— Разве я могу вам отказать?
Ах, леди Белладонна смогла перещеголять его в любезности.
Неужели и вправду — разденется? Вот так? За слова и подарочек?
Каблучки стукнули по мраморным плитам.
— Я встану здесь, у окна. Все же я стыдлива, и то, что позволяю вам сегодня, не позволяла никогда ни одному мужчине, — сказала Белладонна и вдруг легко вскочила на широкий подоконник.
Если бы она посмотрела чуть в сторону, то увидела бы меня. Я сидела, прижавшись к кадке спиной, и впервые в жизни молилась, чтобы стать еще меньше и незаметнее.
На мое счастье, эльфийская красавица смотрела только на принца.
Она подняла руки, распуская вязки на платье, и я зажмурилась, чтобы не видеть. Легкий шелест подсказал, что одежды соскользнули с юного тела.
— Ну и как вам? — спросила Белладонна застенчиво-лукаво.
Не вытерпев, я приоткрыла один глаз.
Она и в самом деле сбросила с себя всю одежду, и стояла сейчас лишь в туфельках и чулках. Луна освещала ее со спины, придавая еще большую белизну коже. Сложена она была безупречно, и было от чего открыть рот. Самая изящная статуя не смогла бы с ней сравниться. И не я одна так считала.
— Я потрясен, — произнес принц Дагобер. — Недаром вас назвали Белладонной — Прекрасной Госпожой. Смотреть на вас — уже блаженство.
Эльфийка подняла руки, словно поправляя волосы. Красивый жест — волнующий, завлекательный. Позволяющий увидеть больше, чем могла бы позволить себе стыдливость.
— Вы могли бы не только смотреть, ваше высочество, — прошептала Белладонна.
Какой мужчина выстоит против такого соблазна, если даже я, женщина, поняла силу очарования эльфийки? Конечно же, весенний котяра Дагобер не утерпит и побежит щупать. Я снова зажмурилась, потому что видеть подобное было бы выше моих сил. И все дело — именно в природной скромности, напомнила я себе. Только в ней, а вовсе не в том, что это больно — знать, что его высочество принц вожделеет к первой красавице королевства. Но он — настоящий развратник! Любезничал с одной сестрой, раздел вторую…
— На большее я просто не осмелюсь, — сказал вдруг принц, и я от удивления распахнула глаза. — Но вы сделали меня счастливым в этот вечер. Позвольте, помогу вам одеться…
Он прошел к окну, и поднял брошенное платье. Лицо Белладонны на мгновение вытянулось — она явно не ожидала такого исхода. А я и посочувствовала эльфийке, и позлорадствовала одновременно. Больше всего это походило на… да, на вежливый отказ. «Разденьтесь для меня? О, спасибо, но вы не подходите!» Я чуть не хихикнула, но вовремя сдержалась.
Пока парочка возилась с лентами и крючками, надо было удалиться по-эльфийски — незаметно, что я и сделала, добравшись до дверей на четвереньках, а оказавшись за порогом, вскочила и пустилась бегом и наугад. После пятой лестницы, которую я преодолела в три прыжка, мне посчастливилось натолкнуться на кого-то из служанок госпожи Дафны. Объяснив, что заблудилась, я наплела с три короба, рассказав жалостливую историю, как боялась наткнуться на кого-нибудь из важных господ, и даже пустила слезку.
Служанка оказалась доброй душой и привела меня к госпоже Дафне, а та, в свою очередь, милосердно вывела меня из коридоросплетений эльфийского замка к воротом.
— Кланяюсь вам тысячу раз госпожа! — благодарила я ее на прощанье. — Пусть небеса будут добры к вам так же, как вы были добры к ничтожному гному!
Луна почти спряталась за зубцы башни, и я припустила домой, прижимая к груди заветный мешочек с золотом.
Папаша еще не спал, и встретил меня крепким тычком.
— Ты где была?! — он запер за мной дверь и отвесил подзатыльник. — Ты знаешь, который час?!
— Не сердись, — я передала ему оплату и набросилась на ужин, который ждал на столе, — госпожа Дафна была настолько добра, что позволила посмотреть на праздник в графском замке. Пап, я этого до смерти не забуду.
— Я тоже! — проворчал он. — Я поседел весь, пока тебя ждал! Думал уже бежать в замок и заявлять о похищении.
