— Ну Руууся! — обе ко мне в ноги бухнулись и коленки обняли — Ну не жить нам, если с тобой что случиться!
— Анатоля с моим дедом так боитесь, что ли? — я немного подобрела.
— Да они то тут причем! — рассердилась Карина — Нам самим то как быть потом, если мы защитить тебя не сумеем?!
Но я лишь покачала головой:
— Вы главного не понимаете…Никому не жить будет, если случится загаданное. И моя жизнь, и ваши ничего стоить не будут — канет в безмирье все наше существование… И потому, даже если рисковать серьезно придется, я пойду на это со всей уверенностью. Так что лучше сейчас решайте, со мной вы или нет?
— С тобой конечно, Руська… — Милана вздохнула и встала — Как с детства с тобой, так и сейчас.
— Что делать то дальше будем? — кажется, и Карина примирилась с существующим положением.
— А давайте вы по Граням ночью походите, доки южные посмотрите…Найти бы нам еще следы таких же разбойников; да и про сбежавшего Конного и его помощника забывать не стоит.
— Мы же завтра после такого и встать не сможем… — Каринка с сомнением на меня посмотрела.
— Ничего, помощи мне завтра не понадобится: из Прокуратуры точно не выпустят. Скажу, что приболели вы от волнения, а сама спокойно на месте побуду, хлопотами привычными позанимаюсь. Всё со мной в порядке будет, не тронет меня никто.
Эх, как же я ошибалась!
Впрочем, никто и не трогал бы на следующий день, если бы не Дамир, тьфу его, Всеславович. Прилепился он ко мне как банный лист и все над плечами хрупкими нависал, когда я то одно, то другое делала. И отчеты рассматривал, и как хлопочу усердно в кабинете Гавриловича, и разговоры мои с прокурорскими подслушивал — разве что в места уединения не ходил! А самое неприятное, что постоянно он все происходящее комментировал, да вопросы различные задавал. И почему мы именно в Светлую Прокуратуру устроились, и как мы у Верховной то жили, и откуда я, и сколько мне лет, и как я решилась на рискованное такое событие, как ловля грабителей, для юных девиц не предназначенное.
А главное, не прогонишь же его! По всем отделам письма разослал Директор, что Главный Маг с инспекцией прибыл, и надо его привечать и на вопросы отвечать все честно. Так что я выкручивалась как могла, а сама страдала от такого неуемного любопытства. Вот будто не он сам подозреваемым был, а меня подозревал в чем то!
А еще злилась я, что близость подобная да голос бархатный меня в краску вгоняли непрестанно — и смущалась я, и млела, и сердилась ужасно от поведения такого. То ли своего, то ли маговского.
Вот только злость эта и близко не была столь же сильной, как та, что почувствовала, когда слова Дамировы услышала, что не понимает он, с чего такой юной несуразице с отсутствием сил магических в Прокуратуре делать; ни ума у меня вроде нет, ни навыков — одна помеха следствию буду. Сидеть бы таким девицам дома, вышивкой и ужинами заниматься, да детей рожать, а в серьезные дела не лезть.
И как эти уста, которыми я так восхищалась, могли наговорить столько неприятного?! Да еще лицо при этом сделал уверенное, серьезное, будто обо всем понимающее! Конечно, Главный Маг — должность в Светлом государстве одна из наиважнейших и брали на нее не просто самых сильных магов, но только тех, кто из благороднейших семейств, но повод ли это принижать простую девчонку, да еще и, с его точки зрения, обделенную даром? Да еще низвести всех девиц до роли кухарки! И говорить такое о Ведающих! Пусть и не знал он, сколько сил во мне прячется… На нас же мир, можно сказать, и держится; все равновесие сохраняем да пестуем.
И сказал то не мне, а за моей спиной, начальству, отчего я еще и не только разозлилась, но и уважать его перестала. Вспыхнула я вся, кулаки сжала — дюже хотела изложить ему всё, что о нём и его идеях думаю, но сдержалась, чтобы легенду не порушить, лишь так посмотрела, что обернулся на мой взгляд то маг этот светлый, да побледнел чуть, поняв, чему свидетелем я стала.
