Небо становилось выше и выше. Вот уже и следа не осталось от туч, и запах нарциссов отступил, растаяв в сверкающей свежести утра. В страну чудовищ пришел новый день.
Это было настолько правильно и честно, что Габриэль наконец-то вздохнул с облегчением и закрыл глаза.
* * *
Он умер, отчаянно стучало в висках у Эльзы, он умер, умер.
Прорыв захлопнулся неожиданно: вроде бы только что в небо бил столб яркого света, наполненный извивающимися существами настолько уродливого вида, что Эльза с трудом сдерживала тошноту — и вдруг ничего не стало. Послышался легкий хлопок — и синева исчезла вместе с наполнявшими ее демонами, оставив два человеческих тела на выжженной траве.
Габриэль лежал на спине, глядя в ночное небо, усыпанное крупными гроздьями созвездий. Эльза упала на колени рядом с ним, принялась хлопать по щекам, пытаясь привести его в чувство, но в широко раскрытых глазах Габриэля не было ничего, кроме таинственной синевы, словно в них отражалось чужое, недостижимое небо.
Где-то совсем рядом Магда обнимала брата, что-то негромко говорила ему на ухо — Эльза видела их и одновременно не видела. Огненный круг постепенно угасал, разбрасывая по ветру последние лепестки пламени, осенняя ночь вступала в свои права, и Эльза с невероятной отчетливой горечью понимала, что все закончилось.
Они больше не будут кормить оленей и запекать рыбу в тесте. Они больше никогда и ничего не смогут сделать. Все кончено.
Быстро расстегивая рубашку Габриэля, Эльза видела, как трясутся ее пальцы. К рукаву прилип лепесток нарцисса, удивительно свежий и какой-то неестественный среди осени — Эльза брезгливо отбросила его в сторону, словно отвратительное насекомое. Тело Габриэля было ледяным, и Эльза, опустив ладони ему на грудь, на мгновение испугалась, что не справится.
Наставница Шуази, которая учила Эльзу массажу, говорила: старые мастера знали способ возвращать мертвых к жизни. Нужно положить руки на грудь и несколько раз надавить, представляя, что через твои ладони идет сила, способная вернуть того, кто ушел.
Она говорила: в руках мастера скрыто величайшее могущество — но то, что больше и важнее, находится не в руках, а в сердце. И когда Эльза спросила, что же на самом деле важнее силы мастера, то наставница Шуази ответила: любовь, конечно. Это самое главное, это то, что нельзя недооценивать.
Эльза закрыла глаза. Представила, как по плечам проходит теплая волна и, наполняясь золотом, согревает руки и стекает к ладоням. Подумала, что если она выбрала Габриэля не сердцем, а разумом, то у нее вряд ли что-то получится — и прогнала эту мысль.
Чужое сердце, окованное толстым слоем льда, едва слышно стучало в глубине, под ее ладонями.
— Помнишь, как мы кормили оленей? — спросила Эльза, не чувствуя, что по ее щекам медленно сбегают слезы. — Тогда я думала, что мы просто пришли на пикник. А тут эти олени… Я никогда их не забуду.
Несколько мгновений она молчала, чувствуя, как золотое тепло вытекает из ее ладоней и проникает под холодную кожу Габриэля, растапливая сковавший его лед.
— Тогда я поняла, что люблю тебя.
Это признание породил не страх, не постоянное чувство опасности — оно сорвалось с губ Эльзы и упало в осеннюю ночь. И теперь, когда кругом была лишь тьма, в которой Габриэль стоял на краю жизни и готов был сорваться вниз, все наконец-то сложилось так, как и должно быть.
— Я тебя люблю, — прошептала Эльза. — Возвращайся.
Огонь, наполнявший ее руки, иссяк — Эльза отдала все, что могла отдать. Габриэль вздрогнул всем телом и вдруг резко сел и растерянно посмотрел по сторонам, словно никак не мог понять, где находится, и что с ним происходит.
— Эльза, — позвал он и, когда Эльза схватила его за руку, сказал: — Там было небо. Ты здесь?
— Да. Да, Габриэль, я здесь. Вы вернулись, все хорошо, — Эльза помогла Габриэлю подняться на ноги, и он, слепо глядя на угасающие огни круга, спросил:
— Который час?
