«Обязательно надо ходатайствовать о награждении…»
Топпоев должен был выехать в Беломорск в штаб партизанского движения. Часть дороги Еремин предполагал проехать с ним вместе. И сейчас, увидев входившего в землянку Андрея, вместо приветствия, спросил:
— Куда вы исчезли? Я думал, вы уже в Беломорске? Не знал, что задержались здесь, а то вылетели бы вместе с вашей женой. Ее сегодня отправили на самолете в госпиталь.
Андрей судорожно провел рукою по лбу.
— Мою жену? — Он, казалось, не понимал, что говорил ему капитан.
— Ее освободил старший лейтенант Марин, — поспешил сообщить Еремин. — Вчера ночью ее привезли в отряд раненой, а сегодня утром вызвали санитарный самолет и отправили в Беломорск.
— Ранена?.. Жива?.. — только сейчас Андрей понял, о чем говорил капитан. Как он хотел в это верить… Но часы, снятые врагом с руки Саши, стучали у него на груди. Слова о ее пленении до сих пор звучали в его ушах. И все же радость сильнее и сильнее охватывала Андрея, вытесняла сомнения.
Еремин подошел к нему и протянул руку:
— Вижу — сообщил вам хорошую новость. Я очень рад, очень, что вашу жену освободили…
* * *
Было еще совсем темно, когда Андрей приехал в Беломорск, и хотя хождение по улицам разрешалось с шести утра, решил ждать рассвета на вокзале. «Не пустят сейчас к Саше», — думал он и в нетерпении бродил по перрону, потом зашел в зал ожидания. «Может быть, пройти в госпиталь и попросить дежурного? Пусть ей только передадут, что я приехал… Нет, сразу ей этого не скажут…»
Андрей прошел в агитпункт. Здесь было так же много военных, как и в зале ожидания. Возле длинного стола, на котором лежали журналы и газеты, освободилось место. Андрей занял его и стал перелистывать журнал «Красноармеец». Он листал, не останавливаясь ни на одной странице.
— Товарищи, свежие газеты! — девушка в военной форме без знаков различия шла к столу с целой кипой газет. Перебрасываясь с пассажирами шутками, предлагала: — Шахматы, шашки, домино можно получить у меня.
Желающих не оказалось. Все углубились в чтение.
Взяв фронтовую газету, Андрей пробежал глазами сводку. Она была краткой: на всех фронтах существенных изменений не произошло. Он прочел описание боевых эпизодов, показания пленных, корреспонденции с Карельского фронта.
Дальше читать Андрей не мог. Скорее в госпиталь!
Увидеть Сашу, сейчас, сию минуту. Сказать… Нет, ничего не говорить… только увидеть!
Андрей вышел в город.
Рассветало. По одной стороне улицы стояли невысокие дома, по другой тянулся забор, отделявший вокзальные постройки. За ним лежали железнодорожные пути… По мощенной булыжником улице двигались легковые и грузовые автомашины. На чистом небе ярко горела утренняя звезда.
Застегнув полушубок, Андрей зашагал вдоль улицы. Нога болела. Ранение, полученное еще во время службы в погранвойсках, давало себя знать. Сейчас увидит Сашу! Радость перемешивалась с тревогой. Ведь он, в сущности, не знает, в каком она состоянии. Ее допрашивали… Саша была в руках немцев — это самое страшное. Ему стало вдруг жарко. Наклонив голову, угрюмый шел по улице, толкая встречных, не слыша их замечаний.
На переезде у шлагбаума стояла женщина с фонарем. Андрей подумал: не в ту сторону пошел.
— Прямо по шоссе, — объяснила ему женщина, — как пройдете мост, направо за домами увидите большую школу. Это и будет госпиталь.
Вначале Андрей пошел так быстро, как только позволяла больная нога, но чем ближе подходил к мосту, тем медленней становились его шаги. «Постою здесь немного, — подумал он, — рано еще». Облокотившись на перила, стал смотреть вперед на падун. Бурлящая вода в облаках мельчайших брызг скрывалась подо льдом.
— Эй, товарищ! — окликнул его часовой. — Стоять здесь не разрешается.
Андрей молча пошел дальше. Еще с моста он увидел госпиталь. Повернув направо, вскоре вышел на Школьную.
Парадная дверь большого двухэтажного здания была полуоткрыта.
Андрей вошел. К нему, гулко стуча сапогами, приблизилась девушка-дневальный.
