— Эм… извините, — окликнула я.
Она резко выпрямилась и испуганно посмотрела на меня.
— Простите, что напугала вас, — пробормотала я.
Она покачала головой, словно пытаясь взять себя в руки, и повернулась ко мне лицом.
— Ничуть. Могу я вам чем-нибудь помочь?
— Я ищу пастора, — сказала я ей.
Она кивнула, ее губы слегка изогнулись.
— Преподобного Флетчера, моего мужа, здесь нет. — Она вдруг забеспокоилась. — Он должен был вас ждать?
— Нет, нет, — заверила я ее, качая головой. — Я решила заскочить. Вообще-то, я в Магдалене недавно, и он даже меня не знает.
Она прислонилась бедром к столу, потеряв озабоченный вид, ее лицо снова стало дружелюбным, и она спросила:
— Может, я смогу помочь. Или я могу оставить сообщение для него или назначить встречу, если вам нужно с ним поговорить.
Я сделала шаг вперед, глядя на жену пастора, зная, что женщина, стоящая за таким мужчиной, вероятно, тоже хорошая.
Или даже лучше.
— Думаю, может, вы сможете помочь, — сказала я.
Ее дружелюбный взгляд стал более дружелюбным, когда она предложила:
— Попробую.
Я кивнула и, как ни странно, обнаружила, что не знаю, куда деть руки. Как будто я была на собеседовании, приехала сюда в поисках работы, но недостаточно себя проявила, и даже не представила свое резюме.
Я сложила руки перед собой.
— Хорошо, как я уже упоминала, я только что переехала сюда, однако, я… ну… — я облизала губы, сжала их, прежде чем признать, — финансово независима.
Она кивнула, видимо, восприняв это признание как должное, и сказала:
— Добро пожаловать в Магдалену.
— Спасибо, — пробормотала я, прочистила горло и продолжила, — я здесь, потому что подумала… Ну, это церковь, и я подумала, что церкви нужны волонтеры, а я не работаю, и мне не нужно, и я действительно не знаю… — я замолчала, потом встрепенулась и начала снова, — в общем, я знаю, как обращаться с компьютером, и действительно организованна…
И снова мне пришлось остановиться, потому что я не могла придумать никаких других навыков, которые бы у меня были.
Поэтому я была вынуждена слабым голосом закончить:
— Вам не нужен кто-нибудь, чтобы помогать здесь?
Она улыбнулась, и я поняла, что осторожность и нежность, с которыми она это сделала, означают, что ей очень не хватает моего резюме.
— Наш приход небольшой, это маленький город, но нам повезло, потому что жители очень великодушны. О нас заботятся, когда речь заходит о волонтерах, — сказала она мне.
Я прикусила губу и кивнула.
— Сколько времени у вас есть, чтобы посвятить его волонтерству? — спросила она.
Все время мира, подумала я.
— Не совсем уверена, — сказала я. — Может, два-три дня в неделю по два-три часа? — предложила я, будто у меня было право голоса.
— Вы хорошо ладите с пожилыми людьми? — спросила она, и я почувствовала, как при этом вопросе моя голова вскинулась от удивления.
— Прошу прощения? — спросила я в ответ.
Она выпрямилась, отошла от стола и сделала ко мне шаг, слегка подняв руки, прежде чем обхватить себя за локти. Это была странная поза. Странная, потому что она не была холодной и замкнутой, а какой-то приветливой, будто она с любовью сжимала что-то в своих руках.
— У нас есть дом престарелых, которым управляют очень добрые люди. Люди, которые перегружены работой и которым недоплачивают. Они делают все, что могут, и делают это потому, что искренне любят свою работу. Или потому, что для них это не работа, а призвание. Но там всегда много работы, и они не могут удержать часть своих сотрудников или волонтеров. Вероятно, потому, что они не могут много платить, а волонтеры находят работу трудной, иногда утомительной, иногда душераздирающей, но непрестанной. Несколько дней назад они позвонили, сказав, что один из волонтеров уволился, чтобы вернуться в колледж, а другой просто перестал появляться. Они попросили нас иметь это в виду. Я буду помогать, пока они не найдут людей, которые будут делать это постоянно. Но если у вас есть время и вы не против тяжелой работы, они могут воспользоваться вашей помощью.
