Брюн растерянно опустила глаза. Она не знала, что ответить.
— Вы производите впечатление умной девушки, — произнес Эрик. Он вынул из внутреннего кармана сюртука квадратик мягкой ткани для протирания линз и, сняв очки, внезапно показался беззащитным. — Вы попросили предупреждать вас о начале экспериментов — я буду это делать. Сейчас же я просто позвал вас сюда, потому что не знал, как еще с вами связаться.
— Хорошо, — кивнула Брюн. К щекам вновь прилил румянец. — Спать с вами в одной постели обязательно?
Эрик устало качнул головой. Надел очки.
— Это необходимо для подстройки полей ведущего и ведомого, — сказал он. — Как и ваше целомудрие. Так что можете быть спокойны, ваша честь вне опасности.
Брюн вздохнула.
— Не делайте мне больно, — попросила она. Эрик посмотрел на нее так, словно Брюн сморозила невероятную глупость.
— Я никогда бы так не поступил, — твердо сказал он. Брюн презрительно усмехнулась.
— По вашему приказу я пыталась вскрыть себе вены.
Протянув руку, Эрик мягко дотронулся до царапины на запястье Брюн и ответил:
— Мне нужен был сам факт того, что инстинкт самосохранения отключается по воле ведущего. Я не допустил бы травмы.
Он говорил так, что Брюн ему поверила. Конечно, это снова могло быть влияние, и она прекрасно понимала, что Эрику ничего не стоит убедить ее в том, что он считает нужным.
— Хорошо, — промолвила Брюн. — Я так понимаю, вы продолжите распускать руки.
Щеки Эрика едва заметно порозовели, словно фраза Брюн смутила его, и он всеми силами пытался скрыть от нее это смущение.
— Однажды я выпил две ампулы раствора севрского порошка в сочетании с труп-травой, — сказал он. — Надо было проверить действие — и я проверил на себе. Наука иногда вынуждает нас делать неприятные вещи, и поверьте, я их делаю не потому, что хочу вас. Будьте покойны, не хочу. Меня интересует только моя работа.
Брюн вдруг подумала, что это звучит обидно — и сразу же осадила себя.
— Предупреждайте, — сказала она. — Мне нужно будет подготовиться.
2.1
В гостиницу они пришли ранним вечером, и Брюн поняла, что устала — долгий день ее вымотал. Сняв шляпку, она практически рухнула в кресло и сказала:
— Надеюсь, вы не планировали экспериментов на сегодня. Я без сил.
Эрик расстегнул сюртук, аккуратно убрал его в шкаф и откликнулся:
— Если честно, планировал. Хочу подтвердить или опровергнуть одну свою догадку. Это не займет много времени.
Что ж, этого следовало ожидать. Брюн подумала, что Эрик ни за что не откажется от своих замыслов — как и любой другой ученый, увлеченный своим делом. Эта увлеченность и готовность пойти на риск ради своего труда делала Эрика интересным. Если бы они познакомились при других обстоятельствах, и, допустим, он просто попросил бы Брюн помочь ему в экспериментах — она бы не отказала.
«Так помоги ему теперь, — ожил внутренний голос. — У тебя все равно нет выбора».
— Итак, — Эрик поднял руку, сложил пальцы щепотью, готовясь к щелчку. — Когда я щелкну пальцами, эксперимент начнется. Раз. Два. Три!
Щелчок показался Брюн оглушительным. Она встала и приблизилась к Эрику, ловя себя на том, что краем глаза видит шершавую алую нить, которая обхватывает ее талию и тянет к артефактору. Наверно, так и выглядело его влияние.
— Хорошо, — ободряюще улыбнулся Эрик. — Что вы чувствуете?
— Я устала, — проговорила Брюн. — И хочу спать.
— Какие сны в том смертном сне приснятся, — нараспев прочел Эрик, — когда покров земного чувства снят[1]?
Брюн протянула руку и ощутила уже знакомую рукоятку пистолета. Тяжелый. Он был тяжелый — разум уловил только это. Потом Брюн запрокинула голову, и дуло уткнулось ей в горло — в тонкую кожу в начале шеи.
— Хорошо, — практически мурлыкнул Эрик. — Прощайте, Брюн.
Палец с усилием надавил на курок — Брюн услышала щелчок, и все исчезло.
