— И ждите меня у грота «Лунный камень». На сиденье положите свежую герберу в белой бумаге.
— Бу сделано!
— Молодцом.
— Николай Иванович передал саквояж, я все устроила, как вы просили, — доложила секретарша. — Вещи к вам поставила… Машу отпустила. Звонков серьезных не было.
— Отлично, — Даль потер руки. — Пойдемте, Зиночка. Поможете мне разобраться.
Крапивин подхватил булку с блюда, припомнив, что сегодня не завтракал и даже не обедал. И, вгрызшись в нее зубами, прошел в кабинет.
— Может, чаю вам, Даль Олегович? — побеспокоилась сердобольная Зина.
Он лучезарной улыбкой одарил подчиненную:
— Разберемся с делами — и я отвезу вас обедать. Да, подшейте на досуге, — Даль отдал секретарше подписанный моной Камаль документ о неразглашении. — Так, что тут у нас?
Зина постаралась. Дамские вещи были разложены на столе аккуратными стопками, рядом стояли открытый пустой чемодан и шляпная коробка с капором.
— Юбка, две блузки, платье… Все чистое, выглаженное, вы не сомневайтесь. Пелерина на цигейке. В Эйле сыро в это время просто ужасно, бр-р, — секретарша передернула плечиками. — А чулки и белье я купила новые, но неброские. И туфли тоже. Неприятно в чужой пот наступать. И вот еще, — Зиночка зарделась, вытаскивая из-под белья коробку с духами. — Недорого совсем, такие любят провинциальные учительницы.
«А ведь Алиса и была провинциальной учительницей, пока не погибла…» Крапивин нагнулся над ящиком письменного стола, чтобы Зина не поняла, что с ним происходит. Полезных вещей тут было не меньше, чем в столе у Гюльши. Комиссар выбрал пару паспортов и вручил секретарше коробку с дорогими духами.
— Вы отлично справились, Зина. И у меня для вас подарок. Вообще-то я собирался вручить его в день коронации, но там соображу что-то еще…
Восторженно ахая, девушка развязала пышный бант и залюбовалась золотыми каракками, украшающими белую коробку.
— Но… это же ужасно дорого!
— Смелее.
Зина вытянула граненый флакон из бархатного нутра. Принюхалась к аромату. Пробкой нанесла духи на запястья и за ушами.
— Спасибо, Даль Олегович! Я все для вас сделаю.
Он изогнул бровь.
— Ну, хорошо… Садитесь на диван и расстегните блузку.
Личико Зины залилось свекольным румянцем. Она зажмурилась, стремительно задышала и, откинувшись на лоснящиеся черные подушки, стала одну за другой расстегивать пуговички.
Вид простенького полотняного корсета почему-то вызвал в Дале отвращение. С другой стороны, Зина живет на одно жалованье, содержа к тому же больную мать и брата-гимназиста.
— Вы меня неправильно поняли. Не надо целиком раздеваться. Выпростайте плечо.
Секретарша послушалась. Комиссар сбрызнул ей руку духами и воткнул «искоростеньскую иглу».
Глаза и губы Зиночки распахнулись, но почти сразу она завалилась на бок, уложив руку под щеку и подтянув колени к подбородку. Даль благородно укрыл девушку пледом и, пока она спала, успел умыться, побриться и сменить рубашку на свежую.
В отличие от Гюльши, Зина очнулась не сразу. Крапивин успел спрятать «иглу» и привести блузку девушки в относительный порядок.
— Ой, сморило меня! Простите, Даль Олегович! И сон какой снился… неприятный.
— Ничего-ничего. Вы трудились сегодня, как пчелка. Можете и отдохнуть.
— Значит, вы не сердитесь? Ой, плечо-то как болит… И на блузке кровь!
Даль взял девушку под локоть:
— Всего-то капелька. Зацепились где-нибудь. Давайте, Зиночка. Я умираю с голоду.