— Мне надо увидеть жену, — проговорил Андрей, не дожидаясь вопроса. — Доложите дежурному врачу.
— А кто вы такой? — спросила она, глядя на его взволнованное лицо.
— Я?.. Партизан… Жена доставлена сюда… раненая…
— Оно и видно, что партизан: ворвался в госпиталь, как в немецкий окоп, — осмелела дневальная, заметив входившего рентгенотехника, сутулого человека в военной шинели. — Товарищ Королев, вот ворвался этот гражданин… — Девушка с нескрываемым превосходством посмотрела на Топпоева.
Андрей вскипел.
— Позовите дежурного, — еле сдерживая раздражение, сказал он.
— Вы что хотите? — мягко обратился к Топпоеву Королев.
Увидев на углах воротника Королева «кубики», Топпоев объяснил, зачем он пришел в госпиталь.
— Дежурный врач где? — спросил Королев у дневальной.
— Наверху, Виктор Андреевич.
— Я сейчас попрошу спуститься сюда дежурного врача, — пообещал Королев и поднялся на второй этаж.
— Домой, Катя? — обратился он к спешившей ему навстречу девушке.
— Да, закончила дежурство.
— Внизу какой-то гражданин хочет видеть начальника госпиталя или дежурного врача. Просит свидания с женой. Узнайте, Катя.
— Хорошо, Виктор Андреевич, — ответила Катя и пошла к лестнице.
Топпоев нетерпеливо ждал в коридоре. Услышав шаги, обернулся. К нему, прихрамывая, подходила медицинская сестра. Девушка показалась ему знакомой, она тоже, глядя на него, старалась что-то вспомнить.
— Скажите, товарищ, где мы с вами встречались? — спросила Андрея Катя.
Топпоев шагнул к Кате, собираясь напомнить ей о встрече.
— А! Так это я с вами ехала на шестую заставу?! — воскликнула вдруг Катя и протянула Топпоеву руку. — Помните? Ведь будто бы совсем недавно было… — Она грустно улыбнулась. — Да, по времени-то и действительно не так уж это было давно…
— Жена у них здесь раненая лежит, — вмешалась в разговор дневальная. Ей неловко было, что она так грубо поступила с этим партизаном.
— В какой палате? — быстро спросила Катя, но махнула рукой. — Это я машинально спросила — женская палата у нас пока одна. Я сейчас пойду посмотрю. Как ваша фамилия? Я ведь не знаю вашей фамилии.
— Топпоев. Жену зовут Александрой.
— Саша Топпоева ваша жена? — воскликнула Катя. — Саша у нас лежит в отдельной комнате. Сейчас я узнаю, проснулась ли?
— Вы не сразу ей говорите… — удержал Топпоев Катю за руку. — Видите ли… Как бы вам объяснить… Я ведь попал к финнам…
— Позвольте, так это о вас вчера говорил товарищ генерал?
— Какой генерал?
— Вчера к Саше приезжали двое из штаба партизанского движения. Красивый такой генерал и с ним штатский, из партизанского штаба… Обещали срочно вызвать вас сюда… Еще приходил партизан Карякин… Ну, да Саша сама вам расскажет, — и, махнув рукой, девушка побежала по коридору.
Волнение Андрея возрастало с каждой секундой. «Сколько ей пришлось выстрадать! Я даже не спросил, что с ней? — упрекнул себя Андрей и похолодел: — Раз вызвали самолет…»
И, сам того не замечая, метался по длинному коридору госпиталя.
О Топпоевой в штаб фронта сообщил полковник Усаченко. В его докладе говорилось и об Андрее Топпоеве, особо был отмечен разгром финского лагеря военнопленных в ночь на седьмое ноября. Полковник Усаченко ходатайствовал о награждении Топпоевых орденами Ленина.
Саша ждала Андрея. Он на свободе — сказали ей еще в пограничном отряде. Но никаких подробностей о муже она не знала, не знала и о случае с часами.
Вчера, навестив ее, член Военного Совета Карельского фронта пообещал немедленно вызвать Андрея в Беломорск. Подробно рассказал и об Игоре: его подобрали обмороженным и доставили в одно из подразделений. Мальчик жив, поправляется, и его тоже привезут в Беломорский госпиталь. И Саша ждала их обоих ежечасно, ежеминутно. Всякий раз, как только открывалась дверь в палату, она приподнимала голову, еще больше бледнела.
