– Нет, я сама приготовила, – смущенно ответила Катерина.
Я кивнула, мол, давай свой суп, и уселась за стол. Честно сказать, после спектакля и заварушки на школьном дворе, жутко разыгрался аппетит.
Катерина забавно мельтешила по кухне. Что за суп она могла приготовить? Из пакетика? Но когда брюнетка поставила передо мной тарелку дымящегося душистого супа с фасолью, у меня слюнки потекли. Зачерпнув ложкой и предварительно подув, осторожно попробовала. Удивительно, но суп был даже вкуснее, чем у Софьи Николаевны и тети Оли, мамы Третьяковых. Да что там говорить, я в жизни такой вкусноты не ела!
Видимо, у Катерины это блюдо было коронным, потому как она замерла в ожидании вердикта.
– Ну как? – все-таки спросила она, поняв, что я не собираюсь рассыпаться в комплиментах.
– Сойдет, – сказала я и продолжила есть молча. Не знаю, почему я не похвалила суп Катерины. Он и правда получился отменным. Но меня почему-то дико раздражало присутствие этой муклы в нашем доме. Особенно после того, как ее фотографии выложили в школьном «Подслушано». А еще меня не покидало чувство, будто брюнетка все время пытается мне угодить, что тоже немного бесило.
Так и сидели молча. Я нарочно громко звякала ложкой по тарелке, а Катерина гипнотизировала столешницу, но не думала уходить. Когда я практически доела, брюнетка сказала:
– Оставь тарелку, я помою.
– Я и сама могу помыть за собой посуду, – тут же насупилась я.
Мытье тарелок – не самое любимое занятие, но мысль, что Катерина тут начнет хозяйничать, мне не нравилась.
Тогда брюнетка поднялась из-за стола и направилась к шкафчику, где у нас хранились медикаменты. Сначала я хотела возмутиться, что она здесь все шкафы облазила, но потом вспомнила, как сама при Катерине доставала аптечку и искала жаропонижающее, когда отец болел.
– Отлично, все необходимое есть! – обрадовалась Катерина.
– Что ты хочешь делать? – насторожилась я.
– Обработать тебе ссадину.
Я было дернулась встать из-за стола, но брюнетка вдруг прикрикнула:
– Сидеть! – А потом тише добавила: – Не бойся, больно не будет.
Катерина аккуратно обрабатывала мне ссадину, а я время от времени лишь морщилась, стараясь особо не пялиться на лицо брюнетки. Но все-таки успела разглядеть, что у нее очень необычные глаза. До этого мы оба раза встречались только в вечернее время, и мне казалось, что Катерина обладает карими глазами. Но при дневном свете они оказались ореховыми с окрашенной внутри в желтый цвет радужкой.
– Отец говорил, что ты президент ученического совета в твоей элитной гимназии… – начала Катерина.
– Так и есть, – сдержанно отозвалась я. – Только она у меня не элитная. Гимназия как гимназия. Пошла в ту, что ближе всего к дому.
Катерина как-то странно усмехнулась и продолжила:
– Думала, ты вся такая важная припевочка, а ты оказалась нормальной девчонкой. И в драку, если что, полезешь.
– А я думала, у тебя губы накачанные. И зубы вставные.
– Нет, у меня все свое, – широко улыбнулась девушка. Мой тон ничуть ее не обижал. – Ты вообще в курсе, сколько виниры стоят? Мне они не по зубам, – скаламбурила Катерина и взяла новый чистый ватный диск.
– Ай! – поморщилась я. – Щиплет! По-твоему, лезть в драку для девчонки – это нормально?
Сама-то я такие методы точно не разделяла. И если бы не Ирка…
– По-моему, это в пределах нормы, – беспечно пожала плечами Катерина. – Я в школе несколько раз дралась.
– Я почему-то не удивлена, – не удержалась я от колкости. – С кем дралась? С парнями или девчонками?
– Чаще всего с родителями, – ответила Катерина, взглянув мне в глаза.
На мгновение я смутилась, стало не по себе. Но все-таки выдержала взгляд брюнетки и постаралась придать голосу максимум равнодушия.
– Весело у вас было.
– Ты даже не представляешь себе, насколько, – согласилась Катерина. – Мои родители последние пьяницы, даже говорить о них не хочу.