У меня было время, но я не знала, возражаю ли я против тяжелой работы. Мне никогда не приходилось ее выполнять.
Когда мы росли, у нас были настоящие горничные, повара и тому подобное. Всю оставшуюся жизнь мне приходилось заботиться обо всем на свете.
Когда мы с Конрадом переезжали, бывало, я сама занималась уборкой, прежде чем подобрать прислугу, и вот теперь, впервые, в Магдалене, я занималась этим в Голубом Утесе, и мне это нравилось. Я не хотела заниматься этим восемь часов в день, пять дней в неделю, но это не было ужасно. И было приятно что-то делать.
Нет, было приятно просто делать что-то. Нечто нужное. Нечто реальное.
И я никогда не задумывалась о пожилых людях, но я не испытывала к ним неприязни.
Все мои бабушки и дедушки, и Конрада тоже, меня любили. Они правда, очень меня любили. На самом деле, когда бы мы ни встречались, я всегда заканчивала тем, что садилась где-то с ними, разговаривала, шутила и смеялась. Я любила своих бабушку с дедушкой, и бабушку и дедушку Конрада, даже больше, чем своих родителей (и, кстати, Конрада), и я была опустошена, когда, один за другим, мы потеряли их всех.
Может, это было чем-то, к чему у меня еще был талант.
Тем не менее, я сказала жене пастора:
— Честно говоря, хорошо бы обсудить, что от меня требуется, но я могу вам рассказать о себе. Я умею готовить. Вести беседу. Убираться. Организовывать. Присматривать. И мне нравится делать все это. Поэтому я хотела бы иметь возможность это обсудить.
Ее глаза слегка сузились, но не в недобром смысле, а в задумчивом, когда она сказала:
— Мне бы не хотелось знакомить этих людей с волонтером, который не заинтересован в том, чтобы помогать так, как им это нужно, и, что не менее важно, в долгосрочной перспективе.
— Согласна, — ответила я. — Вот почему я думаю, что должна знать, во что ввязываюсь, чтобы понимать, смогу ли я дать то, что им нужно. Тем не менее, я хочу найти занятие по душе, что-то полезное, и заниматься этим в течение длительного времени.
Я сделала вдох, торопясь высказать в доме Божьем всю правду, что хотела.
— Мои дети взрослые. Они больше не нуждаются во мне, а с мужем мы в разводе, поэтому у меня на самом деле много свободного времени. Я никогда не работала, но живя в пустом доме, мне нужно что-то, чтобы заполнить свою жизнь. Думаю, мне бы понравилось, если бы она была заполнена пожилыми людьми, которые оказывают мне ответную услугу, составляя мне компанию.
Она внимательно посмотрела на меня, а потом тихо сказала:
— Мне нравится, что вы так думаете.
— Я рада, — ответила я и представилась. — Меня зовут Амелия Хэтуэй.
Она протянула руку и направилась ко мне, но я встретила ее на полпути.
— Рут Флетчер.
Мы пожали друг другу руки, и ее пожатие было крепким и теплым.
— Приятно познакомится, Рут.
— И мне, Амелия, — ответила она.
Мы опустили руки, и она указала на стол.
— Как насчет того, чтобы дать мне свой номер телефона? Я позвоню в «Дом Голубки», и мы договоримся о встрече с Делой Коулман.
— Отлично, — согласилась я, подходя вместе с ней к столу.
Я оставила свой номер, мы тепло попрощались, и я вернулась к своей машине.
Я не стала мешкать перед церковью, гадая, правильно ли поступила.
Я уехала, думая, что волонтерство в доме престарелых может означать все, что угодно, и многие из этих вещей могут быть неприятными.
Но мне бы не хотелось быть волонтером, от которого требовалось лишь читать книги или следить за их времяпрепровождением.
Мне бы хотелось быть волонтером, который делает что-то нужное.
А это может означать всевозможную уборку, смену постельного белья, стирку, и кто знает, чего еще?
И когда я ехала домой, мной овладело нечто странное. Нечто странное, новое и невероятное.
Потому что мой разум был заполнен всем тем, что могло потребоваться от волонтера в доме престарелых, и все, о чем я могла думать, это то, что я надеялась, чертовски им понравлюсь.