Ух, держись, Дамир Всеславович! Ведающие не мстительные, но заставлю я тебя локотки то от раскаяния кусать за слова эти неприятные, да поздно только будет!
Главный Маг разжег камин в своем городском доме и устало опустился в кресло. Настроение было в эти два дня ужасающим. Да что там, уже пару месяцев не спал он толком, нервничал. Сгущались тучи над Светлым Королевством — всем нутром он магическим это чувствовал, да по отдельным случаям догадывался; вот только откуда что растет распознать не мог.
Тыкался, как слепой котенок, в места разные, и вот вроде за ниточку ухватил, что в Прокуратуру ведет — даже Короля убедил, всех тайн тому не раскрывая, дабы не беспокоить заранее, что нуждается этот властный дом в проверке — да тут, похоже, и застрял.
Ведь только появился он, как застал волнение неописуемое, связанное с похищением одной глупой девицы, что влезла, куда не следовало.
Понесся спасать девицу, конечно, и вытащил из огня, а как увидел хрупкость нежную, едва рубашкой прикрытую; как узрел волосы растрепанные вокруг бледного личика; как погрузился в омуты зеленые, по ошибке всего лишь очами названные, так разозлился на неё так, что доселе и не случалось никогда.
И не только на нее, но и на вояк этих всех, якобы опытных, что берут подобных девиц, которых надо под охраной в хрустальных покоях держать, холить да лелеять, берут на работу опасную.
А вдруг бы случилось что с ней?! От одной этой мысли снова почувствовал Дамир Всеславович, как окатывает его темное бешенство.
И вроде что ему незнакомая девчонка? Да только запала в душу с первого мгновения, и не мог он думать ни о чем, кроме нежности этой и гладкости. И, даже подозревая в различном, нехорошем, — думал.
От сумятицы и незнакомости собственных мыслей еще больше он места себе не находил. Не привык он ни о ком так думать то! Да еще и чувствовалась в ней тайна какая-то; но сколько не подступался он, понимал всей сутью — не мрачная, не злая это тайна. Не причастна ни она, ни подружки её статные к странностям, что в столице правят уже несколько лун. И как понял он это, такое облегчение почувствовал! Пусть с ней, с тайной этой — главное, на хорошей она стороне.
Одно теперь волновало, как уберечь то хорошавушку от тягот служебных? Как обезопасить? Не мог ведь он день и ночь рядом с ней находиться.
Решил главе отдела высказать, чтобы тот уберегал, а Руслана возьми, да услышь. И побледнела так от его слов, руками всплеснула, глазищами зелеными зло сверкнула в его сторону — и убежала, что и не догонишь.
Ах как некрасиво получилось! И не объяснишь то ведь, что дела творятся странные и страшные и не надо ей сейчас в расследования лезть. Потому что если вдруг что произойдет…
Нет, не будет он об этом думать. Не допустит!
Пусть злится, пусть под защитой сидит — со злостью её он справится потом, только сначала с делами разберется, а потом с чувствами своими. А вот с какими такими чувствами, объяснить он самому себе не смог.
Глава 5
Раннее утро озарило мой уголок робкими лучами, в меру яркими, чтобы не повлиять на состав зелья, но достаточными, чтобы я ясно видела все, что начала готовить за час до рассвета.
Чушью было мнение обывателей, что алхимики творили лишь по ночам глухим. На самом деле, не было ничего сильнее времени зарождающегося дня — ни для ведовства, ни для прочих магических увлечений.
Впрочем, обывателям были свойственны и другие заблуждения.
Так, уверялось, что не найти в Светлой Столице алхимических предметов; да и вовсе не было здесь увлеченных подобными деяниями. Все нашлось — и колбы изогнутые, и необходимые горелки да щипчики, и порошки разные, так что обустроила я в своей комнате нужный уголок быстро и без затрат.
Верили горожане и в то, что Темные Алхимики — злы и жестоки, а Светлые Маги — мудры и честны; а про противостояние Светлой и Темной Империи каждый мог поведать множество страшилок. Но и Алхимики, и Маги знали, что природа их практик была одна и та же; да и разделение на светлых и темных велось не по близости к добру или злу, а по давней истории, записи о которой остались лишь в нескольких кожаных фолиантах правителям принадлежащим.