Лежала она в светлой уютной комнате. На этажерке в углу — цветущая примула. На тумбочке у кровати стояла настольная лампа с небольшим оранжевым абажуром, бутылка вина, открытая коробка печенья.
Когда Катя входила в палату, первое, что ей всегда бросалось в глаза, — это забинтованная Сашина голова. И каждый раз она вспоминала Шохина и тот вечер, когда его привезли в этот госпиталь. Она не могла забыть устремленный на нее, точно пронизывающий взгляд единственного глаза, полураскрытый рот с запекшейся на губах кровью…
Как только за Катей скрипнула дверь, Саша открыла глаза…
— Я пришла с радостью…
— Андрей?! — попыталась приподняться Саша.
— Да, он здесь, — стараясь успокоить ее, проговорила Катя.
— Зовите, его! Скорее!
Ожидание показалось Топпоеву слишком долгим. Он не понимал, о чем спрашивает его дежурный врач, несколько раз повторивший свои вопросы. Машинально надевал халат, поглядывая на лестницу.
— Недолго, пожалуйста… Она слаба… — крикнул вдогонку дежурный врач, когда Андрей бросился навстречу показавшейся на площадке Кате.
Перескакивая через несколько ступенек, Андрей не заметил, как споткнулся, ушиб колено, толкнул встречного санитара. Катя опередила его, она тоже очень волновалась…
— Вот здесь! — показала она на дверь и скрылась в противоположной комнате.
Оставшись один, Андрей перевел дыхание, провел рукой по волосам и шагнул в палату. Войдя, остановился у порога, не выпуская дверной ручки. Забинтованы голова, шея… Глаза те же, в них радость и боль.
— Андрей! — донеслось к нему.
Осторожно, на цыпочках, подошел, сел на краешек кровати, склонился к Саше головой. Слабым движением здоровой руки она провела по его волосам. Андрей осторожно взял эту бледную, слегка дрожащую руку и прижал к своей щеке.
— Андрей, — еще тише повторила Саша, — я ничего им не сказала…
— Я знаю…
Да, он знал это. А сейчас все, без слов, говорили ее глаза.
Глава 4
В ГОРОДКЕ НА КЛЯЗЬМЕ
Ночью Синюхин почти не спал, еле дождался утра. Госпиталь показался ему тесной коробкой с наглухо заколоченной крышкой. День и ночь стояло в ушах: «Враг под Москвой! Москва в опасности!» Сейчас же после завтрака он отпросился на полчаса в город, на почту, а сам отправился на вокзал, за восемь километров, даже Шохину ничего не сказал. Может, на вокзале узнает что новое…
С хмурого неба сыпалась на землю снежная крупа. Ветер был холодный, а Синюхин шел, распахнув шинель. Шоссе круто поднималось в гору, но и на подъеме Синюхин не замедлил шаг. Он спешил. С горы, на которой остановился передохнуть, он как бы сквозь кисею увидел этот маленький городок, раскинувшийся на берегу Клязьмы. Черные голые деревья, невысокие постройки, пустынные улицы… Широкое шоссе врезается в город, прячется за деревьями. Базарная площадь отсюда кажется крошечной, сжатой белыми зданиями. Замерзшая река еле видна, она полузакрыта деревьями и складскими постройками. Синюхин поискал глазами госпиталь: вот там, где старинный собор, почти рядом на бугре, и госпиталь — большое красивое здание. Два месяца прожил здесь Синюхин.
На гору въехала машина, замедлила ход. Из кабины показалась голова шофера:
— Если на станцию — садись, подвезу.
Синюхин сел в кабину, угостил шофера табачком.
— Интерес меня взял — такой большой ты мне показался, — подвинулся на сиденьи шофер. — Гляди, почти всю кабину занял, — рассмеялся он. — Из госпиталя? Выписался?
— Не выписали еще, — нахмурился Синюхин. — Только все обещают. Еще комиссия будет, чтоб им пусто было!
— А чего же на станцию?
— Порасспрошу, как там, эшелонов-то много проходит… — И вздохнул: — Неважные дела на фронте.
— Дела поправляются, это ты, браток, не говори. Ростов взяли? Взяли. Генерала Клейста гоним!..
— А Москва?
— Москва, да… — Шофер сжал губы и прибавил скорость. — Серьезное положение под Москвой.
Молчали до самой станции.
