Иногда поздно ночью, когда весь лагерь засыпал, я произносила вслух, что Нуршем жив, чтобы проверить, правда ли это. Пока выговорить удавалось без труда, но меня терзал страх, что настанет день и слова застрянут в горле. Это будет означать, что брат мой, одинокий и перепуганный, погиб где-то посреди безжалостной, охваченной войной пустыни.
— Если она так опасна, как говорят, надо её убить, — донеслось из толпы.
Слова принадлежали мужчине с ярко-жёлтым офицерским шарфом через плечо, явно сшитым из обрывков. Такие же я заметила у некоторых других. Очевидно, новые знаки отличия прежде принадлежали убитым стражникам. Говоривший держал ружьё, нацеленное мне в живот. «Плохая рана, медленно убивает».
— Синеглазый Бандит в друзьях у принца Ахмеда, — возразил кто-то. — Значит, она на нашей стороне?
Вопрос на миллион фауза.
— Просто чудесное обращение с союзником, — фыркнула я, демонстративно пошевелив связанными руками.
Толпа загудела. Выходит, не такие они тут сплочённые, как кажется из пустыни при виде неприступных стен.
— Так, может быть, развяжете меня и поговорим спокойно?
— Неплохо придумано, Бандит. — Хоссам усилил хватку. — Даже не думай добраться до ружья. Мне доводилось слышать, как ты одной пулей свалила десятерых.
«Какие глупости! Такое вообще невозможно. К тому же, чтобы убить десятерых, ружьё мне совсем не требуется. Смех, да и только, — связали простой верёвкой. Касайся меня хоть кусочек железа, другое дело, а так могу хоть сейчас разметать их всех песчаным вихрем. Только мне это сейчас не нужно, план совсем другой».
— Пускай Малик сам решает, что делать с Бандитом, — изрёк наконец старик, нервно потирая подбородок. Имя нового повелителя он произнёс с опаской.
— У меня есть имя, — заметила я.
— Малик ещё не вернулся, — буркнул тот, что целился в живот. Похоже, он волновался больше всех. — Пока его нет, она может устроить что угодно.
— Если что, меня зовут Амани, — продолжала я, но никто не слушал. В толпе начался спор. Коллективные решения никогда не бывают быстрыми — если они вообще бывают.
— Запрём её, пускай ждёт Малика! — выкрикнули из задних рядов.
— Правильно! — поддержал другой голос. — В тюрьме она ничего не сделает.
Послышались одобрительные возгласы, и старик, подумав, коротко кивнул.
Толпа раздалась в стороны, пропуская нас с Хоссамом. Далеко пройти, впрочем, не удалось, нас снова зажали. Люди протискивались вперёд, чтобы лучше рассмотреть знаменитого Бандита. Ну и кого они увидели? Девчонку моложе их собственных дочерей, с разбитой губой и волосами, прилипшими к окровавленному, покрытому потом лицу. Легенды никогда не оправдываются при близком рассмотрении, и я не стала исключением. Единственным моим отличием от обычной тощей и смуглой обитательницы пустыни были ярко-синие глаза, сияющие, как полуденное небо над песками или раскалённое пламя.
— Ты что, одна из них? — прорезался сквозь общий гомон пронзительный голос.
Вперёд выбилась женщина в жёлтой куфии с вышитыми цветами, синими, почти как мои глаза. На лице её читалось такое отчаяние, что я невольно вздрогнула. «Из них» она произнесла с особым выражением. «Неужели угадала?»
Даже те, кто знал о существовании демджи, как правило, не могли меня опознать. Мы, дети джиннов и смертных женщин, на удивление похожи на обычных людей. Даже я сама до семнадцати лет понятия не имела, просто считала себя наполовину чужеземкой.
Понять можно только по глазам, да и то если нарочно присматриваться. Видимо, эта женщина в курсе.
— Хоссам! — обратилась она к моему конвоиру, с трудом проталкиваясь следом. — Если она из них, то стоит не меньше моей Ранаи! Почему бы не заменить её? Если…
Хоссам молча оттолкнул её и поволок меня дальше. Женщина вновь смешалась с толпой.