— О похищении… — я допила молоко и мечтательно заложила руки за голову, — да кому мы нужны?
— У нас самые лучшие и редкие камни, — напомнил он.
— Пусть забирают хоть все, — сказала я беззаботно. — Я тебе новых насмеюсь и напою. Хочешь, прямо сейчас?
— Не надо, — проворчал он. — Давай лучше пересчитаем монеты.
— Она дала пять монет сверх обещанного, — сказала я.
— Вот это новость! — папаша сразу повеселел. — Теперь можно отложить на памятник побольше. Еще несколько таких заказов — и купим глыбу самого белого мрамора.
— Конечно, пап, — я вскочила и обняла его, — именно так все и будет.
6
Вывеска «Багз и сын! Сам наследный принц покупает у нас!» принесла свои плоды — клиентов у нас с папашей прибавилось. Но прибавилось и недоброжелателей. На четвертый день к нам явился мастер Толяпар — гном-ювелир, чья лавка была за мостом. Он пришел вместе с сыном — туповатым громилой Барнаби и долго фыркал в бороду, рассматривая товар под стеклом, а больше всего — вывеску. Мы с папашей делали вид, что ничего не происходит, и ждали, когда же Толяпар начнет плеваться желчью.
— Розовый жемчуг не может стоить так дешево! — прошипел Толяпар, склонившись над жемчужным ожерельем в три ряда. — Я покупал такой же, и закупочная цена была в два раза дороже, чем вы продаете готовое изделие!
— Я просто умею торговаться, — ответил папаша, пряча в бороде ухмылку.
— Да хоть заторгуйся! — Толяпара так и корежило, а его сынок посматривал на меня мрачно, будто решал — съесть сейчас или немного погодить.
— Товар мой, за сколько хочу, за столько и продаю, — напомнил папаша.
— Ты просто сбиваешь цену! Смотри, проторгуешься!
— Могу и тебе продать что-нибудь по дешевке, — папаша поставил на прилавок сундучок с неограненными еще камнями — изумрудами, сапфирами, рубинами, некоторые были размером с мой кулак. Толяпар уставился на это великолепие, борода у него мелко задрожала, и если бы можно было шлифовать камни взглядом, вся наша коллекция уже сверкала бы.
— Шестилучевый рубин, — выдавил Толяпар, бледнея от зависти. — Кто тебе его продал?!
— Сам нашел, — папаша был невозмутим, как береговые скалы. — Не поверишь, где. Возле таверны «Башка на вынос» в Коппельшире. Лежал там себе, родненький, никому не нужный. А я его подобрал.
— Лжец! — почти выплюнул Толяпар.
Я обиделась за отца. Во-первых, не очень-то он и соврал — рубин, действительно, подобрали возле этой таверны, после того, как я не могла удержаться от смеха, глядя, как хозяйка таверны лупит подпивших орков сырым лососем, схватив его за хвост. А во-вторых, спрашивать про поставщика материала — это дурной тон среди мастеров. Не можешь раздобыть лучший камень для поделки — не выклянчивай, чтобы тебе рассказали, где добывают его другие.
— Вы покупать что-нибудь будете, мастер Толяпар? — спросила я. — Если нет, то берите вашего сыночка и уходите, не отпугивайте покупателей. Господа эльфы не слишком любят, когда гномов собирается больше трех, а нас уже четверо в одной лавке.
— Эльфы, эльфы, — зло протянул Толяпар. — Стелитесь под новых хозяев? Сколько нынче взятка городовому за место в Цитадели?
— Никакой взятки, — ответил папаша с достоинством. — Господин Рафаэль оценил мое мастерство и посчитал, что товар будет пользоваться спросом именно в этой части города. — А ту диадему, что ты подарил его жене, он, кажись, передарил экономке?
Оскорбленный Толяпар сгреб за рукав сыночка и вылетел вон, от души хлопнув дверью.
— Вот и поговорили, — подытожила я. — Того и гляди, он лопнет от зависти и злости, ты сурово с ним, пап.
— Надо работать, а не желчью исходить, — ответил папаша, убирая неограненные камни. — Как будто все дело только в материале!
— Разве нет? — удивилась я. — У кого лучшие камни — тот и на высоте.
