Меровед обратился в слух, и когда Гедд закончила, позволил гулу машин на мгновение заполнить тишину, прежде чем заговорить самому.
— У каждого города, у каждого мира есть свой характер. Ты знала это, Гедд?
— Я видела его характер и, кажется, даже знаю причину этому безумию, но вряд ли ты говоришь сейчас только об этом, да?
— Мы недалеко от Терры, — продолжил Меровед. — Этот мир обретается в Его свете, хоть и на самой границе. Но тьма наступает, даже здесь. Даже сейчас. Со времен Разлома… все изменилось.
— Включая характер города.
— Я говорю о ритмах, что определяют жизнь в ее привычном, рутинном состоянии, — сказал Меровед. — Нет ничего невозможного. Галактика огромна, миры Империума — бессчетны, и существуют старые, очень старые секреты, которые пошатнут твой рассудок, если я поделюсь ими с тобой. Этим можно многое объяснить. Поэтому до определенной степени на многое можно закрывать глаза. На непоследовательные и безобидные странности. Но да, характер Воргантиана изменился. Прямо сейчас, пока мы с тобой говорим, он меняется. — Меровед поднял руку, чтобы подчеркнуть сказанное, его пальцы чуть сжались, словно хватая невидимый предмет. — Его меняют. — Он кивнул Гедд. — Думаю, ты и сама это уже понимаешь, пусть и на примитивном, инстинктивном уровне.
— Попытаюсь не счесть это за обиду.
— Эскалация, Гедд… — Меровед прищурился, — и легчайшее растрепывание краев. — Он проиллюстрировал свою мысль, разведя большой и указательный палец на ширину волоска. — Ничтожное и почти незаметное.
— Растрепывание? — переспросила Гедд с уже более ощутимой тревогой.
Рот Мероведа скривился в безрадостной улыбке.
— Реальность, Гедд.
Урсула побледнела, но взяла себя в руки.
— Если я внезапно понимаю, о чем ты ведешь речь, ты убьешь меня? Вот почему я здесь — из–за того, что знаю слишком много?
Меровед холодно хохотнул.
— Именно поэтому ты здесь, Гедд. Но я не стану тебя убивать. Мне нужна твоя помощь.
— Почему это не звучит как повышение по службе?
Меровед включил встроенный в машину гололитический проектор. Он отобразил в трехмерном гололитическом свете зернистую картинку части города. Над небольшим его районом замигала красная руна. Склад.
— Это тот самый источник, который ты упоминала?
Гедд пригляделась.
— Точнее, чем есть у меня, но… — Она кивнула и вывела на своем инфопланшете ту же самую карту, что в окровавленной комнате.
— Это тайник. Заброшенный торговый район в нижнем улье. Пару помещений, в основном складских. Мне нужно, чтобы ты узнала, что там, и сообщила мне. Только осмотрись там. Ты должна пойти одна. Круг остается узким. Больше никто не должен знать, пока я не пойму, с чем мы имеем дело.
— Пока ты смотришь?
Меровед внезапно поднялся из машины, и сервокорпус отсоединился с шипением выравнивающегося гидравлического давления. Он что–то заметил на одном из бессчетных экранов и вокс-каналов. Меровед скинул одежду и, оставшись в одних только широких штанах, прошлепал к ведущей из зала арке.
— У меня есть другие дела.
Попав на службу к Мероведу, она не переставала составлять теории о том, кто он на самом деле. Сначала она считала его Адептус Арбитрес. Его голос, ощутимая властность, осведомленность, слова, и то, как он их произносил — все указывало на Лекс Империалис. Кроме того, Гедд пеняла на Инквизицию. Но все ее теории рассыпались, когда он поднялся из машины.
Невероятно мускулистое тело Мероведа блестело в свете. Одни только его размеры говорили о том, что он — трансчеловек, а его умственные способности выходили за рамки исключительных в некое совершенно другое измерение.
Гедд полагала, что частично своим размером он будет обязан доспехам, но тело и мышцы, которые скрывал теперь уже сброшенный плащ, состояли из плоти и крови. Он казался почти скульптурой, больше произведением искусства, нежели человеком, хотя Гедд заметила также шрамы и следы хирургических аугментаций. Часть правой ноги, участок плеча и правое запястье имели металлический отблеск.
По его коже тянулись выведенные темными чернилами буквы, длинные строчки слогов, что обвивали его руки, шею, спину и бока. Имена, догадалась она, или части имен. Среди них она заметила «Меро» и «Вед».
Гедд просто смотрела на него, не в силах отвести глаз.
— Чернила, — наконец, выдавила она. — Ты из армии?
— В некотором смысле. — Он замолчал, словно вопрос застиг его врасплох. — Хотя мы не должны были становиться солдатами. Это случилось позже.
— «Мы»?
Меровед остановился и оглянулся, так что Урсула смогла, наконец, рассмотреть его лицо.
— Своего рода братство.
Лицо, теперь уже без вокс-маски и капюшона, излучало благородство — старое, но скорее от мудрости, нежели от возраста, хотя и признаки последнего от нее не укрылись. Темная, с железной проседью, борода, обрамляла квадратный подбородок. Он был коротко подстрижен, за исключением полоски стоящих торчком волос, доходившей ему до лба и разделявшей скальп на две равных половины. Шрам под правым глазом свидетельствовал о серьезном ранении, полученным когда–то давно.
— Я что, все еще смотрю на тебя? — потрясенно проговорила Гедд.
Меровед отвернулся снова, ясно давая понять, что разговор окончен.
— Ксевс будет ждать тебя за воротами. Он проводит тебя обратно в Инорядье.
— Думаю, я и сама найду дорогу.
— Нет, не найдешь, — сказал Меровед, ступив под арку и растворившись в тенях.
Девятая глава
Город Воргантиан, Кобор, в свете Терры
Хезме вела, по ее мнению, самую обычную жизнь. Она трудилась в инфостеках западных районов скрипториума-примус, собирая данные переписей населения, купеческих квот и учета воинской десятины. Работа была нелегкой, и хотя ей не доводилось проводить целые смены, сгибая металл для фюзеляжей в факторуме, либо считать раскаленные, только что из домны, гильзы на пулевой ферме, у нее хватало шрамов. Ветхие листы писчей бумаги, извергаемые из ртов вычислительных сервиторов, регулярно резали ей пальцы. Все было так плохо, что ей пришлось бинтовать себе руки, словно прокаженной. А от таскания кип записей на твердых носителях через все стеки ей так ломило кости, что иногда казалось, будто тяжелый ручной труд и то проще.
Она так и не вышла замуж и не завела детей. Хезме жила одна и имела умеренный доход, исходящий от умеренных ожиданий. Она полагала, что умрет в стеках или в своем прибранном, но убогом жилом блоке. Она была набожной. Хезме боялась всего странного, чуждого, ведьм и еретиков, и льнула к Имперскому Кредо, как младенец к материнской груди. Подвеска в виде аквилы Императора Восходящего была одним из немногих украшений, которые она себе могла позволить, и она преклоняла колени пред его славой на рассвете и закате каждого дня.
Но, глубоко внутри, ей хотелось большего. Набожность должна вознаграждаться. Ксенофобия и нетерпимость нуждались в одобрении. Для того чтобы ненавидеть, чтобы бояться иного, требовались усилия. Неужели Хезме не заслуживала хоть чего–то за свое усердие?
Она услышала о священнике по тайным каналам, через перешептывания и молву. Кое–кто называл его миссионером, прибывшим говорить о воле Императора и вести неверующих обратно к Его свету. Найти его было непросто. В конце это он нашел ее. Когда она брела по нижней трассе Ворганта в сторону западной промежуточной маглев-станции, путь ей преградила фигура в темно-красном облачении с умудренным годами лицом.
Его обаяние, его непоколебимая вера в Императора человечества покорила Хезме. После этой встречи она уже не вернулась в скрипториум-примус. Скиталец, как его называли остальные, изменил ее жизнь. Подле него она ощущала тепло, и удовлетворение, о нехватке которого до знакомства с ним она даже не догадывалась.
Конечно, у него были другие последователи, и ее поразила необходимость полной и строжайшей секретности. Поначалу она удивлялась, для чего такие меры. Как–никак, поклонение Императору не было преступлением, и в темные времена, которые сейчас переживал город, прилив веры мог объединить недужных жителей.
Лишь узнав о цели ― о Пробуждении, как назвал ее священник, ― Хезме все поняла. Ее потрясала сама только мысль о том, что она знает, что она станет частью столь грандиозного начинания. Столь верна была Хезме, столь всепоглощающе предана цели, что спустя долгие недели, наконец, наступил день, которого она так ждала.
― Ты будешь просвещена, Хезме, ― сказал ей священник.
И в тот момент она поняла ― вот оно, вознаграждение за набожность и веру.
Просвещение.
Хезме не задавала вопросов, когда ее привели в заброшенное место на окраинах западного района, в ветхий факторум, машины в котором давным-давно остыли, и где меж нарезчиками пуль и формировщиками металла свили шелковистые сети сферопауки.
Босыми ступнями она чувствовала многолетний слой грязи и сажи на полу, теплый воздух трепал тонкую сорочку, пока ее вели в огромную душевую комнату.
По ступенькам, выложенным старой грязной плиткой, холодившей кожу, Хезме спустилась в глубокий бассейн, у бортов которого скопился мусор. Света здесь не было, поэтому в комнату прикатили старые бочки из–под масла, которые наполнили горючим веществом и подожгли. Мерцающий свет озарил круг, выведенный на дне бассейна. В сумрачной комнате он выглядел темно-красным.
Хезме ступила в круг вместе с семью другими, каждого из них провели к отмеченному руной месту на полу. Руны показались ей странными, от одного взгляда на них у нее болели глаза. Она задрожала, но не от страха. От нетерпения.
Только когда ей на запястьях, шее и лодыжках защелкнули тяжелые цепи, она начала побаиваться. Как и круг, цепи были помечены. Металл покрывали пятна, отдающие медью.
Затем в комнату вошел он, и испуг Хезме поубавился. Она попыталась встретиться с ним взглядом, однако тот как будто смотрел сквозь нее, полностью сосредоточенный на цели.
― Его волею судимы все мы, ― начал он, ― и через наши страдания Он сочтет нас достойными избавления. Взгляните в бездну. Посмотрите же в разум того, что таится за пеленой, ибо только тогда вы будете просвещены, только тогда познаете ужас и займете место в Пробуждении.
Фигуры, стоявшие в тенях у стен, вдруг запели, и на Хезме накатило странное ощущение. Цепи начали жечь кожу. Ей захотелось кричать, но незримая сила как будто держала ей язык, поэтому она начала извиваться, пока чуждое присутствие упорно пробиралось ей в тело. Словно грязный паук, оно раздувалось, с каждой проходящей секундой становясь все больше вирулентным. Хезме услышала голоса, но те говорили на языке, которого она не знала, и речь их звучала так, что от нее в жилах стыла кровь.
Ей захотелось убежать. Все это было неправильно. Она поменяла мнение, но с тошнотворной отчетливостью поняла, что отступать поздно. Чувство времени исчезло, а с ним и обрывки ее «Я», унесенные смрадным ветром.
Хезме могла провести в этом месте целые дни, голоса у нее в голове становились громче, а воля таяла подобно льду под палящим солнцем. Отстраненно она ощущала изменения в своем теле, в костях, даже в голове. Возникли странные наросты, которых раньше не было, по коже, словно плесень по шторе, поползли нечистые метки.
И на кратчайший миг, прежде чем сдаться существу, что пустило внутри нее корни, и превратить свою плоть в его дом, Хезме узрела других соискателей и культ, которые ширились городом подобно благословленному пожару.
В конце рядом с ней остался скиталец, однако его слова не принесли облегчения.
― Не отчаивайся, ― проговорил он. ― Твои страдания служат высшей цели.
Хезме расхохоталась, но голос уже был не ее собственным, и она запрокинула голову, смеясь, рыдая и крича, и дала тьме поглотить себя.
Десятая глава
Город Воргантиан, Кобор, в свете Терры
Маг-трасса была плохо освещена и пахла сыростью. Тени скрывали Мероведа, быстро спускавшегося транзитными туннелями под восточным районом Воргантиана. Путь ему никто не преграждал. Лишь некоторые из оборванного вида посетителей провожали его взглядами. Эта часть автоматизированного транзитного узла не собирала толп. Это был старейший участок сети, в одном из старейших районов города, и дни его близились к концу.
Свод местами проседал ― тяжесть громоздившихся ярусов брала свое над ветшающими гранитными блоками и железной арматурой. Сквозь дыры в рокрите сочилась влага, оставляя темные грязные потеки, напоминавшие Мероведу кровь.
Он спешно покинул наблюдательный зал, быстро переодевшись в легковесный, но прочный броненательник с пластальным нагрудником. Он взял с собою вибромеч с широким лезвием, который теперь покоился в закинутых за спину ножнах, и крупнокалиберную болт-винтовку «Сокрушитель щитов», болтавшуюся на ремне рядом с клинком. В набедренной кобуре находился археотехный термоядерный пистолет, «Огненное клеймо». Из старого деревянного ящика он захватил несколько аркан.
Наряд довершал черный плащ, достаточно широкий и плотный, чтобы скрыть нагрудный пояс с боеприпасами и тот факт, что он вооружен с ног до головы. В тенях глубокого капюшона пряталась вокс-бусина.
У него не ушло много времени, чтобы на грависпидере достичь маг-трассы, а далее уже пешком проследовать до главного транзитного узла. Его наблюдательный зал располагался в центральной точке под городом, и к нему сходились все дороги, что облегчало достижение окраин. Меровед оставил транспорт в закинутом ремонтном доке, где он будет в безопасности и надежно спрятанным, пока он за ним не вернется.
Туннель, по которому он попал в транзитный узел, выходил в гигантский обветшалый атриум. Помещение тянулось вверх на высоту в пару этажей, заканчиваясь сводчатым потолком, по осыпающейся штукатурке которого, будто вены, расходились трещины. У края выложенного плиткой перрона висел единственный маг-вагон на сбоящей гравиподвеске, сыплющей искрами из репульсорных пластин. Он вез горстку пассажиров: нескольких мелких писцов да пару тружеников Муниторума, толпившихся кучками и по заговорщически перебрасывавшихся короткими словами. Одна из рабочих, женщина с сальными волосами и пятнами копоти на лице, посмотрела вслед прошедшему Мероведу. Увидев его, она быстро потупила взор.
Сам атриум почти пустовал. Грязные пулевые фермеры и резчики брони стояли замызганными и уставшими компаниями. Всклокоченного вида старик в вонючих обносках наяривал на насосном органе нестройную мелодию, без особого успеха пытаясь привлечь внимание людей. Священник Министорума в длинной пюсовой рясе читал вслух из растрепанной книжицы «Проповеди Себастиана Тора», игнорируемый в равной степени.
Торговец в облезлом парчовом камзоле с выцветшим рафом имел куда больше почитателей. Он держался возле сервитора-телохранителя и, прижимая к груди сундучок, с нескрываемым презрением мерил взглядом парочку бритоголовых подростков с бандитскими татуировками. Здесь же обретались и фигуры в капюшонах и плащах, те, что держались теней и укромных уголков, мутанты и низкоуровневые вирды. Эти жалкие отбросы не представляли угрозы Мероведу и Трону. Они прятались от ведьмознатцев и охотников за головами, зарабатывавших на скальпах униженных и отверженных. Страх и подозрения были в Империуме ходовым товаром, и охотники сполна этим пользовались.
Меровед нахмурился под капюшоном.
Безразличие и отчаяние цеплялись к этому месту подобно невидимому туману. Здешнюю часть транзитного узла следовало снести еще годы назад, хотя, возможно, заправлявшие тут трудовые бароны просто дожидались, пока вышестоящие ярусы не раздавят его сами.
Контрабандисты-иномиряне предпочитали вести свою противозаконную деятельность в захудалых районах города. Как и отребье, которое пыталось спрятаться под лохмотьями и безвестностью, подобные делишки редко привлекали интерес Мероведа. Он прибыл на Воргантиан не ради того, чтобы следить за соблюдением закона и порядка ― его обязанности были более широкими и всеобъемлющими. Груз, которым, по слухам, владел один контрабандист, изменил обычный ход вещей. Изменил характер, как он сказал Гедд.