Крапивин повез секретаршу в «Лунный камень», тот самый, у которого назначил встречу Игорьку. Несколько узких, как печные трубы, домов — наполовину каменных, наполовину деревянных, с облезающей яркой краской — стояли так близко к берегу Глинки, что едва не сползали в воду. Ресторанчик располагался в одном из полуподвалов и был оформлен под старинный грот: романтичный мрак, едва разбавляемый фонарями на столиках и в стенных нишах, сырые своды, неровный пол, привкус вина и гнили в воздухе. Но хорошая недорогая кухня и богема делали «Лунный камень» одним из наимоднейших мест в столице. Меценаты, импресарио, признанные и непризнанные гении, критики, кокотки, топтуны, поклонники — жизнь била ключом. И простому смертному с улицы просто указали бы на двери. Но Даль не был простым смертным, потому гостей почтительно препроводили к столику у возвышения, и расторопный половой немедля принял заказ.
Зина с восторгом оглядывалась по сторонам. Ее начальник был очень мил, заказал даме пирожных и вовсе засмущал девушку.
Между тем на край возвышения вышел юноша с копной вьющихся черных волос, в узких черных брюках со штрипками и блузе с отложным воротником. Он поднял скрипку к подбородку и извлек долгую, высокую ноту. Пока зал утихал, держась за уши, кто-то неприметный вынес на возвышение мягкий стул с похожей на лиру спинкой. И тут же гренадерским шагом к стулу проследовала дама в мехах и высокой прическе. Решительно поддернула черную полупрозрачную юбку с треном и взгромоздила на стул ногу в сетчатом чулке. Треснула пропоротая каблуком обивка. Дама обратила к залу набеленное и нарумяненное лицо.
— Жуть… — не воздержался от комментария Даль.
— Это же сама Аграфена Гарпиус! — выдохнула Зина.
На них зашикали. Аграфена продавила комиссара взглядом. Скрипач заиграл что-то соловьиное. И под него заунывным басом, словно вбивая гвозди в головы слушателям:
…И я такая добрая,
Влюблюсь - так присосусь.
Как ласковая кобра я,
Ласкаясь, обовьюсь.
И опять сожму, сомну,
Винт медлительно ввинчу,
Буду грызть, пока хочу.
Я верна - не обману…(1)
Извинившись, Даль оставил Зину внимать и, под сердитый шепот завсегдатаев, похожий на змеиный шип, вышел из ресторана.
Вернулся он, когда Аграфена, иссякнув, обходила зрителей с пахитоской в одной руке и надпитым бокалом в другой, ненадолго присаживаясь на колени к тем, кто совал ей за лиф купюру.
Звякали столовые приборы, бренчала пианола, и можно было разговаривать спокойно.
Комиссар накрыл рукою Зиночкину ладонь:
— Возьмите ключик.
— Золотой?
— От нумеров. Прямо над нами. Отвезете туда багаж и дождитесь меня. Если заметите подозрительное — телефонируйте.
— Хорошо, Даль Олегович.
Секретарша уткнулась носом в платочек. Крапивин приобнял ее за плечи:
— Что с вами, Зиночка?
Девушка всхлипнула:
— Они великие! И тут… я… Мне так стыдно!
Комиссар снисходительно потрепал девушку по щеке:
— Вы куда лучше, милая. Хотя бы потому что не пишете стихов. Впрочем, здешние пииты безопасны и местами забавны. Именно потому мы их не разогнали до сих пор.
Он махнул рукой, подзывая полового. Расплатился по счету и что-то прошептал парню на ухо. Тот подобострастно кивнул, пряча радужную ассигнацию в карман передника, и буквально через минуту явился с тощей книжицей, обрамленной виньетками. Через обложку наискось тянулась кривая чернильная надпись: «Зинаиде от Аграфены на добрую память».
— Не оригинально, зато от души, — хмыкнул Даль. — Это вам, Зина, чтобы скрасить ожидание. И не плачьте больше: вы же знаете, как я этого не люблю.
1. Зинаида Гиппиус
Глава 5
Глава 5
Маскировка была продумана до мелочей. Вплоть до платочка, уголком выглядывающего из-за обшлага жакета.
Широкая сборчатая юбка, прикрывающая рант высоких ботиночек, приталенный серый жакет, сумка на затяжной веревочке, глубокий капор и круглые очки — Алиса сошла бы за кого угодно: за курсистку, гувернантку, провинциальную учительницу, барышню из машбюро. Но только не за государыню.
Даль на локте нес за ней тяжелый плащ-пелерину. Подволакивал правую ногу, опирался на трость со скрытым клинком. И в неуклюжем пальто на ватине, с подкладными плечами; с острой бородкой и обжимающим нос пенсне казался еще более смешным и провинциальным, чем спутница, нахально копируя милейшего доктора Николая Васильевича.