Будто кто-то ее заставлял рассказывать о своей семье. Я тоже не горела желанием вести беседу о родителях-пьяницах этой девицы, которая, возможно, в скором времени переберется в наш дом и станет моей мачехой.
– Да, не всем везет родиться в золотой люльке, – вздохнула брюнетка. – Зато отличный урок на всю жизнь. Я решила, что ни за то не повторю участи своих родителей. Хочу выбиться в люди.
– Танцевать на барной стойке – это выбиться в люди? – снова не сдержалась я. Возможно, мой вопрос прозвучал резко. Но всякий раз при воспоминании о работе Катерины, перед глазами вставал этот позорный коллаж, над которым потешались одноклассники.
– Ничем непристойным я не занималась, – жестко сказала Катерина. – Я ведь тебе уже говорила об этом. Все в рамках приличий. Мне с детства нравилось танцевать, но школу искусств я посещать не могла. Я самоучка. Хотела поступать, но…
– Но не поступила. Ты уже говорила, – перебив, напомнила я.
Катерина, закончив, убрала вату и перекись обратно в аптечку и отошла к шкафчикам.
– Тяжело работать в том месте, к которому у тебя душа не лежит, – обиженным голосом сказала брюнетка. – А еще тяжелее, когда рушатся твои мечты.
Катерина замолчала. Я тоже ничего не говорила. Вскоре мне надоела эта затянувшаяся неловкая пауза, поэтому я все-таки признала:
– Суп был вкусным.
Катерина обернулась и просияла. Какая отходчивая!
– Я училась в техникуме пищевой промышленности. И у меня по щам всегда были пятерки, – процитировала она Тосю Кислицыну из «Девчат».
Катерина так искреннее обрадовалась моей похвале, что я не удержалась и улыбнулась ей в ответ.
Брюнетка все-таки взяла со стола мою пустую тарелку и понесла ее к раковине.
– Ты бы могла работать по профессии и стать классным поваром, – сказала я.
– Я ненавидела техникум, – возразила Катерина. – Пошла туда учиться, потому что к дому ближе всего. Как ты в свою элитную гимназию.
Мне показалось, что произнесла она это с издевкой.
– Вы с папой куда-то сегодня идете?
Я спросила это буднично, меня давно не задевало, что отец не уделяет мне время. Привыкла. Перевела тему разговора лишь потому, что надоело слушать о разбитых мечтах Катерины. Но брюнетка повернулась ко мне с таким жалостливым видом, что мне стало не по себе. Видимо, она решила, что я так сильно ревную папу, что никуда его не отпущу… Будто он спрашивает моего разрешения.
– Да, мы идем ужинать. Вера, твой отец тебя очень любит. И из-за того, что у него теперь есть я, он не станет относиться к тебе как-то по-другому. Просто мужчины обычно более сдержанные в проявлении эмоций, и если тебе кажется, что он холоден…
– К тебе он тоже холоден?
– При чем тут я? Я – совсем другое! – возразила Катерина. – Поверь, тебе очень повезло жить так, как ты живешь сейчас. Сыта, одета, обута… Вот мои родители живы, но для меня уже давным-давно мертвы. Это так страшно. Вряд ли ты меня поймешь…
Она отвернулась и принялась греметь грязной посудой. По-хорошему, мне нужно было уйти в свою комнату, но я почему-то оставалась сидеть на месте, наблюдая за каждым движением Катерины. В ту секунду испытала странное состояние дежавю. Конечно, Катерина была совершенно другой, но сейчас она совершила такой привычный маршрут от раковины к шкафчику, так же протерла тарелку полотенцем и так же, как и мама, нервным движением убрала выбившуюся прядь за ухо… Господи, ну почему она свалилась на наши головы?
- Мои родители тоже живы, но их будто нет, - сказала я, поднимаясь из-за стола. – И всё эти «сыта, одета, обута» не делают меня намного счастливее. Ты права, вряд ли мы друг друга поймём.
Жалостливый вид брюнетки стал ещё больше раздражать.
- Вера, всё будет хорошо! – выкрикнула мне вслед Катерина, когда я вышла из кухни. – Счастье всё равно придёт!