— Четверть первого, — откликнулась Магда. Бен уже стоял с ней рядом, и что-то в его облике показалось Эльзе неправильным.
— Значит, мы там пробыли совсем недолго, — глухо откликнулся Габриэль и резко тряхнул головой, словно пытался сбросить с себя наваждение. Его рука дотронулась до плеча Эльзы, а потом Габриэль крепко прижал ее к себе и негромко сказал: — Неужели у нас получилось…
— Получилось, — всхлипнула Эльза. Колокольчик тревоги в ее груди молчал, словно ему вырвали язык — потому что ей больше нечего было бояться. Габриэль теперь не был Привратником Смерти, он оставил свою суть в мире духов. Но тогда…
Эльза поняла, что именно в облике Бена показалось ей неправильным. Она обернулась: Бен, удивительно спокойный и какой-то отстраненный, по-прежнему стоял рядом с сестрой, и Магда гладила его по седой голове с таким трепетом и горечью, что у Эльзы сжалось сердце.
— Значит, он стал Привратником Смерти… — негромко сказала Эльза. — Он забрал у тебя то, что тебе дал другой мир…
— Совершенно верно, — ответил Бен, и его лицо дрогнуло, словно он хотел улыбнуться, но не понимал, как это сделать. Прежде добрый и открытый, теперь его взгляд стал темным и усталым — Эльза будто заглянула в колодец с ледяной осенней водой.
А Габриэль вдруг рассмеялся — легко и очень свободно, наконец, обретя то, что утратил пятнадцать лет назад. И Бен, и Магда посмотрели на него с совершенно одинаковыми выражениями.
— Я научу вас вашей новой работе, Бен, — довольно сообщил Габриэль. — Нынешний королевский палач нашел преемника и уходит в отставку.
***
— Так зачем все-таки Магде понадобился еще один Привратник Смерти?
После входа в Прорыв прошло три дня, и за это время жизнь Габриэля изменилась окончательно. Иногда он ловил себя на том, что ему стало легче дышать.
Его величество, конечно, не обрадовался тому, что племянник уходит в отставку, а место королевского палача займет новый Привратник Смерти. Король бродил по кабинету, повторяя, что это неслыханно, что раньше такого не бывало, в общем, говорил вполне предсказуемые вещи, которые Габриэль готов был услышать.
— Я подготовлю нового палача, ваше величество, — произнес он со всем возможным почтением, когда государь все-таки сделал паузу. — Господин ауф Перес был избран Смертью очень давно, однако его самопожертвование и желание спасти сестру в определенном смысле отодвинуло его становление в качестве Привратника. Сейчас мы просто завершили то, что было начато много лет назад.
Некоторое время король угрюмо смотрел то на Габриэля, то на Бена, а затем произнес:
— Дьявольщина, я действительно не знаю, что мне сейчас делать.
— Дать мне свободу, ваше величество, — улыбнулся Габриэль. — И пересмотреть Уложение о наказаниях. Все-таки наш мир не должен жить по законам прошлых веков.
Глаза короля неприятно сверкнули.
— Это говорит палач?
Габриэль снова улыбнулся.
— Просто палач знает об этом лучше всех, ваше величество, — сказал он.
Потом они с Беном пришли в Красные комнаты, и теперь их привычная тишина и спокойствие показались Габриэлю чужеродными — он словно бы впервые увидел это место глазами тех, кто входил сюда под конвоем. А вот Бен не чувствовал ни малейшего неудобства — он словно вернулся домой, и Габриэль понял, что Смерть ведет нового Привратника так, как считает нужным.
— Все-таки два Привратника Смерти в одной семье — это многовато, как по мне, — заметил Габриэль, неторопливо собирая свои акварели. Им теперь самое место в мусорном ящике. Бен опустился в одно из кресел и, с любопытством рассматривая металлические завитушки на каминной решетке, ответил:
— Странный у тебя подход. Ты, похоже, не допускаешь, что люди могут желать добра другим. Просто так, не из выгоды.
Габриэль обернулся к Бену, высоко заломив левую бровь: он и правда был удивлен.
— И в чем добро? — поинтересовался он. Бен улыбнулся.
— В том, что моя сестра творит чудеса и исцеляет больных. А со временем мы вообще закроем Смерти дорогу. Мир изменится, ему не понадобятся палачи. Ты и сам это понимаешь.