Распогодилось. Но, избегая нежелательного внимания, комиссар приготовил для поездки до пансиона самое неприметное и ободранное из городских авто.
Крапивин ключом отпер заржавленную решетку в сырую арку, от стены до стены почти полностью занятую автомобилем. Бросил пелерину на сиденье. Помог государыне взойти на приступку и расположиться на фиолетовых подушках. Пристроил трость между сиденьями, стянул и уложил пальто. Похлопал по карману с револьвером. Запер заднюю решетку и отомкнул переднюю. Облачился в кожаную куртку. Обмотал кашне шею и подбородок. Сменил шляпу на кепи, опустил на глаза очки и стал похож на образцового шофера.
Поднял верх кузова, заслоняя пассажирку от чужих глаз. Завел двигатель, выехал из обшарпанной подворотни, затормозил и запер решетку за собой.
— С Богом.
И автомобиль влился в городское движение.
Попетляв вокруг «Лунного камня», Даль загнал рыдван между дровяных сараев и провел государыню через черный ход и лестницу для обслуги. Там было тесно, деревянные ступеньки «ходили» под ногами, зато обошлось без ненужных встреч.
Крапивин поскребся в двери:
— Зина!
Секретарша открыла и несколько секунд в изумлении пялилась на него.
— Вас не узнать, Даль Олегович. Входите, пожалуйста. Я все сделала, как вы просили, — она указала на коробки и чемоданы, составленные в углу. Комиссар поцеловал ей руку:
— Замечательно! Закажите нам еды в дорогу и отдыхайте. До среды вы мне не нужны.
Несмотря на неказистый облик, пансион приносил изрядный доход. И чтобы провинциалы подивились столичным чудесам, хозяин установил в каждую комнату механический подъемник, связанный с рестораном. Рядом висели медная травленая табличка со списком услуг, слуховая трубка и сонетка электрического звонка.
«…Кофе. Звонить три раза», — близоруко щурясь, Зина вела пальцем вдоль столбца. — «Ужин»… «Корзинка для пикника»…
Она беспомощно оглянулась на начальника:
— Ох, лучше я спущусь и сама за всем прослежу.
— Минутку.
Держа руку в кармане с револьвером, он оглядел места, где в комнате могли бы скрываться посторонние, но убедился лишь в нерадивости горничных и позволил Зине идти.
Нумер был обставлен с мещанской роскошью: тюлевые портьеры на окнах, герани и ваза с восковыми фруктами на подоконнике. Высокие кресла с полосатой обивкой, вышитые подголовники. Купеческая кровать с горой подушек; строй корморанских кошек на туалетном столике. На вздутых сыростью шпалерах литографии с «Гибелью Одинокого бога» и «Взятием Твиртове». А на противоположной стене «Всадник Роганский на белом жеребце» и «Принцесса Гюльша», совершенно не похожие на оригинал.
Ритуальная лампада-кораблик в углу и кусок обугленной доски: рассмотреть удалось только кудрявую бородку и часть алого плаща. Крапивин потряс головой, и доска пропала. Он досадливо хмыкнул. Там, где времена после Вторжения не притерлись и не обжались толком, могло и вовсе примститься несуразное. Как, например, подземный поезд, в клубах черного дыма вылетающий из-под земли и через какое-то время ныряющий обратно.А ведь инженеры доказали, что на сырых грунтах столицы при современном уровне прогресса существование подобного невозможно.
— Ну вот, — комиссар щелкнул крышкой карманных часов и сверил их с каминными, которые несла в корзинке фарфоровая «девушка с фруктами». — У нас больше часа времени. Отдохните.
— Я не устала.
Алиса сняла капор и уродливые очки и подошла к стене, стараясь разглядеть эстамп через бликующее стекло.
— Гэлад, побивающий Одинокого Бога, — произнесла она отстраненно. — Народная память весьма избирательна, возводя в герои не тех, кто на самом деле этого заслуживает. Феликс Сорэн, вы его помните?
— Не имел чести встречаться.
Но был наслышан. Поговаривали даже, что истинной причиной безобразных истерик мессира Халецкого в Круге была его стойкая ревность к покойному.
— Жаль. Он был хорошим человеком. И умер, защищая меня.
