Это я изменилась, и не было шанса вернуться обратно, а Томас не желал принимать никаких изменений, в его личном измерении все было создано раз и навсегда, и коррективы не предусматривались.
— Тогда зачем идешь с ним встречаться? — нахмурилась Мари, тормозя перед светофором.
— Мы расстались как-то… неправильно, — пожала я плечами. — Пора сделать это более цивилизованно. Ну вроде как завершить круг, я думаю.
— Вы не расстались неправильно, девочка ты моя. Ты ушла из больницы, разбитая после потери ребенка, просто потому, что не могла видеть отсутствие даже тени сожаления на лице этого эгоиста из-за вашей общей беды, — стукнула защитница моих прав по рулю и, ойкнув, затрясла ушибленной рукой. — Если бы он не был настолько зациклен на себе любимом, то мог бы хотя бы сделать вид, что расстроен.
— Нет, дорогая, лицемерие вообще не в характере Томаса, и за это я его тоже любила. Он всегда четко и ясно доносил свои взгляды на что бы то ни было до всех, никогда не притворяясь и не пытаясь подстроиться. Он не хотел детей и говорил мне об этом сразу же, поэтому и сожалеть ему было не о чем. И это целиком моя проблема, что я себе почему-то выдумала, что не хочет он ребенка только пока его не существует в реальности, а когда появится — что-то в нем изменится.
— Так, а вот сейчас стоп, Алеена! — сердито прикрикнула на меня подруга. — Если он действительно не хотел детей ни за что и никогда, кто тогда в животе у Изабеллы? Готовый вылупиться Чужой?
Я поморщилась, потому как хоть и не так остро, но все еще болело.
— Я не знаю, Мари. Может, это и правда, что со мной он был одним, а с ней стал совершенно другим. На самом деле, я не очень хочу опять выдумывать эти «почему». Еще и поэтому согласилась встретиться с Томасом. Пусть он все скажет сам, и на том и закончим.
— Прости, если все эти разговоры заставляют тебя страдать, подруга, — нежно погладила меня по плечу Мари.
— Нет, это больше не страдания, милая, — выдавила я улыбку.
Волшебная анестезия чувств, невесть откуда взявшаяся после всего одной случайной ночи с Мангустом, носила, судя по всему, пролонгированное действие. Куда как больше печалило сейчас то, что я больше не увижу этого парня, очевидно, а если и увижу, то для него случившееся между нами не будет иметь такого же значения, как для меня, нежели хоть какие-то переживания, связанные с нашим с Томасом прошлым и настоящим. Я не слишком блещу умом и легкомысленна, позволив себе увлечься на пустом месте незнакомцем, отталкивая от себя проблемы долгих и крепких некогда отношений? Ну пусть так.
— Давай я с тобой пойду? — тут же переключилась Мари. — И если Томас что-то опять…
— Мари-и-и! — взмолилась я. — Мне двадцать семь, а не пять!
— Ну и что? Всем нужна поддержка.
— Я тебя обожаю, знаешь? Спасибо, но я сама.
— Тогда подожду? — проканючила она, но я покачала головой, собираясь покинуть салон. — Но ты мне позвонишь, как только вы закончите!
— Обязательно, мой генерал! И с меня оплата ремонта твоей машины!
Мари прошептала что-то раздраженное, но я ее уже не слушала, заметив у дверей ресторана бывшего супруга.
Он, двигаясь с присущей ему грациозностью, пошел мне навстречу, лавируя между прохожими, и встал напротив, окинув взглядом с ног до головы, явно отмечая все до мелочей, не пропуская ни единой детали. Я ответила ему тем же, констатируя извечно идеальную посадку пиджака и брюк, слепящую белоснежность и выглаженность рубашки, безупречный выбор галстука, запонок, часов.
— Добрый вечер, Алеена! — Он слегка коснулся губами костяшек моих пальцев. — Ты выглядишь… хм… своеобразно.
Да уж, в джинсах, пусть и от лучших брендов, видеть он меня не привык. Томас был приверженцем классического стиля в одежде и прививал его мне во время нашего брака, впрочем, я тогда не была против.
— Не уверен, что твой наряд сочтут здесь подходящим. — В его голосе не прорвалось недовольство, когда он оглянулся на вход в один из его любимых ресторанов, ведь Томас никогда не терял самообладания. Почти никогда.