Потому что мне не терпелось начать.
*****
— Хвала Иисусу!
За конторкой в «Доме Голубки» женщина с множеством дрожащих черных косичек воззвала к потолку, ее руки были подняты вверх. Она их опустила, и ее взгляд упал на Рут, сидевшую напротив меня на стуле.
— Позвони преподобному, — она дернула головой в мою сторону, — и Бог пошлет чудо.
Рут просияла.
— Вряд ли я чудо, — пробормотала я.
— Прошу прощения? — спросила меня Дэла Коулман, директор дома престарелых «Дом Голубки». — Вы только что сказали, что не возражаете против смены уток и простыней, ухода за зубными протезами, уборки полупереваренной пищи, чистки пылесосом, вытирания пыли? Не говоря уже о людях, которые называют вас чужими именами и часами клянутся, что вы их дочь, или девушка, которая в свое время увела у них парня, и они могут запустить в вас коготки?
— Я же сказала, что не возражаю, — подтвердила я.
— И вы сказали, что можете проводить здесь три дня в неделю по три часа в день, и мне не придется с вами расплачиваться? — продолжала она.
— Это я тоже сказала.
— Тогда, если вы на самом деле будете появляться здесь три дня в неделю по три часа в день и работать, а не срулите и перестанете появляться, а потом скажете, что, — она подняла руки и показала воздушные кавычки, — возвращаетесь в колледж в возрасте пятидесяти шести лет, тогда вы… чудо.
— Люди возвращаются в колледж в любом возрасте, — вставила Рут, и Дэла посмотрела на нее.
— Рут, милая, что-то я не видела, чтобы женщина ела омлет и пила кофе со своими подружками в «Хижине», и перед ней был бы ноутбук, и она работала над курсовой для своих онлайн-курсов, чтобы стать графическим дизайнером, — прямо заявила она. — Так вот, старики каждый день пытаются совершить Великий побег, и пусть они стары, но не глупы. Это рискованно, мы заботимся о них, или нам приходится отправляться в «Wayfarer’s», чтобы остановить их, шаркающих по проходам в тапочках. Лоретта не будет графическим дизайнером. Лоретта устала убирать рвоту и слушать крики миссис Макмерфи каждый раз, когда та ее видит, чтобы она держала руки подальше от ее мужчины.
Расширившимися глазами я уткнулась в колени, чтобы перестать смеяться.
— Я должна вам доверять.
Я подняла глаза, услышав слова Дэлы.
Они были тихими, но полными смысла.
— Заметьте, вам не пришлось отбиваться от стариков палкой, чтобы попасть сюда, — продолжала она. — Они не хотят быть здесь. Пробудете здесь всего один день, и поймете, почему. Мы делаем для этого места все возможное, но это не дом. Вот куда вы отправляетесь перед смертью, если больше не можете о себе позаботиться, и у вас нет никого, кто мог бы позаботиться о вас. Это печальное место. Каждый день мы делаем все возможное, чтобы сделать его менее печальным. Но это проигранная битва, Амелия. Вы должны быть в курсе, понимать это и удерживать улыбку на лице и проявлять лояльность мне, им, чтобы мы все могли рассчитывать на вас. Потому что им нужно, чтобы я сделала их пребывание здесь немного лучше, а не постоянным чередованием людей, вроде вас, у кого есть добрые намерения, и мы все это ценим, но кто собирается поджать хвост и убежать, как только это станет для вас слишком.
Я расправила плечи и продолжила смотреть ей прямо в глаза.
— Тогда я попрошу вас дать мне время до завтра. Я подумаю над тем, что вы сказали. И не позвоню вам, если не буду уверена, что смогу взять на себя это обязательство.
Она покачала головой.
— Я была бы вам очень признательна.
— И я ценю, что вы уделяете мне свое драгоценное время и рассматриваете мою кандидатуру, — ответила я.
Она покачала головой, ее губы изогнулись в улыбке.
— Знаете, если бы каждый волонтер думал о том, что он делает, о работе, на которую подает заявление, проходит собеседование, чтобы заслужить право на ней остаться, мир стал бы лучше.
Я не возражала, поэтому ничего не сказала.
Она встала, обогнула стол и протянула мне руку.