Отец усмехнулся:
— Ты молода еще и глупа. Знаешь, какую самую красивую поделку я видел за свою жизнь?
— Изумрудную бонбоньерку? Которую выточили из огромного изумруда? Ты про нее тысячу раз говорил. Так там камень был — один на миллион.
— Нет, не бонбоньерку, — отец поставил локти на прилавок, выглядывая покупателей, но взгляд затуманился, стал задумчивым и далеким. — Это была брошка, бабочка. Работа твоего прадеда Фарина. Из алмазов, величиной с орех лещины. И эта бабочка сверкала, как будто была сделана из огня.
— Из алмазов? Не может быть, — не поверила я. — Наверное, он взял хрусталь…
— Это были алмазы, — повторил отец. — Он смог сделать шедевр из неподелочного материала.[1] И до сих пор никто не смог превзойти его мастерство.
— Как же он заставил алмазы гореть огнем? — спросила я с любопытством. — Они же бесцветные и мутные.
— Ошибаешься. Они прозрачны, как самый чистый лед, даже еще прозрачнее. Только заставить их показать свою красоту — это вершина ювелирного искусства. Я видел алмазную бабочку, она ослепляла! Свет играл на ней сначала белым, потом голубым, потом розоватым и красным — как будто алмаз впитал в себя все цвета радуги. Это было настоящее волшебство, даже эльфам такое не под силу. Повторишь поделку прадеда — и тебя назовут величайшим мастером королевства, как называли его.
— Как же можно заставить камень играть светом? — я недоуменно нахмурилась. — Он посыпал бабочку алмазной пыльцой? Как я розы?
— Нет, это была не алмазная пыльца, — сказал отец задумчиво. — Он не открыл секрета. Ты же знаешь, что твои дед и прадед погибли во время войны, я был слишком молод, они многого не успели рассказать мне. И записей не оставили, чтобы секреты семьи не попали в чужие руки. Но я думаю, те камни были отшлифованы каким-то особым образом.
— Хотелось бы мне посмотреть на эту работу…
— Эльфы назвали ее «Огненный лед», но среди гномов эта работа называлась «Огонь Фарина». Она пропала во время девяностолетней войны, утонула вместе с флотилией герцога Ротербергского, он вез брошь в подарок королю Салезии, чтобы просить о мире. Так что теперь ею любуется одна только морская королева.
Вошел покупатель — надменный эльф в шелках и бархате, и папаша прекратил разговор, а я убралась из лавки в мастерскую, думая об алмазной бабочке.
Каким образом прадед смог заключить радугу в камень? Я взяла алмаз, который мы с папашей собирались расколоть в пыль, чтобы посыпать поделки. Похож на кусок мутного льда. И только там, где имеются сколы — нет-нет да мелькнет искорка. Удивительный камень — самый твердый на свете. Его шлифуют годами, чтобы вставить в оправу. Но делают это редко, потому что иногда целой жизни ювелира не хватит, чтобы придать камню нужную форму. Да и ценится алмаз не из-за красоты, а из-за своей прочности, именно поэтому его носят только мужчины — какая красавица станет носить мутную стекляшку неправильной формы? А для мужчины алмаз — величайший талисман. Он передает свою несокрушимость владельцу, это камень воителей и королей. И проще всего вставить в оправу неотшлифованный камень, чем мучиться, сглаживая его природные грани.
Для мужчины… Я с грустью взглянула на себя в крохотное зеркальце, висевшее на стене.
В последнее время я часто смотрелась в зеркало, пока папаша не видел, и думала, что никогда не стану даже на сотую часть такой миловидной, как бледная Лионель, куда уж там до Белладонны и Розалинды. Лицо у меня было совершенно круглое, и глаза не очень-то большие, и рот широковат, а нос… вобщем, далеко ему до идеальных носов господ эльфов. Зубы, правда, белые и ровные — это у гномов и людей редкость и ценится. Но что толку в зубах, если нельзя улыбаться, а смеяться — тем более?
После визита принца Дагобера мне с каждым днем все труднее было прикидываться парнем, а после посещения графского замка я затосковала, хотя не желала признаваться в этом даже самой себе. Теперь мне удавалось напеть только синие камни — сапфиры, аквамарины. Прозрачные, огромные, кристально-чистые, как слезы. А смеяться не получалось вовсе, и не помогал даже папашин танец.