Она пришла в себя через несколько минут. Сперва пришел знакомый запах одеколона с османтусом, потом Брюн почувствовала прикосновение к щиколотке и невольно дернула ногой — в тот же миг ей стало ясно, что это Эрик расстегивает цепочку ее старой туфельки.
Эрик. Пистолет.
Ей приказали застрелиться, и она послушно нажала на курок.
Чужая рука мягко сжала ступню, и Брюн замерла, чувствуя, как каменеет тело — так испуганный полевой зверек застывает под янтарным взглядом змеи, надеясь, что она не заметит его. Ладонь артефактора осторожно двинулась вверх, к колену, и это тихое, вкрадчивое прикосновение выбило из груди Брюн едва слышное «Ах..!»
— Точно, — откликнулся Эрик. — Так я и думал. Вот она.
Его пальцы пробежались по колену там, где у Брюн был давний шрам — матушка говорила, что Брюн получила его в детстве, упав на катке, но Брюн, как ни старалась, не могла вспомнить, как это произошло.
— Я разбила колено на катке, — прошептала она. Эрик усмехнулся и убрал руку: Брюн невольно вздохнула с облегчением, но тотчас же уловила в нем дальнюю тень сожаления.
— Да бросьте, — скрипнула кровать — Эрик сел рядом. Брюн открыла глаза, и у нее сразу же закружилась голова — всю обстановку комнаты понесло по кругу, и Брюн испугалась, что упадет с кровати на пол, и ниже, ниже. — Откуда у вас вживленная косичка?
— О чем вы?
Эрик негромко рассмеялся и вдруг резко ударил кулаком по кровати. Брюн вскрикнула, дернулась, пытаясь закрыть голову от нового удара, но ничего не получилось: она была сейчас совершенно беспомощной — марионеткой, у которой срезали все ниточки одним ударом ножниц.
— В вашу очаровательную ножку вживлена косичка, — голос Эрика звучал вполне спокойно, но за этим спокойствием звенела нарастающая ярость. — Она сплетена из тонких металлических полосок артефакта, который искажает магическое воздействие… Господи, я идиот.
Слабость медленно ушла: Брюн внезапно поняла, что комната больше не плывет вокруг кровати. Попробовала сесть — получилось. Эрик закрыл лицо ладонями, и Брюн вдруг почувствовала, что артефактор вот-вот сорвется в истерику. Страшную, некрасивую истерику.
— То есть, это из-за косички ваш эксперимент идет не так, как надо? — Брюн говорила с тем тихим спокойствием, с которым говорят с больными или безумцами.
Эрик кивнул.
— Она старая, — негромко ответил он. — Какие-то импульсы пропускает, какие-то нет. И ее не вырезать — артефакт уже внедрился в вашу нервную систему.
Он говорил так, что Брюн невольно ощутила жалость, которую ощущают тогда, когда сильный человек раздавлен своим горем. Она осторожно дотронулась до плеча Эрика и промолвила:
— Я не знала. Я правда не знала.
Эрик усмехнулся.
— Обычно косичку вшивают тяжело больным детям, — устало объяснил он. — Тем, которые вот-вот умрут. Должно быть, у вас было воспаление мозга, дети в наших краях им часто болеют… — Эрик провел ладонями по лицу и прошептал: — Господи, какой я идиот…
— Получается, я не подхожу для вашей работы, — выдохнула Брюн. Ей вдруг стало жутко чуть ли не до обморока. Она была собственностью братьев Эверхартов, и теперь, когда ее ценность для экспериментов Эрика равнялась нулю, он вполне мог отдать Брюн своему чокнутому братишке для забав.
— Я не знаю, — пожал плечами Эрик. — Очень может быть, что в том человеке тоже есть такие косички. Значит, надо учиться обходить их влияние. Я не знаю…
Он поднялся с кровати, подошел к бару и, с грохотом открыв тяжелую дубовую крышку, вытащил бутылку вина. Брюн сидела ни жива, ни мертва. Она вдруг отчетливо поняла, что находится в номере гостиницы в незнакомом городе, в компании по-настоящему пугающего человека — и этот человек может сделать с ней все, что сочтет нужным.
Никто не защитит. Никто не поможет.
— Что со мной будет? — спросила Брюн. — Что вы собираетесь делать?
