекари ходили, кому суждено выздороветь, и так не помрет. Но не позволять ухаживать за медвежонком хозяина, не позволять выступать? А как же Эдин жить будет, как зарабатывать, если не станет делать, что умеет? В цирке никого даром не кормят…
Тогда он был слишком слаб, чтобы всерьез переживать, ему хотелось только пить и спать. И он заснул. Смутно припоминалось, что Вильена поила его чем-то, кто-то его теребил и выслушивал — наверное, лекарь. Еще он помнил, что приходил Граф и сидел у постели. И как Граф очень отчетливо и спокойно сказал дядюшке Бику:
— Ты, главное, помни, что если с мальчиком что-то случится, я уж позабочусь, чтобы все твои кишки, сколько их там, намотали вот на этот барабан, — и он поддел ногой барабан, в который уже учили стучать малыша Вудуду. — Я не король, конечно, но моему слову тоже можешь верить.
Эдину он потом сказал, накрыв его руку своей:
— Мне пора, мальчик. А ты выздоравливай. Обязательно, понял меня? Понял?..
— Да, сударь, — Эдин слабо улыбнулся и кивнул.
— Зови меня Графом, — поправил его Граф с мягкой усмешкой, — сударь твой хозяин, а я — Граф.
— Хорошо… Граф.
— И побольше ешь, ты очень исхудал. Я распоряжусь. Умеешь играть в шахматы?
Эдин покачал головой. Нет, он не умел. Видел только, как играют.
— Научись, — сказал Граф, — в следующий раз сыграем. До встречи, мальчик. Это будет скоро.
Эдин действительно пошел на поправку и в нем проснулся поистине зверский аппетит. Так что последние дни той болезни запомнились для него свежим хлебом из местной пекарни и невероятно вкусным куриным супом, с большими кусками мяса и зеленью, который варила Вильена. Раньше она такого не варила.
Совсем скоро, Эдин ещё не поправился толком, к ним пришел Якоб-солдат. Он действительно был бывшим солдатом, точнее, даже бывшим десятником, и имел редкий талант виртуозно управляться с любым оружием, которое попадало ему в руки. И у него были шрамы на руках, вокруг кистей, как браслеты.
Дядюшка Бик Якобу обрадовался, хороший фехтовальщик и мастер ножей любому цирку просто находка. Однако сварливо полюбопытствовал:
— Каторжник, что ли? Беглый? Документ хоть есть, если что, страже показать?
— Итские галеры, — ответил Якоб, — с них бежать не грех. Я свободен и перед королем чист. Документ есть.
Потом он купил себе два широких браслета, которые напрочь закрыли шрамы, и никто больше не интересовался, не каторжник ли он.
Появление Якоба решило судьбу Эдина: раз на трапеции больше нельзя, он попал в обучение к фехтовальщику. Но насчет медвежонка Эдин Графа не послушался, это было выше его сил. Все равно уход за медвежонком остался на нем. Спал, правда, Эдин теперь отдельно, на собственном тюфяке, покрытом простыней, и одеяло новое ему хозяин дал. И пока стояли в том городе, дядюшка Бик Эдина к медведю не пускал, боялся, видно, что Граф как-нибудь узнает.
Якоб, кстати, тоже был недоволен, что Эдин возится с медведем, пусть даже маленьким, и совсем при этом не осторожничает. Как-то он объяснил:
— Видишь ли, парень, медведи звери опасные. По мне так самые опасные, потому что по их морде не поймешь, что они чувствует, в гневе или споко. Никогда точно не знаешь, что у них на уме. С медведем можно запросто головы лишиться, бывали случаи, я знаю.
Эдин даже удивился:
— А зачем мне на его морду смотреть? Я и так знаю, что он чувствует. Слышу. Сердится если, скажу, чтоб успокоился. Если правильно скажу, он понимает. А ты разве так не можешь?
— Тай, значит? — Якоб даже присвистнул.
— Да нет, я не тай, — разочаровал его Эдин. — Это хозяин у нас тай, а я так, чуть-чуть.
— Гм, а позвать медведя отсюда можешь? Только без голоса чтобы?
— Отчего же нет? — Эдин протянул руку в сторону медвежонка, который в это время топтался на цепи за кибиткой, позвал, тот сразу выглянул и заворчал.