Алиса наискось провела ладонью по стеклу — как по щеке.
— Не думайте об этом.
— Я не думаю. Оно приходит само. Как текст, который хочет на бумагу, и если его не записать, может разорвать тебя изнутри. Это как плясать с горячей картофелиной за пазухой.
Если бы государыня плакала или билась в истерике, Даль нашел бы, чем ее утешить. Но Алиса говорит обыденно: как о том, к чему привыкла, притерпелась, с чем приходится жить. И ее открытость делала комиссара беспомощным.
Шурша юбками, государыня обошла комнату. Подобрала оставленную Зиной книгу.
— Так вот что сейчас читают!
Бросила Гарпиус в камин. Поворошила кочергой. Глухо закашлялась.
Поднося ей воды, Даль отметил красные пятна на скулах, блестящие глаза и потрескавшиеся губы.
— У вас жар. Нельзя отправляться в поездку в таком состоянии. Добегались в тапочках! — болезнь — слишком простое и удобное объяснение. И потому никуда не годилось.
— Я не буду вам обузой.
— Конечно.
Комиссар отобрал кочергу. Усадил женщину на низкий диванчик и вытряхнул на стол запасы мессира Веска. Выковырял из ваты холодный градусник.
— И всем по порядку дает шоколадку, и ставит, и ставит им градусники… — пробормотала Алиса. Крапивин мимолетно улыбнулся:
— Добрейший Николай Васильевич… Он в этом разбирается. Ну-ка, суньте подмышку и плечом прижмите как следует. А я отвернусь. Хитрить не вздумайте!
— Ладно.
Комиссар засек время по часам и, сверяясь по списку, стал изучать склянки и пузырьки.
— Давайте, — сказал он через пять минут и, не поворачиваясь, протянул руку. Алиса сунула ему согревшийся градусник. Крапивин поднес его к глазам. Потом встряхнул и убрал на место. Заставил государыню выпить стопку растворенного в воде хинина. И заказал в нумер холодного чаю с лимоном.
Почти тут же вернулась Зина с обвязанной белым платком корзиной. Из-под платка торчала осургученная голова бутылки.
— Я взяла бланш-лили, курицу в брусничном желе, белые булки и немного сыру.
— Поставьте на чемоданы и идите сюда, — раздраженно прикрикнул Даль.
Секретарша склонилась над государыней:
— Даль Олегович, подайте одеколон. И клюквенного морсу прикажите.
Она сбрызнула Алисе виски и запястья и легонько помассировала, разгоняя кровь. Сунула подушки под спину, расстегнула пуговички на горле. Нацедила морс в тонкостенный бокал и придержала у губ государыни:
— Пейте по трошечки.
— Ловко вы управляетесь, Зина, — одобрил комиссар. Она повернула голову:
— Приходится.
— Вы не обидитесь, если я попрошу проводить нас на вокзал? Неловко получается: обещал свободный вечер…
— Да что вы говорите такое, Даль Олегович! — возмутилась девушка, брызгая одеколоном на платок и укладывая его на лоб Алисе. — И без того сегодня раньше освобожусь.
— Я прикажу Игорю довезти вас домой. И вот еще что, — Крапивин потупился неловко. — Книга, вам дареная, сгорела. Но я клянусь доставить новые. Надписанные любыми пиитами, каких пожелаете.
Он кинул взгляд на каминные часы:
— Звоните коридорному. Пускай снесет вещи вниз.
Игорек доставил их к поезду степенно и солидно, как и положено извозчику, у которого не свербит шило в заднице, зато есть жалость к лошадке и возку. И пусть те не новы и неказисты, зато досмотрены и ухожены. Хотя Даль подозревал, что порученец мгновенно выйдет из образа и станет форсить перед Зиной, едва избавится от недреманного ока начальства.
Сам он сидел рядом с государыней, глядел на цветок, обернутый белой бумагой, у нее на коленях; держал Алису за руку, как и положено обожающему жену провинциальному супругу. И мог сколько угодно оправлять на ней пелерину и целовать полоску кожи между рантом перчатки и манжетом. Вот только присутствие расторопной секретарши разломало хрупкую доверительность между Алисой и им самим, видимо, уже навсегда.
Потому когда экипаж выехал на шумную площадь перед вокзалом и пора было высаживаться, комиссар испытал облегчение.