Глава десятая
Глава десятая
В комнате вдруг стало невыносимо душно. Я перевернулась на спину и принялась, как рыба на берегу жадно хватать воздух раскрытым ртом. Сердце отчаянно толкалось в груди. Такое уже случалось пару раз после побега матери. Чувствуя, как подкатывает тошнота, я зажмурила глаза. Нужно успокоиться и подумать о чем-то хорошем. Только о чем?
Я слышала, как Катерина включила какой-то ситком, и закадровый глупый смех просто выводил из себя. Нет, я не могла перестать думать о маме. Уже давно я не возвращалась мыслями к ней, но Катерина на кухне невольно напомнила о прошлой жизни. Почему-то Софья Николаевна никогда не вызывала подобных ассоциаций, быть может, потому что тетка и любимая женщина моего отца – это не одно и то же?
Мама и Катерина были совсем разными и внешне, и по поведению. Мама, несмотря на всю женственность и грацию, по мироощущению напоминала восторженного подростка. Шумная, несерьезная, охочая до всего нового. Она точно так же металась по кухне от шкафчиков до раковины с полотенцем через плечо и возбужденно сообщала: «А завтра пойдем ужинать в ресторан!» Или: «Почему бы нам на следующих выходных не махнуть загород с палатками?» Папа только улыбался и на все соглашался. Я долгое время думала, что у них все хорошо. Видимо, они мастерски скрывали от меня свою нелюбовь.
Она уехала так быстро. И, если честно, все те события похожи на какой-то страшный глупый сон. Будто такого не могло произойти с нами наяву, нет. Казалось, что вот-вот я проснусь, и все по-старому. Пусть не всегда гладко, но все же мне нравилось, как текла моя прежняя жизнь. И хотя я чаще видела родителей Ирки и Дани, чем своих, меня грело, что мама и папа вместе. В выходные мы можем собраться втроем за завтраком или махнуть с палатками загород.
А мама… Она не звонила уже больше месяца. Только изредка кидала сообщения с вопросом «Как ты?», а я, обидевшись, отвечало сухо и немногословно. Мама будто не замечала моей обиды, и это еще больше ранило. Неужели она так отдалилась от меня, что не могла разглядеть моих сигналов? Я помню ее красивые руки и длинные пальцы с кольцами. Только с не такими, как у Циглер, которыми до крови исцарапать можно. Мамины кольца тоненькие, золотые… Она здорово играет на фортепьяно, хотя все детство делала это из-под палки. Мой дедушка, будучи в то время известным музыкантом, пророчил ей большую карьеру.
Когда мама забеременела в семнадцать, строгие родители были категорически против ребенка и избранника дочери – студента, приехавшего покорять столицу. Тогда мой папа уговорил маму сбежать в город к тетке, которая его воспитывала. Зная маму, тогда она наверняка приняла это предложение с восторгом, ведь впереди маячила ненавистная консерватория и расписанная родителями не ее жизнь. Мама и папа сняли в нашем городе комнату, отец перевелся на заочное и ездил в столицу только на сессии… Когда прошла их любовь? Когда мама, оборвавшая всякую связь с родителями-тиранами, в один день узнала, что они погибли в автокатастрофе? Или когда осознала, что консерватория, возможный успех, жизнь в столице – не так уж плохо по сравнению с пеленками, яслями, моими бесконечными простудами… Конечно, тетя Соня нам помогала, но у нее, помимо отца, были и свои дети... Кажется, мама винила во всем случившемся отца. И почему так бывает: кто-то, преодолевая вместе все трудности, любит всю жизнь, до финишной прямой; а у кого-то чувства вдребезги почти на самом старте. А, может, и не было между ними большой любви? Я – то, что удерживало их эти несколько лет вместе. Удерживало и давило, тянуло вниз… Обуза.
Сейчас мне казалось, что стены, качнувшись, стали сужаться. Еще немного, и меня расплющит. Тягостные чувства, запах приторных пионов в квартире, чужой закадровый смех. В какой-то момент, одурев от одиночества, я вскочила с кровати и из своей комнаты проскользнула в коридор. Схватив ключи, вышла на лестничную клетку. Во двор спустилась в тех же пижамных шортах. Меня тут же окружили ребята, игравшие в прятки. Требовательно потянули за подол домашней майки. Как-то раз, от нечего делать, мы с Иркой помогали малышне строить снеговика, видимо, с того дня они приняли меня за свою. Сначала я долго отнекивалась, но потом согласилась с ними поиграть.