Древние улочки Сарамотая были столь узки, что зеваки поневоле начали отставать и вскоре почти рассеялись. Слева и справа в сгущающемся вечернем сумраке нависали стены — так близко друг к другу, что кое-где я задевала их обоими плечами. Мы прошли между двух ярко расписанных домов с выбитыми дверями. Проёмы и окна забиты досками, на стенах — пороховая копоть. Чем дальше, тем больше попадалось следов войны — пришедшей изнутри, а не из песков. «Беспорядки в городе?»
Вонь разлагающейся плоти я почуяла прежде, чем увидела трупы.
Под тесным арочным проходом, завешенным ковром, пришлось наклонить голову. Оказавшись во дворике, я обернулась. Наверху вдоль стены висело две дюжины мёртвых тел с выклеванными глазами. Уже трудно понять, старики это или молодые, но все, без сомнения, из богатых. Стервятники не тронули их халатов из тонкого шёлка с разноцветной вышивкой.
От запаха меня чуть не вырвало. Смерть и жара успели поработать на славу. Солнце садилось за стеной, а значит, светило на повешенных с самого утра.
«Новый рассвет, новые пески».
Глава 3
Вонь в тюремном подвале оказалась едва ли не хуже, чем во дворе.
Хоссам стащил меня вниз по длинной лестнице. Там начинался узкий коридор с железными решётками камер по сторонам. Новый толчок в спину, и я растянулась на полу в одной из них, с размаху врезавшись плечом в каменный пол. «Проклятье!»
Вставать я не спешила, так и лежала, прижавшись щекой к прохладному камню. Хоссам повернул ключ в замке, и звяканье железа отдалось болью в сжатых челюстях. Когда шаги тюремщика по ступенькам окончательно затихли, я сделала ещё три глубоких вдоха и тогда только с трудом поднялась на ноги, помогая себе локтями связанных рук.
Крошечное оконце у самого потолка едва рассеивало тьму. За железными прутьями решётки виднелась камера напротив, где в углу скорчилась девочка не старше десяти лет в заскорузлом от грязи зелёном халате. Её огромные глаза были устремлены на меня.
Я шагнула к решётке, передёрнувшись от близости железа, и негромко позвала:
— Имин? Махди?
Подождала, затаив дыхание в ответной тишине. Наконец в глубине коридора показался краешек лица и руки, сжимающие толстые прутья.
— Амани? — Голос скрипел от жажды, но небрежные властные нотки никуда не делись. За последние месяцы, после того как Махди и другие члены политического кружка в Измане перебрались в наш лагерь, я хорошо узнала этот чуть гнусавый голос с чеканным северным выговором. — Это ты, Амани? Как ты сюда попала?
— Да. — У меня вырвался вздох облегчения. «Слава Всевышнему, не опоздала». — Пришла вас освободить.
— И сама угодила в тюрьму? Вот незадача.
Я прикусила язык, сдерживая раздражение. Даже здесь он не может обойтись без своей вечной иронии! Вся эта компания столичных слабаков, явившихся к шапочному разбору, когда мы уже давно проливали кровь и отвоевали половину пустыни, не слишком мне нравилась. С другой стороны, они поддержали Ахмеда, когда он только попал в Изман, обсуждали с ним свои идеи и заронили первые искры восстания. И вообще, если давать умереть каждому, кто тебя раздражает, можно остаться без союзников совсем.
— А как же ещё было попасть в город, — произнесла я с убийственной вежливостью, — после того как вы тут напортачили и они позапирали все входы?
В коридоре наступило молчание. Я усмехнулась: даже такой, как Махди, не станет отрицать, что провалился, находясь за решёткой. Впрочем, радоваться нечему и некогда, дневной свет почти совсем уже иссяк, надо спешить.
Отступив от железных прутьев, я стала сжимать и разжимать кулаки, разгоняя кровь в стянутых верёвкой запястьях. Песок, налипший на руки во время моего притворного падения у городских ворот, зашевелился в ожидании. Он накопился и в складках одежды, и в волосах, на всём теле.
Пустыня въедается и в кожу, и в душу. Невольно припомнив разговор с Жинем, я решительно отодвинула лишние мысли и сосредоточилась, прикрыв глаза. Глубоко перевела дух и стала мысленно собирать песчинки, все до одной, пока не окуталась полупрозрачной песчаной взвесью, золотистой в последних солнечных лучах, что проникали в оконце над головой. Девочка в зелёном халате из камеры напротив шевельнулась в сумраке, вглядываясь ещё пристальней.