— Надеюсь на звонок, Амелия.
Я взяла ее за руку и сжала.
— Надеюсь, он будет от меня, Дэла.
Мы отпустили руки, и Рут осталась, чтобы поговорить с Дэлой, потому что сама она приступала к работе, хотя ей не нужен был инструктаж, так как я узнала, что она имела в этом большой опыт.
Я села в машину и поехала домой.
Я добралась до дома и не стала глубоко задумываться о том, хватит ли у меня сил пройти путь в качестве волонтера в доме престарелых.
Я направилась прямо к своему ноутбуку, включила его и стала просматривать странички в Интернете в поисках идей для дизайна интерьера или, возможно, найти какие-нибудь вещи, что мне понравилось делать в течение всего вечера. Хотя я ничего не покупала. Мне нравилось трогать и разглядывать вещь, и если бы я действительно купила что-то в Интернете, это должно было бы быть потрясающим.
Но я обнаружила еще несколько магазинов, которые могла бы добавить в подраздел «Посетить» моего шестистраничного списка дел.
Так я и сделала.
*****
На следующее утро, ровно в девять часов, я позвонила Дэле Коулман.
Я согласилась на эту работу.
*****
Я была у себя на кухне, готовила кексы для обитателей «Дома Голубки».
Сегодня у меня был инструктаж. Потом я отправилась в специализированный магазин с кухонными принадлежностями и купила четыре контейнера для кексов, которые будут переданы мамам с детьми младшего школьного возраста, чтобы они могли возить кексы в школу на дни рождения своих детей.
И пока я была там, то купила новые кухонные полотенца, идеально сочетающиеся с моими новыми коврами.
И кухонный комбайн и миксер в изысканном оттенке ежевики.
На следующий день я начинала работать волонтером в «Доме Голубки».
И хотела принести старикам кексы.
Я была на второй партии, когда на столе зазвонил мой сотовый.
Я оторвала взгляд от шоколадной глазури, которой покрывала ванильный бисквит, увидела дисплей телефона и остановилась.
В дверь позвонили.
Мои глаза устремились туда, и через витражное стекло я увидела еще одно тело, которое узнала бы повсюду.
На телефоне — отец.
У двери — Микки.
За что мне это?
Мама перестала звонить за несколько дней до этого, и я не удивилась, что папа теперь занял ее пост. На самом деле, я должна была удивиться, что ему потребовалось несколько дней, чтобы сделать свой ход.
Однако, относительно прихода Микки, я понятия не имела.
Я приняла трудное решение, которое могло бы причинить мне наименьшую боль, не уверенная, что оно было правильным, проигнорировав свой телефон и направившись к двери.
Я открыла ее и посмотрела вверх.
Прошло совсем немного времени с тех пор, как я видела его в последний раз, всего неделя, но за это короткое время он каким-то образом стал намного красивее.
— Привет, — поздоровалась я, мой голос звучал хрипло.
— Привет, Эми, — поприветствовал он в ответ, его голос звучал просто как голос Микки.
Я посмотрела мимо него на его дом, потом снова на него.
— Все в порядке?
— Дети скоро вернуться, а я разговаривал с Эш, — сказал он мне. — Она хотела, чтобы я попросил у тебя рецепты тех фиговин, что ты готовила для распродажи. Она хочет попробовать. — Он одарил меня своей улыбкой. — Поскольку у меня нет номера твоего телефона, и все эти фиговины были вкусными, и я не возражаю, чтобы моя дочь попыталась угостить ими своего брата и меня, вот я здесь, спрашиваю.
— Конечно, — ответила я, отступая в сторону. — Входи.
Он вошел. Я закрыла дверь. Он отошел в сторону, чтобы я могла пройти на кухню. Он последовал за мной.
И благодаря этому я обнаружила, что выбор, причиняющий наименьшую боль, в пользу Микки, который был красивее, чем когда-либо, и явно лучше меня был способен преодолеть мой идиотизм, был неверен.
Другими словами, я должна была проигнорировать звонок в дверь и ответить отцу.
— Могу отправить их тебе по электронной почте или распечатать, или и то и другое, — предложила я, подходя к кухонному столу, где стоял ноутбук, протягивая к нему руку, разворачивая к себе и открывая.