«Вот же надо терпения!» — вздыхала я, очищая прутик за прутиком. Что иначе в плетении нельзя — уже поняла. А чего стоила переборка прутьев, заготовленных ею ранее!
— Отбирай по толщине комля…
Я старалась. Сначала выбирала самые толстые, потом чуть тоньше, потом еще тоньше. Всего на пять кучек. В шестой оставались ветвистые прутья.
Мои нежные руки покрылись ссадинами и занозами, но я не жаловалась и терпела, понимая, что пока иного пути нет. Да и кому я тут нужна? Повезло, что на меня наткнулась Тиаса, а не насильники или работорговцы. Страшно подумать, что тогда было бы.
Когда перебрала, мне вручили метлу, чанчик с водой и тряпку — и я взялась за мойку полов. Настолько старалась, что даже не заметила, как к нам зашел заказчик. Лишь когда раздалось многозначительное покашливание, вскочила и натолкнулась на противного, напыщенного старикашку.
— Здрасьте, — смущенно выпалила, разглаживая кусок тусклой рыжей тряпки, служившей мне туникой.
Старикан с мешками под глазами, жидкими волосенками, но в добротной одежде оглядывал меня пристально, медленно, с ног до головы.
— Не знал, что у тебя есть родня, — изрек он каркающим голосом, бросил монету на стол и ушел, потребовав, чтобы скорее заканчивали плести заказ. Как только остались одни, Тиаса спросила шепотом:
— Видела, как смотрел?
— Не поклонник, а мечта, — съязвила я.
— Зато господин Хьесет может взять тебя в услужение. Будешь ходить в богатой одежде, есть вдоволь, — она говорила серьезно, но в глазах блестели озорные огоньки. Испытывала меня, как пить дать.
— И спать, да? — поддела.
— Угу, на мягкой перине.
— С ним в придачу?
Мы рассмеялись.
— Не пожалеешь потом?
— О таком-то счастье? — хмыкнула я.
После моих слов Тиаса задумчиво потерла подбородок.
— Кажется, где-то все это время и впрямь жила моя родня, — улыбнулась она, намекая, что мы мыслим одинаково. — Если бороду приладить — даже сходство появится. Правда, она тебе не пойдет.
— Почему же? — деланно возмутилась я. Мне сие «украшение» не нужно, но ведь в молчании работать скучно.
— Ты на мужчину не сойдешь даже со спины — сразу раскусят, поэтому за город ходить не будешь, а то всякое может случиться.
— И ты от того всякого носишь бороду?
— А ты думала, ради удовольствия? — фыркнула хозяйка дома. — Большого мужа обидеть сложнее, чем большую женщину, — и подмигнула.
— А что, разбойников много? Как вечереет — лучше дома сидеть? — насторожилась я.
— После войны с Апатами и сытость ушла, и благополучие, — грусть легла на ее круглое лицо. — Златокрылы лишили нас своего покровительства, перестали бороздить небеса, усаживаться на постаменты — и сразу же у соседей появились притязания на наши земли.
— Златокрылы? — не поверила я ушам.
— Ага. Божественные драконы-защитники, — с придыханием подтвердила Тиаса.
Всю дорогу гадала: зачем нужны эти огромные, высоченные Т-образные насесты, царапавшие небо? Но представить не могла, что для крылатых ящеров. Или шутит? Но она чинно продолжала рассказ:
— Раньше они летали над Лагсарном, и каждый гость, каждый враг Лагеарнии знал, что у нас есть несокрушимые защитники. Но тизар Идар промотал казну, отказался выплачивать храмовнику пожертвования для их пропитания. Потом начал завидовать драконьему заклинателю, ведь люди уважали его больше… — Она запнулась. — Поговаривают, что тизар и заклинатель принесли себя в жертву в драконьем храме. Но что же это за жертва, если после нее златокрылы перестали появляться? Худое там произошло…
Я не верила. Драконы?! Нет, не может быть! Тиаса же, оценив мое удивление по-своему, предупредила:
— Но об этом помалкивай. Если услышишь плешивых проповедников, голосящих, что тизары прогневили златокрылов, или, наоборот, что могут обойтись без помощи заклинателя — обходи стороной. Рядом с ними всегда солдяги. Сцапают — и все.