Голос дрогнул — она все-таки не удержала спокойного вида леди, которая сохраняет доброжелательное выражение лица даже в самой тяжелой ситуации. Эрик покосился в сторону Брюн и произнес:
— Я собираюсь продолжать эксперименты, что ж еще. И мне предстоит очень долгий и тяжелый разговор с заказчиком.
— А я? — жалобно спросила Брюн. На самом деле она хотела сказать очень много. Что мне предстоит? Какими будут эти эксперименты? Если я окажусь бесполезной, вы отдадите меня брату? Но все это легко уместилось в один вопрос, заданный почти со слезами.
Эрик посмотрел на нее так, словно всеми силами старался быть сейчас спокойным и дружелюбным — хотя для этого ему требовалось приложить серьезные усилия.
— Пока все по-прежнему, Брюн, — промолвил он. — Завтра едем домой.
[1] Шекспир, «Гамлет»
2.2
Итак, подопытная обладала вживленным артефактом для здоровья, который, как и любой внутренний артефакт, отражал внешнее магическое воздействие, но теперь из-за срока давности делал это через раз. В первый день Брюн выполнила все, что от нее требовалось — во второй эксперимент начался удачно, подстройка полей ведущего и ведомого прошла с необыкновенной легкостью, зато потом артефакт отразил приказ, и Брюн не выстрелила в слугу.
Впрочем, уже вечером артефакт не сработал, и Брюн послушно нажала на курок.
Лежа в кровати, Эрик таращился в потолок, бездумно скользя взглядом по фреске. Богиня весны побеждала зиму и щедро рассыпала во все стороны нарциссы и розовые крокусы — страшная безвкусица. Непередаваемая. Впрочем, она вполне подходила к общему настроению Эрика. Все было плохо. С Брюн нельзя было работать. Поди знай, чем обусловлена очередная неудача — артефактом или недостатками технологии.
Девушка, которая свернулась клубочком на другой стороне кровати, была дефектным товаром. Сейчас, обхватив себя руками за плечи, она словно закрывалась от Эрика даже во сне. И что теперь прикажете с ней делать? Надо было срочно, даже сверхсрочно искать новый образец — да где его найдешь?
Эрик чувствовал себя кроликом в ловушке. Он почти физически ощущал на своих ребрах кривые зубья капкана.
Меньше всего он хотел общаться с заказчиком — хотя бы потому, что надо было рассказывать о проблемах и задержках, а заказчик ждал результата как можно скорее. Меньше всего он хотел тратить время на поиски нового образца — с Брюн ведь так хорошо все начиналось! Настолько качественный, безупречно чистый эксперимент!
Он ведь смог. Он справился.
И все рухнуло.
Брюн что-то пробормотала во сне. Из раскрытого окна долетала далекая музыка на набережной, обрывки разговоров запоздавших прохожих и тонкий запах цветущей сирени. Ведь заказчик не принесет на блюдечке невинную девушку благородных кровей — велит работать с тем, что есть, не пасовать перед трудностями и вообще, шевелиться побыстрее. Все предсказуемо.
Эрик покосился в сторону Брюн. Девушке, проигранной в карты, надлежит быть покорной, послушной и тихой. А эта была совсем другая. Возможно, из-за этого все и пошло не так, как надо. Эрик прекрасно понимал, что характер Брюн никак не влияет на ход эксперимента — либо его влияние ничтожно мало — но никак не мог перестать испытывать досаду.
Что теперь с ней делать?
Больше всего девчонка боялась, что Эрик отдаст ее Альберту — он видел, какой ужас отпечатался на бледном лице Брюн, когда брат показал ей какую-то мысленную картинку в своем вкусе. Ну а что ему еще остается? Вернуть родителям — так это позор на всю округу, двое мужчин забирали девицу из дому и спустя несколько дней вернули домой. Разговоров хватит надолго, хотя эти разговоры наверняка уже приняли самые занимательные обороты.
Впрочем, ладно. Все это не имеет значения. Какое ему дело до чужого позора?
— Брюн, — негромко позвал Эрик, одновременно передавая девчонке мысленный сигнал. — Вы спите?
Некоторое время она не откликалась, хотя контакт был: Эрик чувствовал изменение энергетических полей. Потом Брюн шевельнулась и откликнулась:
Нет. Уже не сплю.