Со свистом втянув воздух, я напряглась, скручивая подвешенный песок в тонкий жгут наподобие хлыста. Затем отвела руки от тела как можно дальше и раздвинула в стороны, насколько позволяли путы. Песчаный хлыст изогнулся, ожидая приказа.
Хала удивлялась, зачем для моей магии нужны какие-то телодвижения вроде пассов ярмарочного фокусника. Ей легче, она родилась со своим умением, а там, откуда я родом, оружие держат в руках.
Я резко выдохнула, и спрессованный песок хлестнул по верёвке, разрубая её. Теперь мои руки были свободны от пут и готовы к самому главному. Взявшись за жгут, я размахнулась и полоснула, будто саблей, поперёк запертого замка, вкладывая в один удар силу целой песчаной бури. Замок разлетелся вдребезги. «Свобода!»
Девочка напротив напряжённо смотрела, как я собираю подвешенный песок в пригоршню, пинком распахиваю решётку, чтобы не касаться железа открытой кожей, и шагаю по коридору.
— Ну что, — хмыкнула я у камеры Махди, стряхивая с рук остатки разрезанной верёвки и потирая красные, натёртые запястья, — как прошли мирные переговоры?
Он недовольно фыркнул.
— Ты издеваться пришла или нас спасать?
— А почему бы не совместить одно с другим? — Я задумчиво пожевала губами. — Ну-ка, напомни мне, что ты тогда сказал Шазад насчёт участия женщин… Нас нельзя принимать всерьёз — так, кажется?
— Нет, — поправил голос из тёмного угла камеры, — он сказал, что вы будете отвлекать мужчин от важных дел.
Имин приблизилась — приблизился? — к решётке, давая себя разглядеть. Лицо было, как всегда, незнакомое, но эти пронзительно-жёлтые глаза я узнала бы где угодно. Последний раз я видела нашу демджи-оборотня в облике миниатюрной девушки, одетой в мужское платье не по размеру. Так её конь меньше уставал. А вообще, она могла представать кем угодно — мужчиной, женщиной или ребёнком. Хрупкость и нежность в любой момент могли смениться могучей статью рослого воина или, как сейчас, тощей фигурой безобидного школяра. Не менялся только взгляд, сияющий бледным золотом.
— Ах да, точно, — кивнула я, снова повернувшись к Махди. — Совсем вылетело из головы, слишком уж удивительно было, что Шазад тогда не вбила тебе зубы в глотку.
— Ты уже закончила? — Махди скривился, будто отведал лимона. — Или наше освобождение на сегодня отменяется?
— Ладно уж…
Я отступила на шаг, поднимая руку. Песок снова вытянулся в жёсткий хлыст, напитываясь моей силой. Удар, и замок распался на куски.
— Ну наконец-то, — раздражённо процедил Махди, словно нерасторопной служанке. Он хотел протиснуться в дверь, но я остановила его жестом. — Что ещё?
Моя рука зажала ему рот. Я замерла, прислушиваясь, и гнев на его лице сменился страхом. Шаги на лестнице!
— Доболталась? — язвительно прошипел он.
— В другой раз вообще не стану тебя спасать, — проворчала я, заталкивая его назад в камеру и лихорадочно соображая, как нам выбраться живыми.
Имин я остановить не успела — да и не смогла бы. Она выскочила из камеры, на ходу сбрасывая облик хилого школяра и вырастая на две головы. Рубашка, прежде висевшая мешком, лопалась по швам на могучих плечах. С такой Имин мало кому захотелось бы встретиться в тёмном переулке.
Солнце уже село, в коридоре царил мрак. На верхних ступеньках блеснула лампа в чьей-то руке.
Не теряя ни секунды, я кинулась вперёд и прижалась к стене в углу у основания лестницы. Имин поспешила занять место напротив. Мы ждали, прислушиваясь к шагам, которые делались всё громче. Свет лампы плясал по каменным стенам. Судя по звуку, четыре пары ног… или пять. Много. Опять же с револьверами. Однако идти стражники могли только гуськом, что давало нам преимущество.
Шазад учила, что в драке с тем, кто сильнее, важен первый удар, и желательно, чтобы он стал и последним. Тюремщики удара не ждали.
Девочка в зелёном халате стояла, схватившись за решётку своей камеры, и смотрела во все глаза. Я прижала палец к губам, и она понятливо кивнула. «Отлично». Дети пустыни учатся выживать с самого рождения.