– Хорошо. Кто галит?
– Она! – один из мальчишек указал на забавную рыженькую девчонку. Я ведь даже их имен не запомнила, в то время, как они радостно выкрикивали мое.
– Считай до ста! – приказала я.
– Так долго? – удивилась девочка.
– Конечно! Столько желающих играть. Нужно, чтобы все успели спрятаться.
– Один, два, три, четыре… – закрыв ладонями глаза, начала девчонка.
Все бросились врассыпную, и я быстрым шагом направилась в сторону деревянного замка. Он не пользуется спросом у малышни, поэтому это отличное укрытие. Взбежав на второй этаж, я выдохнула:
– Так и думала! Признавайся, тебя выселили из настоящего дома?
Никита, прислонившись спиной к стене и откинув голову, лишь поморщился. Не стал вынимать из ушей наушники. Тогда я прошла вперед, но на сей раз Яровой и не думал убирать вытянутые ноги, давая понять, что сегодня он не в настроении разделить со мной убежище. Но как бы не так! Мне некуда, а главное, не хочется возвращаться. Пришлось садиться рядом с ним. В наушниках Никиты гремела музыка. Я молчала, сложив руки на коленях. Еще несколько недель назад, до того, как в моей жизни не начали происходить странные события, ни за что бы не села рядом с Яровым. И из гордости не заговорила бы первой… А тут будто больше не выдержала, сломалась. Никита был задумчивым и хмурился. На меня не смотрел. Лишь спустя пару минут все-таки покосился в мою сторону и, выключив музыку, поинтересовался:
– Кто тебя так отделал?
– Циглер.
– Неплохо!
– Видел бы ты Ирку, – вздохнула я. – У нее такой фонарь под глазом!
– Ясно.
Никита даже не поинтересовался, из-за чего у нас произошла драка. Я бы на его месте от любопытства сгорела. Вот Данька, наверняка, для Иры устроил дома допрос с пристрастием. А этот… Или он прикидывается, или ему правда давно не интересно, что происходит в моей жизни.
– Ты снова поссорился с отчимом?
– Ага.
– У меня тоже скоро будет мачеха, – не выдержала я. Эта Катерина вместе со своим дурацким супом, как и мама, не выходила из моей головы.
– Правда?
Никита посмотрел на меня. Почему-то не верит. Он всегда щурится, когда сомневается в чьих-то словах. Отлично помню эту его привычку.
– Да. На вид – моя ровесница. На внешность – типичная инстаграмщица. Она в поисках себя, но до этого танцевала в баре, развлекала пьяных посетителей. Как тебе выбор моего папочки, м?
Никита только пожал плечами. Теперь одноклассник поглядывал в оконный проем, за которым шумела зеленая листва, и раздавались детские крики. Игра в прятки была в самом разгаре.
– Я думала, хватило с меня того мексиканца, – продолжила я. – Ты не понимаешь, как это стремно, когда вокруг тебя ни одного взрослого здравомыслящего человека, кроме тети Сони, которая приходит раз в неделю по вторникам. Как стремно чувствовать себя ненужной. Стремно стесняться своих родителей. Стремно, когда ты для мамы будто младшая сестра, которая мешает ей жить и тусоваться. Стремно в одно утро проснуться и узнать, что тебя променяли на какого-то молодого парня, который живет на другом конце света. Которого она даже никогда в глаза не видела. Стремно после отъезда верить, что мама сможет еще вернуться. Что она все осознает, что она соскучится, будет часто звонить… – Я почувствовала, что уже не управляю собственным голосом. – Почему она не звонит мне, Никит? Я так скучаю!
Под конец голос все-таки сорвался. Никита вместо ответа обхватил мою голову рукой и прижал к своей груди. И я почувствовала уже забытый, но некогда родной запах – свежевыстиранного белья, горьковатой скошенной травы и летнего утра.
Я сглотнула подступивший к горлу комок слез. Вот это прорвало! Перед Яровым даже как-то неудобно стало.