Анализируя многочисленные энергетические связи между ведущим и ведомой, Эрик не мог не испытывать удовольствия. Ну как же хорошо, как чисто все складывается! И как все рухнет из-за этой косички…
— Вы меня по-прежнему боитесь, да? — поинтересовался он. Брюн шмыгнула носом, сразу же став маленькой и несчастной, ребенком, заблудившимся в темном лесу.
— Боюсь, — призналась она. Эрик проследил за колебаниями ее ауры и подумал, что мог бы влюбиться в само сочетание этих невидимых обычному глазу красок, в их свежесть и насыщенность.
Аура Брюн была прекрасна. Только это не имело никакого значения, кроме эстетического.
— Кого больше: Берта или меня?
Брюн помолчала, потом ответила:
— Вашего брата.
Что ж, это был правильный ответ. Конечно, девица будет бояться похотливого маниака, а не кабинетного ученого.
— Я не хочу вас обижать, — искренне произнес Эрик и вдруг подумал, насколько лживо звучат эти слова и насколько нелепа и искажена ситуация в целом. Он забрал Брюн из дома, ставил над ней эксперименты, а сейчас они лежат в одной кровати… Повизгивание скрипки уличного оркестра придавало ночи особо извращенный привкус.
— Я не хочу вас обижать, — повторил он уже увереннее. — Мне важно, чтобы вы в это поверили.
Брюн вдруг села и развернулась к нему. Алые нити связей между ними запульсировали, словно по ним побежала живая кровь. Эрик тоже сел, мотнул головой, возвращая прежнее, человеческое зрение, а не то, что показывали глаза артефактора и потомка Белого Змея.
— Не отдавайте меня ему, — проговорила Брюн. Помедлив, она потянулась к Эрику и накрыла его руку своей. Прикосновение прохладных девичьих пальцев отдалось легким ударом тока: ведущий и ведомый приноравливались друг к другу. — Я понимаю, что больше не нужна вам. Но пожалуйста, я прошу вас, как только женщина может просить джентльмена…
Она осеклась и опустила голову. Свет фонаря проникал в окно, обволакивал хрупкую фигурку, золотил завитки рассыпанных по плечам кудрей — Эрик подумал, что Брюн красива.
— Я могу мыть вам пробирки, — всхлипнула она. — Делать любую другую работу. Только не отдавайте меня вашему брату. Я не хочу лежать в болоте, как Эвга.
Эти слова были похожи на царскую кислоту, выплеснутую в лицо. Некоторое время Эрик сидел молча, оглушенный ими, словно ударом молота — затем он собрался с силами и произнес:
— А вот с этого места поподробнее.
2.3
— Эвга, — повторил Эрик то имя, которое несколько секунд назад сорвалось с губ Брюн. — Что вы знаете о ней? Откуда?
— Я не знаю, — растерянно прошептала Брюн. Имя пришло ниоткуда — кто-то звал ее из темных глубин и наконец-то смог дозваться. Имя пришло — и с ним пришла изумрудно-зеленая гладь, черные оконца ледяной воды, разорванные бусы ягод. — Клянусь вам, я не знаю.
Эрик тряхнул головой, словно отгонял наваждение. Затем он поднялся и прошел к окну — хлопнула рама, и Брюн всем сердцем ощутила, как этот звук отрезал ее от мира. Пройдя к столу, Эрик нервно дернул шнурок выключателя, и свет маленькой лампы, озарившей комнату, напомнил о теплых болотных огнях, мелькающих между деревьями.
Куда они приведут, вот вопрос.
— Что еще вы знаете? — Эрик устало сжал переносицу. Сейчас, без очков, его лицо казалось усталым и беззащитным.
Брюн не хотела обманываться — и против воли чувствовала, что этому человеку можно доверять.
— Господом клянусь, ничего, — горячо прошептала она. — Это просто пришло, я не знаю, что это значит. Просто вырвалось… Эрик, ну поверьте вы мне!
Артефактор хмуро взглянул в ее сторону. Отвел взгляд.
— Эвга — вторая жена Альберта, — произнес он. Слова падали тяжело, словно Эрику было больно произносить их. — Умерла после первой брачной ночи от разрывов и внутреннего кровотечения. Круглая сирота, потом никто не стал ее искать.
Брюн вдруг стало холодно — ее будто бы схватили за руку и вышвырнули их теплого лета в зимнюю стужу. Все вдруг стало каким-то ненастоящим, неправильным, декорациями к страшной сказке — вот только она, Брюн, сейчас играла в этой сказке главную роль.