Едва первый стражник поравнялся со мной, я ударила его сжатым песком в висок. Пошатнувшись, он врезался головой в прутья решётки, и девочка испуганно отскочила вглубь камеры. В тот же миг могучие лапищи Имин подхватили идущего следом и впечатали в стену. Закатившиеся глаза солдата были последним, что я видела: лампа выпала из его руки и погасла. Наступила полная тьма.
Грохот выстрела, хор испуганных воплей. В одной из камер слышались отчаянные слова молитвы. Я прошипела ругательство и вновь прижалась к стене, чтобы не попасть под пулю, пущенную наугад. Оставшиеся на ногах стражники тоже ничего не видели, но случайно задеть сидящих в камерах не боялись.
Ещё выстрел, и на этот раз — крик боли следом. Я ощутила панику. Мне давно уже не приходилось драться в одиночку. Будь на моём месте Шазад, уж она бы что-нибудь точно придумала. Куда бить, чтобы не задеть Имин или девочку в соседней камере? «Свет, нужен свет!»
И тут, словно по моей просьбе, в тюремном коридоре взошло солнце.
Ослепительная вспышка заставила зажмуриться. Часто моргая, я пыталась что-нибудь разглядеть, но глаза не могли приспособиться сразу. С колотящимся сердцем я ощущала себя слепой и беспомощной перед вооружёнными врагами. Наконец зрение стало проясняться. Картина возникала словно бы по частям: двое стражников лежат без чувств на полу… ещё трое с револьверами в руках протирают глаза… Имин у стены зажимает окровавленное плечо… А девочка в зелёном по ту сторону железной решётки держит перед собой в ладонях крошечное солнышко размером с кулак.
От ослепительного света, падающего снизу, лицо казалось старше, и теперь стало видно, что огромные глаза малышки тоже неестественного цвета, как у меня или Имин, и похожи на тлеющие угли костра.
Передо мной стояла ещё одна демджи.
Глава 4
Подумать о новой союзнице можно было потом, а пока — срочно воспользоваться её чудесным даром. Револьверы уже поворачивались в мою сторону, но удар песчаного вихря выбил их из рук. Один солдат пошатнулся и тут же попал в могучие объятия Имин. Я услышала тошнотворный хруст свёрнутой шеи. Другой кинулся на меня с ножом. Расщепив песок надвое, я отбросила его руку новым вихрем, а остальное вновь обратила в хлыст и стегнула по лицу, оставив длинную кровавую рану.
Имин уже успела подобрать выроненный револьвер. Стреляла она хуже меня, но в узком коридоре это не имело значения. На всякий случай я пригнулась. Грохот выстрела прокатился по каменным стенам, вызывая новые крики ужаса из камер. Затем настала тишина. Мы остались живы, а тюремщикам не повезло.
Махди показался из камеры, с опаской озираясь. Скривился, бросив взгляд на трупы. «Ох уж эти интеллигенты — мечтают переделать мир, надеясь при этом обойтись без крови!»
Не обращая внимания на хлюпика, я повернулась к решётке, за которой стояла маленькая демджи в зелёном халате. Крошечное солнце всё ещё светилось в её ладонях, огромные тревожно-алые глаза уставились на меня.
— Значит, ты… — начала я, торопливо сбив замок, но девочка проворно распахнула решётку и кинулась в другой конец коридора.
— Самира! — позвала она, наклонившись к решётке, но не касаясь железных прутьев.
Мне в её возрасте про железо и демджи никто не рассказывал. Я прислонилась к стене. Схватка закончилась, наваливалась усталость.
— Раная!
Другая узница бросилась к решётке и опустилась на колени, глядя девочке в лицо. Когда-то красивая, но теперь, после тюрьмы, измождённая, с осунувшимся лицом и запавшими глазами. Никаких признаков демджи, человек как человек. Не старше меня, в матери девочке не годится. Сестра?
Она потянулась сквозь решётку и погладила малышку по щеке.
— Ты как?
Юная демджи обернулась ко мне с сердитой гримасой.
— Выпусти её! — Не просьба, а приказ, отданный привычным тоном.
— А тебя не учили говорить «пожалуйста», девочка? — не сдержалась я, хоть здесь было и не место для воспитательных уроков, да и учитель из меня неважный.