Была закончена статуэтка «Охотника на привале», ее можно было продать, и продать дорого, но я спрятала поделку под подушку, а отцу соврала, что еще не довела работу до ума.
Но к чему эти печали и грусти?! Я злилась на себя, злилась на эльфов, которые разбередили мою спокойную жизнь, и… каждую ночь доставала из-под подушки статуэтку, чтобы еще раз посмотреть на прекрасное лицо недосягаемого эльфийского принца.
[1] В реальной истории до 15 века европейцы не умели гранить алмазы и просто шлифовали их, отчего камни не имели того блеска и искристости, которые мы сейчас наблюдаем у бриллиантов.
7
Этот день был удачным на покупателей, и вечером я в очередной раз отправилась за телячьими отбивными. В лавке кроме хозяина крутилась и его дочь — Свиора, и только она меня увидела, как принялась трещать, словно сорока:
— Слышал новость, Эрм?! Конечно не слышал! Сидишь дома, как затворник, и не знаешь, что в мире делается!
— Что там опять? — проворчала я, стараясь говорить хмуро и грубо, как полагается гному.
Отсутствие бороды делало меня в глазах остальных гномов почти мальчишкой, но девицы уже посматривали. Я считала, что виной тому — баснословные богатства, которые приписывали нам с отцом. Дескать, ювелиры, у которых всегда лучшие камешки на любой вкус — да у них золото по сточным канавам течет.
Но Свиора старалась больше всех. Пыш рассказывал, она хвалилась подругам, что приглядела меня еще в колыбели. Вранье, конечно. Мы с папашей жили в этом городе не так давно. И если бы Свиора увидела меня в колыбели, то больше не строила бы глазки. Я втайне потешалась над глупой девицей, но она, сама того не ведая, помогала мне поддерживать легенду лихого заправского гнома.
И вот теперь она страсно желала рассказать новости, до которых мне не было никакого дела. Но ее папаша мясник Виндальв еще заворачивал отбивные, и пришлось слушать.
— Герцог Асгобер объявил всеобщий бал! — Свиора чуть не прыгала.
— Нас туда все равно не позовут, было бы чему радоваться, — буркнула я.
— Бал устраивают по случаю помолвки принца Дагобера, — сказала гнома, ничуть не обидевшись. — Он выберет себе в жены самую красивую девушку королевства, и праздники будут целый месяц! Как бы я хотела быть в это время в столице! Свадьба! Это так волнительно!..
При этом она посматривала на меня со значением, и я без труда догадалась, на что она намекает.
— Ничего волнительного, — отрезала я, и теперь мне даже не надо было стараться, чтобы придать голосу резкости, и физиономии — хмурости. Все получилось само собой. — Вот и кончатся счастливые денечки принца Дагобера. Сначала свадьба, потом жена, дети — и прощай счастливая жизнь.
Виндальв оглушительно расхохотался, а Свиора фыркнула и ушла, зло стуча каблуками.
— Ты подумай, все-таки, Эрм, — сказал мясник, подавая мне отбивные, завернутые в чистую тряпку, а потом в мешковину. — Дочка-то у меня — что надо. И приданое за ней дам, чтобы не стыдно было.
— Сначала мне надо папашу женить, — отрезала я. — А то как я его одного оставлю? Поможешь найти невесту? Молодую и красивую? На другую папаша не согласен.
Виндальв снова захохотал и достал тесак, чтобы разделать тушку кролика.
Я не стала задерживаться, и стрелой вылетела из лавки.
Вот так новость. Принц Дагобер решил найти красотку себе под стать и устроил смотрины. Противно! Значит, рассчитывает, что будут эльфийки лучше Белладонны и Розалинды. Одну раздел, а жениться решил на другой. Бесстыжий кот. Но принцам ведь все можно, им все простят. Я растравляла обиды, хотя мне должно было наплевать, кого там раздевает принц. Но в груди так и бурлило от злости и… печали. И именно поэтому я не заметила, как дорогу мне преградили Морни и его дружки.
— Привет, Эрм!
— Привет, — буркнула я, пытаясь его обойти, но Морни встал поперек дороги, да еще сделал шаг в сторону, чтобы снова оказаться у меня на пути.