Габриэль понимал. Уложение о наказаниях и казнях было принято семь веков назад, и все прекрасно знали, что оно устарело. В мире, в котором летают дирижабли, ездят поезда, а врачи пересаживают органы от одного пациента к другому, не было места для снимания кожи с преступников.
А Бен нисколько не изменился, став Привратником Смерти. Такой же пламенный революционер. Похоже, короля крепко возьмут в оборот: Бен говорил уверенно и красиво и умел убеждать.
— Почему же она не исцелила сама себя? — спросил Габриэль.
— Потому что предпочла тратить силы на спасение других, — спокойно ответил Бен, и Габриэль подумал, что ему уже не раз задавали этот вопрос. — Если смотреть на мир через кривое стекло, то все будет выглядеть подозрительным. Я понимаю.
Некоторое время они молчали, затем Бен произнес:
— Тебе будут говорить, что ты поступил очень ловко. Избавился от конкурента так, что не подкопаться.
Габриэль усмехнулся.
— Ты мне не конкурент, будем откровенны. И никогда им не был. У нас с Эльзой всегда все было хорошо.
В прежние времена он наверняка почувствовал бы что-то вроде злости или досады — но сейчас Габриэлю было все равно. Он и сам не знал, почему.
— Особенно хорошо было в тот момент, когда ты ее шантажировал и когда манипулировал ею, — улыбнулся Бен. — Впрочем, теперь это уже не имеет значения.
— Пожалуй, да, — согласился Габриэль, признавая определенную правоту Бена. Те, кто видел мир искаженным, никогда не поверят в добро и будут искать подвох там, где есть только свет. Такова человеческая природа, и ничего тут не поделаешь. — Теперь мы просто будем жить дальше, и каждый получит свое. Я — жизнь с любимой женщиной, а ты — судьбу, которая ждала тебя с самого начала.
Бен вновь одарил его улыбкой и протянул руку. Габриэль пожал ее и вдруг подумал, что теперь Бен точно сойдется с Верой. Почему-то сейчас он был уверен в этом. Вера будет искренне любить и жалеть этого бывшего революционера — а Привратнику Смерти нужны и любовь, и сочувствие.
— Что ж… давай я все тебе расскажу, — произнес он и указал на двери. — Прямо по коридору — лаборатория, два первых кабинета — с оружием…
* * *
— Все-таки два Привратника Смерти в одной семье — это многовато, как по мне, — заметил Габриэль, неторопливо собирая свои акварели. Им теперь самое место в мусорном ящике. Бен опустился в одно из кресел и, с любопытством рассматривая металлические завитушки на каминной решетке, ответил:
— Странный у тебя подход. Ты, похоже, не допускаешь, что люди могут желать добра другим. Просто так, не из выгоды.
Габриэль обернулся к Бену, высоко заломив левую бровь: он и правда был удивлен.
— И в чем добро? — поинтересовался он. Бен улыбнулся.
— В том, что моя сестра творит чудеса и исцеляет больных. А со временем мы вообще закроем Смерти дорогу. Мир изменится, ему не понадобятся палачи. Ты и сам это понимаешь.
Габриэль понимал. Уложение о наказаниях и казнях было принято семь веков назад, и все прекрасно знали, что оно устарело. В мире, в котором летают дирижабли, ездят поезда, а врачи пересаживают органы от одного пациента к другому, не было места для снимания кожи с преступников.
А Бен нисколько не изменился, став Привратником Смерти. Такой же пламенный революционер. Похоже, короля крепко возьмут в оборот: Бен говорил уверенно и красиво и умел убеждать.
— Почему же она не исцелила сама себя? — спросил Габриэль.
— Потому что предпочла тратить силы на спасение других, — спокойно ответил Бен, и Габриэль подумал, что ему уже не раз задавали этот вопрос. — Если смотреть на мир через кривое стекло, то все будет выглядеть подозрительным. Я понимаю.
Некоторое время они молчали, затем Бен произнес:
— Тебе будут говорить, что ты поступил очень ловко. Избавился от конкурента так, что не подкопаться.
Габриэль усмехнулся.
— Ты мне не конкурент, будем откровенны. И никогда им не был. У нас с Эльзой всегда все было хорошо.
В прежние времена он наверняка почувствовал бы что-то вроде злости или досады — но сейчас Габриэлю было все равно. Он и сам не знал, почему.