На заре веков случилось так, что многочисленные адепты магии, поднакопив опыт, решились на борьбу не просто друг с другом, но с самим мирозданием. Ведающих в ту пору не было; это потом уже они взяли на себя роль гармонирующую.
В общем, обращали тогда волшебники вспять реки, пронзали горы, острова двигали да явления природные и людские к влиянию наиболее подверженные порабощали. И в какой то миг картина мира накренилась. Да так, что под угрозой оказалось существование всей нашей расы. Инапуганные маги создали формулу равновесия, противопоставив все существующее пространство друг другу. Долины — вершинам; ночь — дню; светлое — темному. И чтобы не смешиваться в дальнейшем и не губить окружающее пространство, решили использовать в волшбе различные методы. Источник то один был — сама магическая суть мира.
Те, кто сосредоточился на внутренних ресурсах, кто из собственного сознания добывал изменения, ушли южнее, к солнцу, назвали себя «светлыми» и стали основоположниками Королевства великого. «Темные» же, бравшие энергию и ингредиенты из окружающего мира и предпочитавшие заклинания, отправились севернее и учредили Империю. Как уж там получилось, что жители обоих государств спустя какое-то время стали считать себя соперниками, светлых — неженками, а темных — злыднями — мне неведомо. Правители, определенно на эту тему не распространялись, пересудам не препятствовали, но войны никогда не допускали.
Я вздохнула. Светлые особо не любили тех, кто от них отличался; тем более, что именно на территории Темной Империи произошла в результате то ли несчастных случаев, то ли сознательных экспериментов, селекция и появилась опасная и весьма воинственная каста двуликих. Этими двуликими все младенцы были пуганы, хотя ничего такого они не творили непотребного; просто вот свойственно людям бояться и презирать все, что им непонятно.
Ведающие были отдельной категорией магически одаренных, пусть и рождались, практически всегда, в семьях светлых магов — потому и замок Верховной, где велось обучение, в Королевстве находился; работали мы не так, как светлые или темные — мы видели особым зрением плетения любых структур, предметов и действий и могли их менять. И делали это исключительно в целях поддержания равновесия.
Другими методами, при необходимости, мы тоже не брезговали.
Я внимательно посмотрела на колбу с серовато-пузырчатой жидкостью.
Затем аккуратно взяла стекляшку с голубым взваром, над которым трудилась не покладая рук два часа, и влила в основу, превращая полученную смесь в ярко-зеленую прозрачную жидкость. Понюхала и довольно улыбнулась. Отличный выходит универсальный «расслабитель». Дождалась, когда уйдут мягкие зеленоватые всполохи, и подошла с мензуркой к поставленному еще с вечера тесту. Тесто поднялось над кастрюлькой и грозилось через край перевалиться.
Все шло, как задумано.
— Ай да пирожки, девоньки, — Гаврилович умильно уплетал уже шестой и тянулся за следующим. Но я не позволила, по пухлой рученьке хлопнула.
— Всех угостить надобно, не жадничайте.
— Что, повиниться решили? — подмигнул мне весьма довольный начальник.
Я кротко улыбнулась и кивнула. А затем принялась обходить всех присутствующих, коих был полный отдел наш. Вроде как и в благодарность, и в извинение.
Каринка с Миланкой по этажам пошли, все с теми же пирожками — мы на работу чуть не опоздали, лепили их, умаялись. Подружки выглядели бледными — скольжение по граням да вдали от родного дома ой как непросто давалось. И сведения они принесли самые тревожащие; легко то искать сведения, когда понимаешь уже, что искать.
В доках окаянных не только Конного разбойники действовали, но еще и при трех главарях несколько месяцев назад крепки молодцы появились с амулетами страшными; и ходили по докам слухи один другого ужаснее про амулеты то эти смертельные. Не зря ходили — пусть не до конца в природе их треклятой я разобралась, но то что это душекопцы понятно стало. А значит, кому-то понадобились неприкаянные для дела страшного; и для какого именно дела я уже тоже понимать начала, только все сомневалась, что решился кто на такое лютое умерщвление целого мира.