Чтобы я не скучала, она усадила меня рядом и стала объяснять, как сделать основу
— крестовину. Оказалось, донельзя просто, но требовались сноровка, чуть огрубевшая кожа и терпение. Выбрав шесть подходящих лоз, три из них я по примеру расщепила посередине и вставила другие три прутика. А потом начала их оплетать вымоченными гибкими лозами. Делала все медленно, но, если честно, работа умиротворяла.
Пообедали жидкой кашей на рыбном бульоне. Кухня здешняя хоть и простая, но не плоха. Мы как раз доедали похлебку, когда в дверях показалась худая женская фигура.
Непрошенная гостья, лет сорока, с острым длинным носом и неприятным, ощупывающим взглядом, бесцеремонно вошла и села на скамью.
— И вправду родственница? — усмехнулась она, прищуривая черные любопытные глазки.
— Зачем пришла? — недружелюбно оборвала ее Тиаса.
— Не рада подруге? А я ведь по просьбе господина Хьесета. Сама знаешь: ей с ним лучше будет, — она кивнула на меня.
— Нет, — завертела я головой, догадываясь, что мне предлагают нечто сомнительное. — Мне и с Тиасой хорошо.
— Тиска-то — посмешище, бородой округу веселит, так хоть ты жизнь себе не порть. Она тебя отговаривает, потому что не ей предложили…
«Ох, и гадюка! — подумала я со злостью. — Ведь намеренно пытается рассорить нас. А вот фигушки!» — так и хотелось скрутить дулю и сунуть ей под нос.
— Кто ж замуж возьмет тебя с родней — бородашкой, а?! Да еще бесприданницу!
Но сохранявшая самообладание Тиаса возразила:
— Сирота-то сирота, но она не уродина и не глупа. Кто полюбит — не посмотрит на бедность.
— Какая ты с детства была, Тиска, дура — такой и осталась. Скоро одряхлеешь — а все в россказни веришь!
— Чем меня поучать — иди, Данака, займись Лемхом, чтоб не осерчал, — поддела Тиаса, на что неприятная женщина злобно сверкнула глазами, вскочила со скамьи и выбежала за порог.
— Ее муж — пьянчуга, руки распускает. Вот Данака злится и старается, чтобы другим досталось поболее, — равнодушно пояснила подруга. — Но если желаешь…
— Нет! А давай и мне усики привяжем, чтобы отстали?
— Рано тебе усатой ходить, — отрезала она. — Глядишь, и замуж выйдешь.
— Думаешь, возьмут?
— Отчего же нет? Ты вон какая. Даже у меня был жених, — собеседница печально улыбнулась. — Но Ноин погиб. Больше такого, как он, я не встречала. А хуже не хочу.
— Лучше быть одной, чем с кем попало.
— Верно, — кивнула она, и мы снова взялись за работу.
Утром ни свет, ни заря Тиса громко объявила:
— Вставай! На рынок пойдем!
Я кое-как села на постели, сонная спустилась на кухню… — и, увидев собранную ею поклажу, которую предстояло тащить на себе, мигом проснулась.
— А, может, Тофа запряжем? — спросила с надеждой.
— Продадим — не продадим товар, а за его постой денежку отдай. Сами донесем!
После скромного завтрака, водрузили на спины огромные короба, заполненные товаром, в каждую руку взяли по корзинке. Спасибо, что в зубы перекладину не всучила. Правда Тиаса забрала себе самую тяжелую кладь. Выходя за ворота, я с грустью посмотрела на ослика в стойле. Конечно, зачем ей теперь он, когда появилась я.
Сандалии терли ноги, из-за неудобной колодки горели стопы, но, стиснув зубы, я шла за подругой, которая, желая занять хорошее место, перла напролом. Наконец она ткнула пальцем на пятачок площади и объявила:
— Встанем здесь!
От радости я едва не плюхнулась на брусчатку. Пусть путь был не долгим, но в дороге лямки короба натерли кожу.
На рынок только начали подтягивались торговцы и торговки, а мы уже привязывали тканяный навес к столбам, расставляли товар, — и тут из толпы выскочила какая-то заспанная бабища с коробом за спиной, кинулась к нам и начала визжать, что мы заняли ее место. Она воинственно сжимала кулаки, вопила, однако у Тиасы голос оказался не менее громкий и грозный. А еще она была выше… Поэтому победа осталась за нами. Зато сколько новых слов я узнала!
— Кусья башка! Тухлая морда! Глосья квара…
«Надо запомнить и уточнить, что это за квара? Тем более глосья. И кто такой кусь?
— подумала. — Ведь в жизни все может сгодиться».
Когда окончательно разложили товар — расселись в теньке на двух крепких туесках (а чем не реклама крепости и качества товара?) и принялись разглядывать пока еще редких покупателей.
Солнце поднималось, время тянулось медленно. Чтобы отвлечься и не зевать во все горло, начала на песке, что сгребла ногами, рисовать палочкой цветочки, ежика, рыбку. А когда начертала свое имя — Тиаса хмуро покосилась и погрозила пальцем. Усвоив урок, я отказалась от надписей от греха подальше. Вдруг подумают, что шпионка или колдунья, рисующая зловредные знаки.
Мимо нас проходили и иноземцы, в целом одетые так же, как местные жители. Правда у некоторых штаны были ярче и короче и оголяли очень волосатые ноги. Чаще всего кривые.
«Конники…» — подумала я, но наблюдения перевал неприятный голос:
— Почем? — грубо спросила грузная темноволосая женщина в платье с богатой вышивкой по подолу, указывая пухлым коротким пальцем с кольцом на овощную корзину.
— Шесть панье.
— Фи! Какая наглость! А та? — указала на самую большую, в которой мы несли товар.
— Две наглости, — осторожно съязвила я, благо, что стоимость помнила.
— Да кто купит за такую цену?! — скривила жадина тонкие губы. — Можно найти хороший короб дешевле! — И ушла.
— Хочет птичку певчую за канье (мелкая монета), чтобы та пела и не ела. Пусть поищет, — улыбнулась я Тиасе, сдержанность и самообладание который были поистине непревзойденными.
Солнце стремилось к зениту, жарило. Маясь духотой, я обмахивалась одной из плетеных мисок, как веером, и с интересом разглядывала разношерстную толпу, сновавшую по рынку.
Мужчины, женщины, старики и дети переходили от одного прилавка к другому. Нищие в грязно-серых обносках, от которых за версту разило смрадом. При их приближении меня начинало потряхивать от мысли: как потом избавляться от чесотки и иной заразы?!
Встречались и богато одетые жители в нарядных, цветных одеждах, украшенных вышивкой. Расшитые пояса стягивали на талии, струящиеся по телу, ткани. Я даже мельком увидела женщину в тончайшей, почти прозрачной тунике, сильно присборенной и смотревшейся восхитительно, не говоря уже о шелковистой нижней рубашке с небольшим вырезом, разноцветных бусах и украшениях. Она была светлокожей, но служанка, семенящая за ней, несла зонтик и прикрывала от солнечных лучей. Понятно, почему Тиаса решила, что я из состоятельной семьи или распутница, работающая явно не в поле и не на свежем воздухе.
Черты лица здешних жителей были самыми обычными. И все же я на их фоне казалась… не, знаю, наверно, утонченной. С тонкими запястьями и нежной светлой кожей без высыпаний. Белозубая. С приятной улыбкой и ямочками на щеках. Да и овал лица у меня правильный. Конечно, не писанная красавица, но если приоденусь, обживусь — буду очень даже миленькой, обзаведусь поклонниками…
«Вот и поплатилась за любопытство! — осадила себя. — На блестяшку позарилась — теперь сижу, корзины продаю и думаю, как накопить монет на приличное платье, сандалии и еду. А бедные папка с мамуликом ищут меня…» — грустно вздохнула. Подступили слезы, но я сдержалась, больно прикусив губу.
Еще сильно расстраивало, что покупатели не спешили раскупать товар, и мы сидели без дела.
«Если ничего не продадим, Тиасе будет накладно кормить меня даже бобовой кашей. Выгонит — и куда пойду? В трактир подавальщицей? Ну-ну, сразу найду приключений — и здравствуй ЗППП или беременность, а потом слухи пойдут. Нет, уж, лучше горохом давиться и корзины плести».
Неистово захотелось продать что-нибудь, лишь бы не быть нахлебницей, отблагодарить подругу за доброту, поэтому принялась сочинять забавную кричалку-зазывалку, типа: налетайте, раскупайте. Или лежит кучка по три штучки.
Вдруг Тиаса скривилась.
— Зря утром напилась воды. Придется платить, — она очень рачительная, но, видимо, терпеть невмоготу, поэтому, надавав мне наставлений, чтобы ни в коем случае не снижала цену, отлучилась. А я осталась одна с товаром.
Боясь напутать с ценой, получить нагоняй, нервничала. От волнения горели щеки, но я взяла себя в руки, улыбнулась — и, о, чудо! Тут же появился первый возможный покупатель.
— Эй! Зря тут сели. Там Тодван нахваливает крепкие корзины, — незнакомый парень махнул вправо, затем влево. — А там Кутеск продает дешевле.
«Пока Тиаса была рядом, с советами не лез. А стоило «Церберу» отлучиться — тут же подкатил», — отметила про себя и, распрямив спину, ответила:
— Если там крепкие, а там дешевые, то у нас середина — крепкий и надежный товар за самую приемлемую цену!
— Ух, ты какая, — хитро улыбнулся кареглазый парень с грубоватым, рябым лицом. — Как звать?
— Купи корзиночку — скажу! — отвернулась. А что? Голод не тетка. Есть захочешь — не такое провернешь.
Незнакомец прищурился, принялся придирчиво оглядывать меня, мол: нужна ты мне. Но я сделала лицо наглее, оглядела его искоса, намекая, что сам жадина, даже махонькое лукошечко купить не хочет, и он сдался.
— Давай какую-нибудь, — процедил сквозь зубы.
— Маленькую или большую? — спросила, смотря на него из-под ресниц, на что покупатель хмыкнул:
— Любую.
— Сразу видно, что хозяйственный… — произнесла с придыханием, хотя льстить было противно и досадно.
«Чтобы я прежде угождала из-за какого-то лукошка?!» — но здравый смысл возразил, что чувство собственного достоинства мигом заткнется, когда есть захочу.
Уже скоро, сжимая в ладони теплые квадратные монетки с дырочкой посередине, готова была найти доброе слово для каждого покупателя. От гордости я сияла, как начищенный тазик на солнце, поэтому не удивительно, что ко мне потянулись люди.
— Эй, почем коврик? — послышалось брюзжание пожилого полного мужчины, одетого по местным меркам очень солидно.
— Пана (равная семи панье).
— А ставни?
— Тоже. Но если купите три сразу, отдам за четыре паны! — мило улыбнулась. Пусть со стороны казалась дурой, но я знала, что делаю.
— Может, за две с половиной? Если три сразу? — оживился покупатель.
— Нет. За четыре! — упрямо тряхнула головой и заправила за ушко выбившуюся прядку.
— Две с половиной!
— Четыре! — упрямилась, не забывая хлопать ресницами. Мужчины любят поучать хорошеньких глупышек, а я готова снести нравоучения, только бы, когда Тиаса вернется, огорошить ее хорошей новостью: я не обуза, а помощница. Расчет оказался верным.
— Дай одни! — бросил старик, доставая вышитый кожаный кошель из складок туники.
— Конечно, конечно, — защебетала я. И, получив заветную белую монетку, от радости и эйфории широко улыбнулась.
— Теперь еще одни! — заносчивый мужчина поглядывал на меня сверху вниз. Стиснув зубы, кивнула и протянула вторые ставни. Он снова расплатился и указал на третьи. Когда отдал третью пану, старик задрал морщинистый подбородок и, размахивая перед моим носом узловатым пальцем, поучительно изрек:
— Эк, глупая! Я купил отдельно три ставни, а заплатил только три паны! Не умеешь торговать!
— Ой, — притворно вздохнула я, и мы разошлись довольные собой. Покупатель с важным видом шествовал по рядам, а мальчишка-слуга нес за ним покупки. Я же, глядя в след, торжествовала:
«Хоть как назови, главное, что попался и купил! Хорошо бы еще разочек такое провернуть».
Когда Тиаса вернулась и увидела мою счастливую мордаху, поучительно заметила:
— Скромной деве не пристало скалиться.
— А я продала корзину и три ставни! — не сдержалась и похвасталась.
— Ох! Лах с тобой! Тогда сиди и улыбайся. Вдруг, еще будет толк! — махнула она пухлой, смуглой рукой, едва сдерживая улыбку. Но когда описала ей первого покупателя — невзрачного парнишку, Тиаса ошарашено захлопала глазами.
— Да чтобы Фаск купил у нас корзину? Быть не может!
— Почему?
— Они с отцом вон там стоят, — и махнула влево. — Тоже торгуют плетенками. Видать, и ему приглянулась.
— Пф-ф! — фыркнула я. Нужен мне корзинщик, как пятая лапа коту.