— Мы можем и на улице поговорить.
— Тема серьезная, дорогая, такое не стоит обсуждать на бегу.
— Мы можем пройтись до парка или зайти вон в ту пиццерию, — указала я на заведение дальше по улице.
Уголок рта Томаса презрительно дернулся. Ну еще бы! Он и пиццерия, пусть и одна из самых престижных.
— Удобнее будет просто поехать в наш пентхаус. Он же совсем рядом.
— Твой пентхаус, — машинально поправила я. — И нет, я не считаю это удобным. Ты его не продал разве?
— С чего бы? — поднял светлую бровь бывший муж. — Он нам всегда очень нравился, я не собираюсь с ним расставаться.
Что-то мне не по душе это его повторение «наш» и «нам».
— И все же я предпочту посидеть в кафе или обсудить все на ногах. Не мог бы ты перейти к делу.
— Естественно, — кивнул Томас, и мне вдруг подумалось, что он не скажет ничего хорошего. — Я бы хотел, чтобы ты вернулась домой.
— Что, прости? — опешила я. — Мы расстались и разведены, ты не забыл?
— Не разведены окончательно, дорогая. И я всегда предпочитал это называть «разъехались» и воспринимать как то, что ты взяла паузу в наших отношениях. Поначалу я был сердит на тебя, но посещения моего психоаналитика помогли мне понять: все годы нашего брака мы были неразлучны, и тебе просто понадобилось пространство. Это абсолютно нормально.
— Томас! Я не взяла паузу! Я ушла насовсем, потому что у нас с тобой радикально не совпадают взгляды на появление в семье детей! Для меня это необходимость, делающая семью полной, а для тебя — недопустимая помеха, ее разрушающая.
Посетители кафе, куда мы уже успели войти, повернулись к нам, и Томас сделал мне знак говорить тише.
— Тут мы и подходим к самому главному, Алеена, — все так же невозмутимо произнес он. — Я нашел решение этому, так называемому тобой, неразрешимому противоречию наших взглядов на этот неприятный вопрос. Ты хочешь иметь биологического потомка — я тебе его обеспечил. Изабелла вынашивает его для нас.
— Что… погоди… не понимаю… — Моя речь будто отнялась на пару секунд от шока. — Как, Томас?!
Его улыбка прямо-таки лучилась самодовольством.
— Помнишь, мы с тобой сдавали весь биологический материал, в том числе и твои яйцеклетки и мои сперматозоиды в криобанк?
Я замерла, припоминая, что в первый год брака мы действительно это сделали, хотя сейчас уже и не всплывало в голове причин, по которым Томас меня на это уговорил. Видимо, это тогда было остро модно, какая-то массовая акция сохранения для потомков лучшего генетического материала или вроде того. И, само собой, мой муж считал свои гены достойными сохранения более чем чьи бы то ни было, пусть прямое воспроизводство его и не интересовало.
— То есть у Изабеллы…
— Да, ей была подсажена твоя яйцеклетка, оплодотворенная моей спермой. — Губы Томаса изогнулись совсем пренебрежительно, когда он произносил это. — Так что у тебя будет ребенок с твоими генами, но это не отнимет твоего здоровья, времени, не испоганит фигуру и не превратит в истекающую молоком и страдающую слабоумием из-за гормонов самку, недостойную называться полноценным разумным человеком.
Еще с минуту я не могла вдохнуть, переваривая это его кошмарное сообщение, а потом взорвалась:
— Да как ты посмел! Просто взял часть меня и сотворил это?! Кто тебе вообще позволил?! Почему?
— Умоляю, дорогая, тише! — шикнул Томас на меня. — По документам я все еще твой супруг, Алеена, и именно я заключал договор хранения с криобанком, так что никаких проблем получить биоматериал не возникло. Куда как сложнее было выбрать суррогатную мать, соответствующую моим стандартам. У меня ушел целый год на то, чтобы смириться с твоим желанием иметь ребенка, почти разрушившим нашу идеальную семью, и еще год на то, чтобы дать тебе это самое желаемое, при этом не нанеся вреда всему тому, что я в тебе так люблю, Алеена. Ты совершенство, мое совершенство, и ничто не должно его испортить.
Я прикрыла рот ладонью, чтобы не закричать на него, а заодно и подавить нервную тошноту, поднявшуюся к горлу, и во все глаза смотрела на мужчину, некогда любимого, что за пару минут обратился для меня в натуральное чудовище. А Томас продолжал что-то там говорить о том, по каким критериям выбирал Изабеллу, упоминая ее происхождение, здоровье, отсутствие вредных привычек и прочее, словно описывал мне достоинства племенной кобылы, а не вел речь о человеке, женщине, в которой теперь растет часть меня.
— Она хоть знает? Знает обо всех твоих планах, о настоящих планах? — прошептала я в ужасе.
— Я провел изыскания, и они показали, что женщина, уверенная, что ее личная жизнь устроена, лучше переносит первоначальный сложный этап беременности, — сухо объяснил этот безумец.
— То есть ты позволил ей считать, что вы пара и ребенка вы станете воспитывать вместе?
— Я ничего такого прямо не говорил. Но и не утверждал обратного, — спокойно ответил Томас, доводя градус дикости до крайности.
Да, он просто позволил Изабелле выдумать самой то, чему никогда не бывать, и не утруждался разрушать ее иллюзии, потому как не видел в этом пока необходимости. Мне ли не знать, каково это.
— Ты хоть понимаешь, какой ты монстр, Томас? — уставилась я в потрясении в его аристократичное невозмутимое лицо и осознала, что нет, он не понимает и никогда не поймет.
— Алеена, погоди, мы не договорили! — окликнул меня он, когда я вскочила и бросилась к выходу. — Дорогая, тебе пора вернуться домой!
Выйдя на улицу, я просто побежала что есть сил — мне нужно было оказаться как можно дальше от Томаса и того безумия, что он запросто привнес в мою уже почти устоявшуюся жизнь. Как он смел? Сотворить такое только потому, что хотел меня назад, в неизменном виде, в этом чертовом неприкосновенном совершенстве. Моя безупречность! Будто я редкая ваза, что должна стоять, сверкая начищенными до идеального блеска боками за стеклом витрины, а ребенок — это питомец, которого выбирают по наличию прекрасной родословной в питомнике, чтобы подарить как вещь, а не родное живое существо, что должно вырасти в тебе, радуя и мучая, меняя тебя под себя!
Я неслась по улицам без остановки, не в состоянии уложить весь поднявшийся в разуме хаос, игнорируя звонки на сотовый, пока не выскочила к своему дому, на крыльце которого со всем максимальным комфортом расположился Мангуст. Он сидел на нагретых еще дневным солнцем ступенях, привалившись спиной к столбикам перил и вытянув свои длинные ноги в драных джинсах, и пускал целые облака табачного дыма вверх. Без куртки, в майке-безрукавке, открывающей так много его татуировок. Господи, мне внезапно подумалось, что я не видела вовек никого красивее, чем он сейчас!
— Эй, принцесса, а я уж решил, что мне тут заночевать… — начал он, но осекся, уставившись мне в лицо, и грозно нахмурился, вскакивая: — Ты чего ревешь? Какая падла тебя обидела? Я, бл*дь, руки ему на х*й поотрываю и в ж*пу…
Я бездумно кинулась к нему и просто повисла на шее, целуя колючий подбородок.
— Скажи, ты считаешь меня безупречной? — сквозь всхлипы спросила его.
— Какой? — Мангуст резко осип и рвано сглотнул, при этом нахально стиснув ладонями обе мои ягодицы. — Детка, ты ох*енная, но безупречная — это как-то чересчур для меня.
Глава 10
— Как ты нашел меня? То есть я ужасно рада, не подумай, что нет, но, в самом деле, как? — затараторила я, прижимаясь губами к его колючей щеке и прикрывая глаза от совершенно необыкновенного удовольствия.
— Тш-ш-ш! Тормозни, принцесса, я первый спросил! — строго нахмурился Мангуст, отклонившись и уставившись в мое зареванное лицо. — Я хочу знать, какая мразь заставила тебя плакать.
Он провел большими пальцами по еще не просохшим соленым полоскам, вглядываясь в глаза с тревогой, от которой в моей груди появилось ощущение чего-то пушистого, теплого, необычайно комфортного, что ли, как если бы это было не чем-то извне, а мое, родное, не взявшееся из воздуха.
— По большему счету меня заставила плакать собственная недальновидность и степень разочарования, что происходят из моей же дурацкой наивности, привычки идеализировать окружающих и додумывать им несуществующие хорошие черты характера и все такое прочее. Поэтому, когда я сталкиваюсь с тем, что люди совсем не такие, какими я их себе представляла, случается вот такое. Мари говорит, что меня жизнь ничему не учит, и я все равно не способна начать видеть окружающих такими, какие они есть, а не придумывать им ореол глубоко скрываемых…
— Та-а-ак! Стопэ! — почти рявкнул мой неожиданный гость. — Кончай мне вот это вот… Просто пара слов, гребаное имя — кто тебя обидел?!
— Мой бывший муж, Томас, но он не обидел, наоборот, вроде как хотел осуществить мою же мечту, чтобы вернуть нас, но таким чудовищным образом…
— Цыц! — прикрикнул на меня Мангуст и, подхватив под ягодицы поудобнее, развернулся и поднялся на пару ступенек, чтобы вжать спиной в широкий столб навеса веранды. — Единственное ценное, что я услышал, — мудатомас уже бывший. А значит, я могу тебя поцеловать. Хотя я бы это в любом случае сделал, пох мне на него.
— Алеена, милочка, у тебя все в порядке? — раздался предельно возмущенный скрипучий голос миссис Ставрос, что будто из ниоткуда появилась на моей лужайке, лишив меня уже почти состоявшегося прикосновения губ великолепного мужчины, и метавшая в его спину молнии праведного осуждения. — Может, мне полицию вызвать? Я мигом!
Она действительно потрясала сотовым, как Георгий Победоносец, готовый поразить страшного змия-искусителя копьем.
— Все просто замечательно! — торопливо ответила я, с сожалением сползая по мускулистому телу Мангуста вниз и выглядывая из-за его плеча. — Просто ко мне зашел друг, немножечко неожиданно, но я очень-очень рада его видеть.
— На отправить меня во френд-зону даже не рассчитывай, — процедил парень. — Старая ка… леди уже пару часов пялилась на меня из-за своих занавесок, думая, что я не замечаю, — и, оскалившись в почти устрашающе широкой улыбке, он обернулся к этой сторожевой башне местного спокойствия: — Добрый день, мэм! Как поживаете?
Фыркнув что-то явно недружелюбное и окатив нас напоследок еще одним осуждающим взглядом, миссис Ставрос удалилась, раскачивая своими туго завитыми седыми кудрями. И едва она скрылась за углом, Мангуст крутанул меня на месте, схватив за бедра, и стал настойчиво толкать к двери.
— Давай, принцесса, открывай уже и запускай нас внутрь, или мой член засветится на весь ваш благопристойный райончик, когда порвет джинсы прямо на твоем крыльце. А это случится реально скоро, — пригрозил он, начав тереться выпуклой твердостью об меня сзади, пока я трясущейся рукой пыталась попасть в замочную скважину.
Наконец замок поддался, и мы буквально ввалились в дом, сопровождаемые резким скрипом давно не смазанных петель.
— Да, и будем знакомы: меня зовут Рик, — проворчал мой самоприглашенный гость, снова поворачивая меня к себе и начиная торопливо расстегивать блузку у меня на груди, но стоило мне попробовать ему помочь, и он раздраженно зашипел, совсем не любезно отпихивая мои руки: — Тихо, тут идет п*здец какая жизненно-важная проверка! Не вмешивайся в чистоту эксперимента!
Распахнув полы побежденного предмета одежды, он так же бесцеремонно и глядя сосредоточенно, как если бы занимался действительно чем-то предельно серьезным и значимым, расстегнул мой бюстгальтер и, заурчав как-то по-звериному, обхватил мои не слишком щедрые округлости ладонями, как чашами, нежно сдвигая вместе, и уткнулся в них лицом, изливая в созданную им же глубокую ложбинку нечто восхищенно-непристойное без единого цензурного слова, постанывая и глубоко вдыхая. Постояв так с минуту, парень отстранился, чуть потер напоследок мои соски, заставив всхлипнуть от лавины жара во всем теле от этой легчайшей манипуляции, и опустил руки, выпрямляясь во весь рост передо мной.
— А теперь потрогай меня уже, как делала в прошлый раз, а то у меня крыша съедет.