А то и хуже — не смерти Мерзомысленный хочет.
Конный и его сподвижники под ним, похоже, и ходили; и в страже да прокуратуре прикрытие имели. Взбаламутила я вчера начальство то своими словами; носом землю они рыть начали. Да только могут не успеть распознать, куда ниточки тянутся. Вот я и решилась на средство сложное, мало кому знакомое, оттого ко мне не ведущее. Осмотрела свой отдел внимательно, но ничего подозрительного не обнаружила и с облегчением вздохнула. Прикипела я к нашим то неожиданно — хорошо что мыслями они чистые.
Как вернулись подружки, я их чай самих пить усадила, а то едва на ногах те держались, а сама в Отдел Убийства, к начальству их пошла. Слухи собранные, да документы подсмотренные, ну и собственные мысли, что крутились неосознанно, прям сами к нему толкали. Девчонкам не сказала ничего, только лишь то, что чайник с душистым напитком горячим отнесу по поручению Гавриловича коллегам; а то не отпустили бы, а мне одной идти надобно было, чтобы подозрений не вызвать. Пора бы на разговор кое-кого вызвать, чтобы остальные заприметили и дальше уже разобрались со всем.
Зашла в кабинет к начальнику по убийствам, Савелию Багратионовичем названному, и застала того в состоянии возбуждения. Испарина на лбу у него выступила, шея мощная воротник распирала — будто воздуха то ему мало было. Я посмотрела на того особым зрением, что старалась не демонстрировать ранее — померкло сияние то вокруг головы, темными всполохами заменилось. Ах на что ж пошел ты Багратионович, и чего ради? Злато ли предложили или могущество? Подобрались то как к тебе?
Но не это важно было сейчас, а другое. Удостовериться.
— Савелий Багратионович — поклонилась я, да чашку чая подвинула, пирожки подтолкнула — Спросить я вас хотела бы…
Тот от странных ощущений отвлекся и на меня посмотрел чуть безумным взглядом. Опытный алхимик узнал бы воздействие; но опытных алхимиков в Светлой столице всех распугали. И потому, будто не обращая внимания на состояние странное, продолжила говорить:
— Я ведь в доках была когда, несколько раз про убийства некие слышала. С обычными прокурорскими люд простой разговаривать не хочет, вроде как скажешь вам — а вы их за рученьки и в тюрьму. А мне, молодой девице, и не страшно поведать… В общем, в самых темных углах, говорят, умерших таких находят, что после ритуала страшного — я перешла на шепот и преданно на мужчину глянула. У того вид сделался совсем нехорошим; пятнами над ним ужас взвился, злость да страх разоблачения. Да и сам он все хуже себя чувствовал, почти уже не контролировал.
Эх, хороший «расслабитель» дед мой в свое время придумал! Пару раз для проверки помню придворным в вино подмешивал — то то насмотрелись мы на истинные чувства, да порывы неконтролируемые.
— Боязно мне что-то — продолжила я наивно и будто невзначай еще к Савелию подвинулась. Тот был мужчиной видным, ежели со стороны посмотреть — статный, с висками чуть сединой тронутыми, лицом благородным. Вроде как и могла юная девица влюбиться и довериться — К своему начальству хотела пойти, да только они меня всерьез не воспринимают; а вы, Савелий Багратионович, в прокуратуре человек известный своим характером и умом, наверняка расследовать те случаи сможете, тем более, что вашему отделу и принадлежат они.
Так, потряхивать начало. Немного осталось. И уже почти не осторожничая:
— Вот только непонятно мне, как же ваши подчиненные тела проглядели то…
Красная вспышка над головой чуть глазам больно не сделала.
Еще секунду назад бледный, но на человека похожий мужчина лицом поплыл, исказился, оскал зубной выставил, да на меня прыгнул, попутно амулет убийственный доставая. Он не сознавал уже ни где находится, ни кто он сам и кем мне является — одно желание у него было — уничтожить к его тайнам прикоснувшегося. Я прочь отбежала, повалив стулья с грохотом, на всякий случай вскрикнула для достоверности реакции, да чайник с горячим чаем схватила, в обезумевшего кинула. А тому хоть бы что: