— Переводчики, — объяснила Фериус.
— Переводчики?
— А ты свободно говоришь на гитабрианском?
— Э… нет.
Она указала на женщину в полусфере нашей секции. Я сказал бы, что она джен-теп, хотя, скорее всего, ше-теп — поскольку татуировки на ее предплечьях давно поблекли. Этот недостаток женщина восполняла своим ростом. Она была выше любого джен-теп, которого мне доводилось видеть за свою жизнь.
— Презентации идут на гитабрианском, — объяснила Фериус, — но большинство людей приезжают на выставку из других стран. Поэтому переводчики повторяют все на соответствующем языке.
— То есть все люди в нашей секции либо джен-теп, либо их представители?..
Я огляделся по сторонам. Никто не обращал на меня особого внимания. Хотя, наверное, некоторые задавались вопросом, что я тут делаю — ведь я был одет совсем не так, как принято у нашего народа. Должно быть, меня принимали за ше-теп, занявшего место своего хозяина.
Стоило кому-то взглянуть на меня чуть более пристально — и мне становилось неуютно.
— Хм-м, — пробормотал я, наклонившись к Фериус. — Ты не забыла, что на меня выдан ордер-заклинание? А Нифения — изгнанница. Что, если кто-то из нашего клана…
— Здесь нас никто не посмеет тронуть, — сказала Нифения. — Гитабрианское торговое законодательство весьма специфично. Если ты доставляешь проблемы, на тебя налагают санкции. На любую агрессию с твоей стороны жестко ответят и даромены, и даже берабески. Все, кто заинтересован в местных товарах.
Что ж, я полагаю, это делает Гитабрию безопасным убежищем для Нифении. А вот для меня — вряд ли. Когда дело касается Черной Тени, джен-теп плюют на выгоду и на доводы разума.
Раздался звук рога — удивительно красивый и чистый.
— Садись, малыш, — сказала Фериус, указывая свободное место на скамейке. — Почувствуй себя туристом.
Глава 19
БОЛЬШАЯ ВЫСТАВКА
Церемония началась с появления маленького человечка в длинном вышитом плаще. Яркие полудрагоценные камни на его одежде сияли, придавая ему сходство с павлином. Его речь текла так плавно, что, казалось, он пел. Гитабрийский язык весьма красив, но человечек говорил слишком быстро, и я не мог разобрать, где заканчивается одно слово и начинается следующее. Произнося речь, он улыбался и жестикулировал, а потом, низко поклонившись, отступил назад.
Переводчики во всех секциях поднесли рога к губам. Они говорили негромко, но устройство рогов — а, может, и «раковин», в которых они стояли, — усиливало звук, и их голоса разносились над скамьями, так что зрители без труда могли услышать каждое слово.
— Добро пожаловать, — начала женщина джен-теп — переводчица нашей секции. — Мы очень ценим и глубоко уважаем вас. Вы все — наши дорогие гости: представители неустрашимой и благородной дароменской империи, делегаты благочестивой и мудрой теократии Берабеска, посланники блистательной и могущественной магократии джен-теп…
Она продолжала в том же духе, перечисляя страны. Об одних я хорошо знал, о других — лишь слышал краем уха. Некоторые и вовсе располагались на другом континенте.
— Вот уже сто пятьдесят лет Большая Выставка остается местом встречи для всех, кто приезжает полюбоваться и восхититься чудесами других земель, искусностью и мастерством тех, кто — пусть они даже говорят на других языках и отличаются цветом кожи — остаются нашими братьями и сестрами по духу. Здесь мы покажем последние разработки и достижения наших исследователей, которые вы, многоуважаемые гости, можете приобрести и отвезти в свои страны.
На этом месте человечек, ведущий мероприятие, снова выступил вперед. Он говорил еще некоторое время, а потом предоставил слово переводчице.
— По традиции, — сказала она, — мы будем демонстрировать то, что изобретатели Гитабрии создали за прошедший год. Наша культура зиждется на трех основах: исследования, торговля, мастерство. В нашем языке существует слово, которого нет ни в одном другом: «беллегензия». Оно означает красоту, которая может быть раскрыта только благодаря изобретению.
Женщина — как и ведущий до нее — сделала небольшую театральную паузу, а затем продолжала:
— И, о! Какие же чудесные вещи наши изобретатели создали в прошедшем году!
Человек в сверкающем плаще шагнул вперед в третий и последний раз, вскинул руки, словно в мольбе, а потом звонко хлопнул в ладоши.
Казалось, он призвал гром с ясного вечернего неба. Из-за кулис выбежали две группы танцоров в алых шелковых костюмах. Они держали восьмифутовые деревянные шесты, соединенные между собой такой же алой тканью с золотыми полосами — так, что все сооружения напоминали мифических крылатых зверей с вытянутыми мордами, похожими на крокодилью. Наверное, оно и к лучшему, что Рейчис не пришел — у него свое мнение о крокодилах.
Звери извивались и танцевали в воздухе, повинуясь движениям артистов, которые ловко управлялись с шестами. Группы поменялись местами, потом сделали это снова — быстрее, быстрее. Казалось, мифические существа вот-вот вырвутся и улетят в небеса. Потом артисты ринулись на авансцену, приближаясь к зрителям. Челюсти алых шелковых зверей распахнулись, раздался гром, и из пастей вырвались огонь и дым. Я ухватил за руки Нифению и Фериус, намереваясь оттащить их назад, пока пламя не спалило нас. Но Нифения лишь отмахнулась от меня, как от неразумного ребенка. Она не сводила глаз с волшебных животных. Тут наконец я понял, что пламя и дым ненастоящие. Из пастей зверей вылетели длинные красные вымпелы, а вместе с ними — что-то еще. Небольшие шарики — размером с яйцо, — завернутые в блестящую золотую бумагу. Они посыпались на зрителей, а те поднимали жадные руки, стараясь поймать их. Шелковый монстр выплюнул еще одну партию шариков, на сей раз — немного побольше размером.
— Эти гитабрийцы любят показуху, — сказала Фериус, лениво протянув руку, чтобы поймать одну из золотистых посылок.
Она развернула бумагу и показала мне содержимое.
— Хочешь попробовать, малыш?
Моим глазам предстал небольшой кругляш, по виду напоминающий ириску.
— Откуда нам знать, что они не отравлены?
И если вы считаете меня параноиком, поверьте: отравления случаются гораздо чаще, чем кажется.
— Едва ли это пошло бы на пользу бизнесу, — заметила Фериус, обведя взглядом гостей выставки, которые с аппетитом поедали содержимое золотых свертков. — Но если ты боишься…
Я не успел сказать ей, что эта попытка взять меня «на слабо» выглядит довольно жалко. Нифения забрала у Фериус конфету и сунула в рот. Она пососала ее пару секунд, а потом замерла. Глаза девушки расширились.
— О! — сказала она.
— Что? Что такое?
Не отвечая, она посмотрела вниз, на землю; жадные руки по-прежнему шарили под скамьями в поисках обернутых в золото сладостей. Углядев сверток, Нифения стремительным движением ухватила его, опередив здоровяка в одеянии мага. Мужчина рявкнул на нее, но, вспомнив о правилах Выставки, удержался от грубостей.
Нифения села на место и вручила мне шарик.
— Попробуй.
Не желая снова быть уличенным в трусости, я развернул конфету и сунул в рот, пытаясь проглотить ее целиком. Эффект не заставил себя долго ждать. Все вокруг стало… отчетливым. Цвета, формы, текстуры. Казалось, я всю жизнь носил шоры на глазах и лишь теперь увидел мир таким, каков он есть. Обострился и слух. Более того: казалось, я даже мыслить могу теперь рациональнее и яснее. Словно раньше я был дурачком и только теперь осознавал суть вещей.
— Ясность, — сказала переводчица.
Ее голос показался пронзительным. Чересчур громким. А еще я вдруг понял, что говорил ведущий на гитабрийском. Сообразил, как произносятся слова. Конечно, я не знал их значения, но теперь этот язык показался мне совсем не трудным для изучения.
— Ясность, — повторила переводчица. — Не это ли все мы ищем? Лучше понять, четче расслышать, более полно познать мир… Народ Шин-Пажани, живущий за южным морем, познал свой мир и многое другое, поскольку они сумели достичь истинной гармонии. Вслед за ясностью приходит понимание, а вместе с ним — миролюбие.
Между тем из всех шестнадцати секций амфитеатра слышались выкрики. Мужчины и женщины держали в руках тонкие палки длиной около шести футов, так что их можно было видеть издалека. Примерно в футе от верхнего конца на каждой палке имелась перекладина; на палку надевались кольца разных цветов — голубые, зеленые, золотые, серебряные. Когда участники торгов видели кольца конкурентов, они меняли цвета своих собственных колец или просто добавляли новые.
— Что они пытаются купить? — спросил я.
— Права на продажу, — ответила Фериус. — Каждый из них хочет приобрести эксклюзивное право торговать главной новинкой этого года.
— То есть, — сказал я, — они готовы выложить огромные деньги за… за что-то, чего еще не видели и понятия не имеют, сколько оно может стоить?
Нифения повернулась ко мне. Ее зрачки были огромными, заполонив почти всю радужку.
— Сам подумай: монополист может установить любую цену. Только представь, каковы будут барыши.
В конце концов нашелся победитель — даромен, который едва удерживал палку, кренящуюся под весом золотистых колец. Менее удачливые конкуренты поаплодировали ему, послышались звуки фанфар, а танцоры, держащие шелковых драконов, наклонили шесты, заставив своих зверей изобразить поклон.
В скором времени драконов подвесили на крюках над сценой, а танцоры исчезли. Человечек в павлиньем плаще поклонился и тоже ушел.
— Это было невероятно, — сказал я.
— Хочешь невероятного? — спросил из-под скамейки негромкий трескучий голосок.
Я наклонил голову и обнаружил Рейчиса. Он глядел на меня неестественно расширившимися глазами. В лапе белкокот держал несколько золотистых свертков.
— Ты должен попробовать эту штуку, Келлен. Вот она — невероятная. Просто нечто!
— Идиот! Ты должен был спрятаться в городе! Что, если кто-нибудь тебя увидит?
Он фыркнул.
— Эти тупицы? Они слишком увлечены представлением. Мы с Айшеком были здесь с самого начала, и никто ничего не заметил.
И впрямь: гиена сидела под скамейкой Нифении. Айшек спрятался гораздо лучше, чем Рейчис. Это, правда, не отменяло того факта, что они оба ослушались нас. В нахальстве Рейчис превзошел сам себя, но более всего меня беспокоило другое: его мех постоянно менял цвет. Я выхватил у него золотую конфету.
— Сколько вы их съели?
Белкокот посмотрел направо, потом налево — будто ожидал, что ответит кто-то другой.
— Не знаю. — Он поднял лапу, демонстрируя мне с полдюжины оберток. — Может, пять?
— Думаю, лучше отобрать у него конфеты, — сказала Фериус. — А ты, — она ткнула пальцем в сторону Рейчиса, — сиди под скамейкой. Если вы с гиеной попробуете что-нибудь украсть, пеняйте на себя. Это ясно?
Рейчис ударил себя лапой по лбу — в меру сил копируя дароменского солдата, отдающего честь командиру.
— Так точно, капитан!
Разумеется, Фериус его не поняла. Однако прижала палец к пушистой морде белкокота и проговорила:
— Я не шучу.
В ответ на угрозу Рейчис оскалил зубы, но его рык тут же превратился в хихиканье.
— У тебя красивые глаза, — сообщил он, глядя на Фериус.
— Что он сказал?
Я перевел. Аргоси ухмыльнулась.
— Отлично. Теперь не ты главный милашка в этой компании.
— Я бы с удовольствием их съел. — Белкокот посмотрел на меня. — Можно мне съесть ее глаза, Келлен? Я верну их позже, честное слово.
— Поговорим об этом в другой раз.
— Хорошо, — сказал он и повернулся, намереваясь уйти… но лапы разъехались.
Нифения успела первой. Стремительным движением она подхватила белкокота, прежде чем он шмякнулся на землю, и взяла его на руки.
— Она тоже хорошенькая, — сказал Рейчис, глядя в лицо Нифении. — Мне всегда нравилась эта двуногая.
Он лениво протянул лапу. И, хотя не сумел ничего ею достать, я был совершенно уверен, что Рейчис нацелился на ухо Нифении.
— Ладно, пора уходить, — сказал я, полагая, что все закончилось.
— Уходить? — переспросила Фериус, снова усевшись на скамью и глядя на сцену, где готовилось новое, еще более грандиозное действо. — Малыш, это была не Выставка, а всего лишь церемония открытия.
Глава 20
СОЗИДАТЕЛЬ
Следующие два часа я сидел разинув рот. На сцене сменяли друг друга самые разные товары. Удивительные, необычные, странные. Деликатесы из дальних краев, о которых я даже не слышал. Красивые инструменты, сделанные из дерева, более прочного, чем сталь. Рубашка, сшитая из особого материала, которая охлаждала, когда на нее воздействовали теплом, и нагревалась, если ее клали на лед…
Все эти чудные вещи, о которых нам рассказывали через переводчиков, выпускались очень маленькими партиями, а потому уже с самого начала торгов цены были назначены заоблачные и только росли.
— Уловки, — сказала Фериус в ответ на мое изумление. — В основном все сделано из материалов, настолько экзотических, что и для личного пользования это не всякому под силу купить. Не говоря уж о том, чтобы снарядить армию.
— Тогда почему…
— Гитабрийцы любят выделываться, — объяснила она и кивнула на гостей выставки. — Большинству из этих людей не нужны волшебные конфеты или рубашки, которые стоят целое состояние, но легко заменяются обычным плащом. Они приезжают, чтобы закупить свечной воск или специи, древесину или слоновую кость.
Она махнула рукой.
— Остальное — просто шоу.
Нифения поморщилась.
— Простите меня, леди Фериус, но вы низводите все эти чудеса до какой-то прозы жизни.
— Она не леди! — прорычал Рейчис, лежавший на коленях Нифении и скрытый от чужих глаз полой ее плаща.
Он начал неудержимо хихикать. Фериус же закатила глаза.
— Ей-богу, одного джен-теп вполне достаточно, чтобы вымотать мне нервы. А уж два… — Она обернулась к Нифении. — Послушай, детка. Допустим, сейчас у вашего народа есть тысяча магов, достойных так называться. Может показаться, что это много, но вот, скажем, дароменская армия составляет два миллиона человек. Элитные войска берабесков — только элитные, не считая обычных солдат, — это около ста тысяч.
Фериус кивнула в сторону выхода из амфитеатра.
— Гитабрия — самая маленькая страна из всех — кроме магократии джен-теп, конечно, но даже здесь насчитывается четыре миллиона человек. Говорят, что на этом континенте проживает шестьдесят миллионов душ.
Она указала на сцену.
— А теперь скажи мне, какой прок от нескольких теплых рубашек?
Эта простая логика, казалось, ошеломила Нифению. Как и меня. Однако было еще кое-что. Карта, которая привела нас сюда.
— Дискордансы, — сказал я. — Ты постоянно твердишь, что они могут изменить ход истории. Но все они — не более чем…
Я не успел привести свой очень убедительный контраргумент, потому что на сцене снова началось действо. Артисты в ярких костюмах ушли, унеся с собой флаги и вымпелы. Стойки и витрины тоже убрали. Даже ведущий исчез. Молодой человек в неприметной черной одежде выкатил на сцену нечто, похожее на массивное овальное зеркало, вставленное в деревянную раму с восемью маленькими колесиками, так что его можно было плавно перемещать по полу. Он осторожно установил его в центре сцены и несколько раз повернул туда-сюда, словно что-то выверяя. Удовлетворившись результатом, он протянул руку за зеркало и помахал ей. Рука внезапно показалась чудовищно большой.
«Это не зеркало, — понял я. — Это увеличительное стекло».
Не сказав ни слова, молодой человек ушел. Толпа ждала, затаив дыхание, не понимая пока назначения этого огромного увеличительного стекла. Наконец из-за кулис появилась грузная женщина. На ней был кожаный фартук мастерового поверх простой льняной одежды. В своих руках она держала деревянную коробочку — не больше ее ладони. Хотя, говоря откровенно, сами по себе ладони были довольно большими.
Едва лишь зрители увидели ее, в тишине раздались шепотки:
— Джануча… Кредара Джануча заль Гассан… Джануча эс маэдра беллегензия… Эс маэдра беллегензия.