У вокзала Синюхин распрощался с шофером и отправился на перрон. Он шел, зорко посматривая по сторонам, расталкивая спешивших к кипятильнику бойцов только что прибывшего эшелона. Одни ругали его, другие сторонились, весело разглядывая. А он шел, широкоплечий, на голову выше окружающих, с достоинством приветствуя встречных командиров.
— Дяденька, вы мою маму не видели? — маленькая девочка дернула за шинель и, подняв голову, посмотрела на Синюхина. В голосе ее был испуг и растерянность.
Синюхин наклонился и подхватил девочку на руки.
— Сейчас найдем твою мамку. Эй, мамки, которая из вас дочку потеряла? — басовито крикнул он.
Пробегавшие бойцы и железнодорожники с любопытством повернули головы.
— Эй, кто дите свое потерял? Отзывайтесь! — еще громче крикнул Синюхин.
Никто не отзывался.
— Где же твоя мамка была? — обратился Синюхин к тихо плачущей девочке.
— Там, — показала она на здание вокзала.
— Пойдем туда, — успокаивающе сказал Синюхин.
В здании вокзала народу было еще больше, чем на перроне. Вдоль стен, на скамейках, на узлах, на мешках сидели женщины с детьми.
— Ира! Ирочка! — донеслось к Синюхину.
Девочка встрепенулась, чуть не спрыгнула на пол.
— Мама!
Заплаканная женщина подбежала к Синюхину и, схватив девочку, сразу же принялась ее шлепать.
— Душу из меня вымотала! Весь вокзал я обегала! Уже в милицию заявила!
— Стойте, мамаша! — Синюхин придержал женщину за руку, но та отодвинулась, сердито сказала:
— За то, что нашел, — спасибо, а дальше уж мое дело, как ее учить. — И потащила девочку к своим узлам.
Внимание Синюхина привлекла огромная, во всю стену, карта. Около нее толпились бойцы. Синюхин пробрался туда. Две линии флажков — красных и черных — зигзагообразно пересекали карту. Черные — хищными щупальцами с двух сторон сжимали Москву.
Синюхин вслух перечитал названия городов и селений вокруг Москвы, занятых немцами. Он не был ни в одном из них, но как они были ему дороги, будто там родился. Ведь и родную Козинку топтали немцы!.. Уехала ли семья, или не успела эвакуироваться? Несколько раз он запрашивал — и все безрезультатно…
«Москва в опасности! — неожиданно раздался в репродукторе голос диктора. — Враг под Москвой…»
Синюхин вздрогнул, оглянулся — кругом напряженные, строгие лица.
— Ни в жизнь фашисты в Москву не войдут! — громко, убежденно сказал он и подошел поближе к репродуктору.
«За четвертое декабря, — продолжал диктор, — нашей авиацией уничтожено шестьдесят пять немецких танков, несколько бронемашин, триста восемьдесят автомашин с войсками и грузами, пятнадцать полевых и зенитных орудий, девять автоцистерн с горючим, сто сорок пять подвод с грузами и войсками, истреблено и рассеяно до двух полков вражеской пехоты и сто пятьдесят всадников…».
«Мало! — с досадой подумал Синюхин. — Надо бы их сто пятьдесят тысяч уничтожить!»
«…С большим успехом действуют в тылу фашистских войск партизаны Карелии, — услышал Синюхин и еще больше сосредоточился. — Партизанский отряд под командованием лесничего товарища 3. за последнюю пятидневку ноября истребил до семидесяти вражеских солдат. Отряд совершил нападение на лагерь фашистских резервистов…
Партизанский отряд товарища Д. успешно уничтожает автомашины с боеприпасами и живой силой противника. Партизаны минировали ряд участков дороги, по которой немецко-фашистские войска получали боеприпасы и продовольствие. Благодаря боевым действиям партизан, финские части в течение нескольких дней не получали снарядов, патронов и продовольствия…»
— Ого! Неплохи дела! — вслух подумал Синюхин и рассмеялся. — Ну, а под Москвой… — Он снова подошел к карте, даже зубы сжал при виде черных клещей, охватывающих столицу. Нет! Нельзя ему ехать сейчас на свою пограничную заставу. Надо к Москве проситься. Москву оборонять!
Теперь скорей в госпиталь, рассказать все Петру… Направился было к двери, но остановился. Что же это он? Даже не расспросил, откуда пришел этот эшелон, куда едет.