— Особенно хорошо было в тот момент, когда ты ее шантажировал и когда манипулировал ею, — улыбнулся Бен. — Впрочем, теперь это уже не имеет значения.
— Пожалуй, да, — согласился Габриэль, признавая определенную правоту Бена. Те, кто видел мир искаженным, никогда не поверят в добро и будут искать подвох там, где есть только свет. Такова человеческая природа, и ничего тут не поделаешь. — Теперь мы просто будем жить дальше, и каждый получит свое. Я — жизнь с любимой женщиной, а ты — судьбу, которая ждала тебя с самого начала.
Бен вновь одарил его улыбкой и протянул руку. Габриэль пожал ее и вдруг подумал, что теперь Бен точно сойдется с Верой. Почему-то сейчас он был уверен в этом. Вера будет искренне любить и жалеть этого бывшего революционера — а Привратнику Смерти нужны и любовь, и сочувствие.
— Что ж… давай я все тебе расскажу, — произнес он и указал на двери. — Прямо по коридору — лаборатория, два первых кабинета — с оружием…
* * *
Должно быть, это был последний теплый осенний день. Впереди были долгие дожди, ветра и снег — сперва мелкий и робкий, а потом уверенный и наглый, который окутает столицу пуховым одеялом. А дальше будет сон до весны.
— Все должно быть по правилам, — Августа и госпожа Пикклби приехали первыми. Габриэль смотрел на раскрасневшееся лицо кузины и думал, что она, должно быть, полагает, что попала на страницы любовного романа. — Чтоб девушка была принцессой! Это же самый главный день!
Компаньонка согласно качала головой. Обе косились на Габриэля с неудовольствием — он не хотел устраивать какого-то грандиозного торжества. Эльза и он, вот и все. Это, в конце концов, дело, которое касается только их.
Сперва узнала Вера и восприняла эту новость довольно спокойно. В ее кругу заключение брака считалось чем-то мещанским и пошлым. Но потом известие дошло до Августы, и юная принцесса взвилась до неба. Это не по-человечески, так быть не должно, вы как собаки под кустом! Ее величество поддержала дочурку, и такого напора Габриэль уже не выдержал.
Эльза, которая вполне разделяла его желание обвенчаться просто и без пафоса, в той церкви святого Брутуса, которая была неподалеку от ее дома, решила, что с семьей Габриэля лучше не спорить.
В конце концов, они заслужили праздник.
Гостей было немного. Королевская семья, брат и сестра ауф Пересы и старый друг Жан-Жак в качестве шафера жениха. По старой традиции венчание устроили в дворцовом саду — стоя возле старинного каменного алтаря, заросшего травой, Габриэль вспомнил, что ему рассказывали о свадьбе его родителей. Они тоже поженились осенью, на этом же месте, и сейчас, глядя, как помощники священника готовят древний алтарь к торжеству, Габриэль чувствовал какое-то светлое и очень человеческое чувство, отдаленно похожее на тихую печаль.
Он был уверен, что в этот раз его семейная жизнь будет именно той, о которой ему всегда мечталось. Он знал это.
Герцогиня Агата, которая горделиво прошла среди расставленных скамеек и села во втором ряду рядом с ауф Пересами, негромко спросила у Бена:
— Значит, это ты теперь кнутобойствуешь?
Губы Бена дрогнули в уважительной улыбке.
— Я полагаю, до этого не дойдет, — ответил он. — Но вы всегда можете ко мне обратиться, если вам понадобится кого-то проучить.
Герцогиня рассмеялась.
— Ну, дружок, думаю, мы поладим. Манжуйскую водку пьешь?
— Только ром, — ответил Бен, и герцогиня одобрительно прикрыла глаза.
— Славно, славно. Заходи на стаканчик. Так за что тебя хотели взорвать твои приятели?
— Им не нравилось, что я против насилия и террора, — равнодушно ответил Бен. Габриэль, сидевший с Жан-Жаком чуть поодаль, криво ухмыльнулся: артефактор уловил его усмешку и понимающе кивнул.
Протестуешь против насилия и в итоге становишься Привратником Смерти — в этом есть какая-то изощренная шутка. Но это именно то, что может изменить мир. И Привратники Смерти никогда и никому не понадобятся — потому что не надо будет казнить и запугивать.