— Угу. А еще с кем можешь так? — не отставал Якоб.
— Да ни с кем, — вздохнул Эдин. — Лошади, кажется, меня понимают, но они не слушаются. Вот хозяина — другое дело. Я еще птицу могу поймать, только не ловлю.
— А почему это? — прищурился солдат.
Эдин, вздохнув, объяснил непонятливому:
— Ну, как же их ловить, раз они доверяют?
— Гм, — сказал Якоб, и больше они к этому разговору не возвращались, хотя тому всё равно не слишком нравилось, когда Эдин возился с медведем, особенно когда Вудуду подрос.
Вскоре после Якоба-солдата появился и фокусник Димерезиус, нагнал их прямо на дороге в своем фургоне. Дядюшка Бик, конечно, радовался, такой фокусник, как Димерезиус, большая редкость. На вид это был смешной старик, высокий, тощий, как жердь, всегда лохматый. Но то, что он творил руками и… может быть, и правда волшебством? — изумляло, особенно поначалу. Неудивительно, что фокусник разъезжал в отдельном фургоне, то и дело менял костюмы, носил очки с позолоченными дужками и забирал в единоличное пользование твердую долю с каждой выручки. И еще у него был целый сундук книг и те самые шахматы, в которые Эдину непременно надо было научиться играть.
Эдин поначалу робел, но потом все же обратился к Димерезиусу со своей просьбой. А взамен, за науку, вызвался убираться в его фургоне и, вообще, заранее согласился на все, что фокусник пожелает. Тот глубокомысленно помолчал, разглядывая мальчика, и наконец изрек:
— А ты умеешь читать?
— Нет, — удивился Эдин, — а зачем?
— А считать?
— Но деньги все равно получает хозяин, что мне считать? — попытался Эдин донести до Димерезиуса нелепость подобных расспросов.
— Шахматы игра не для дураков, — веско сказал фокусник. — Её придумал самый светлый ум, что когда-то жил под небесами. Я не собираюсь тратить время на то, чтобы учить невежду играть в шахматы.
И уже когда огорченный Эдин повернулся, чтобы уйти, фокусник добавил:
— Приходи вечером после представления, буду учить тебя читать. Можно выкроить часок утром. Согласен? И вот ещё что. Мне нужен помощник для выступлений. Будешь помогать мне, когда свободен.
Это было просто великолепно. Он научится читать, ладно уж, и научится играть в шахматы! А помогать Димерезиусу была не работа, а награда. Когда тот работал, Эдин не сводил с него глаз, каждый раз силясь разгадать, как получается фокус. И ведь он уверен был, что помощников фокусник не берет, оберегая свои секреты!
Работа с фокусником была легкой и интересной. Не то что с Якобом, который каждый раз сгонял с него семь потов, обучая пользоваться мечом, ножами, дротиками, луком…
Наутро Эдин проснулся позже, чем обычно. Цирк уже собирался в путь, ржали лошади, недовольно ворчал медведь, Джак и Фано закидывали какие-то свертки в фургон, а Милда и Якоб стояли в стороне и разговаривали.
— Ха! — проходя мимо, Джак хлопнул Эдина по плечу. — Соня появился! Гляди, совсем тут разленишься и возвращаться не захочешь!
— И не надейся! — буркнул Эдин.
С Джаком всегда так, шутка за шуткой, на колкости чур не обижаться. Его брат Фано — тот молчаливый, даже угрюмый с виду, а вообще добродушный.
Был большой общий завтрак, и для циркачей и для людей из замка, и Граф тоже сидел за столом. А после, Эдин видел, он долго о чем-то разговаривал с дядюшкой Биком, тот кивал, вроде бы соглашаясь, бурчал и смотрел исподлобья, что-то ему не нравилось. Впрочем, хозяин всегда был чем-то недоволен.
— Ну, не скучай тут! — Милда крепко обняла Эдина. — Якоба гляди не обижай, ладно? И вот что, — она нагнулась к его уху, — если случится, добудь мне настоящих конфет, таких сахарных, в коробке, ладно? — она говорила, а глаза ее сначала смеялись, а потом вдруг налились слезами.
— Добуду, — пообещал он, — ты тоже не скучай. И не реви, не обижу я твоего Якоба, лучше пожелай, чтобы он меня насмерть не загонял, — а у самого тоже глаза предательски зачесались.