Нет, надо что-то делать! Проехаться по деревням и к чертовой матери все мужичье от пьянства закодировать? Представляю что тогда будет! Аномальная зона! Непьющие деревни!
Нет…эдак и попасться можно, если начать массовый геноцид алкашей. Нет уж, пусть пока бухают. Буду постепенно их искоренять, по мере поступления сигналов — чтобы подозрения не вызвать.
С этими умными мыслями я и забрался в уазик. Можно было бы и пешком пройтись, да времени у меня нет на хождения. Мне сегодня еще кучу дел надо переделать, да и просто лень по жаре понимаешь ли бродить.
Дверь в администрацию села открыта, и я было обрадовался — вот! Приехал Глава! Но радость оказалась преждевременной — приехать-то приехал, но тут же уехал по делам в район, и будет только к вечеру. Это мне сказала секретарша, дама лет сорока, некрасивая, с одутловатым и каким-то даже больным лицом. Она почему-то встретила меня настороженно, говорила сухо и неприветливо, так, как если бы я ей был что-то должен и не отдаю. Впрочем возможно это был для нее нормальный стиль общения — некоторые люди, получив даже минимальную власть, сразу же преисполняются чувства собственной важности и начинают себя вести так, как никогда бы не повели, будь они обычными людьми. Бронзовеют, можно и так сказать.
Ничего конкретно не выяснив — когда приедет, и придет ли вообще сегодня в администрацию — я решил заглянуть к Главе попозже, и прямо домой. А что, какая разница, где с ним разговаривать? Тем более что Самохин обещал разрулить дело с приватизацией, а он здесь царь и бог. Да и мне просто по службе необходимо знакомиться с гражданами, заходя к ним домой, и тем более — надо налаживать тесный контакт с главой администрации, с которым я вообще-то должен работать можно сказать в тесной связке.
Не солоно хлебавши, отправился к Самохину — надо же решать по заявлению. Списывать его нужно, а без бумажки ничего не спишешь. Бумажка — она всему голова. Или какая-нибудь другая часть тела. Задница, например.
Главное, чтобы Самохин был дома, вдруг унесся куда-нибудь в район, а то и еще подальше — у него дел-то куча, бизнес, однако! Кстати — не нравится мне такой бизнес, когда надо носиться по городам и весям. На мой взгляд хороший бизнес, это когда ты сидишь у бассейна и попиваешь пиво, а носится за тебя шустрый управляющий — за хорошую зарплату и социальные блага. А это что за такой бизнес по-русски, когда ты весь в поту и пыли объезжаешь свои многочисленные магазины? Нафиг бы такой бизнес!
Самохин искренне посмеялся, когда я через двадцать минут, сидя за столом в гостиной высказал ему свое отношение к самохинскому бизнесу, и сказал, что если бы он отдавал дела в руки управляющего — пусть и самого дельного — через год от бизнеса остались бы только пух и перья. Или рожки, да ножки. Какую бы зарплату не платил управляющему, через некоторое время он вдруг начинает про себя думать: «А какого черта я живу на эту жалкую зарплату? Самохин себе кучу денег гребет, а я как идиот, копейки считаю?! Неет…надо и о себе подумать!» — и начинает мутить свой бизнес, и что характерно, на деньги Самохина. А то и просто вульгарно ворует. «Плавали, знаем!»
Я не стал спорить. Уж чего-чего, а Самохину виднее, как ему вести свой бизнес. Я не бизнесмен, и точно никогда им не буду. Каковое обстоятельство меня ничуть не беспокоит. «Каждому свое» — как сказал один нехороший персонаж.
Ну а затем мы перешли собственно к тому, ради чего я и пришел в этот дом.
— Вот сучонок! — только и сказал Самохин, прочитав заявление, которое я ему дал почитать — Ах, гнида! В порошок сотру поганца! Ближе десяти метров не подойдет к моим предприятиям, пусть ищет работу где хочет! Бабу только жаль, да пацаненка. Баба — ровесница моей дочери, она еще молодая совсем. Вот…вышла замуж за идиота, а теперь и мучается. Она у меня работает, в коптильном цеху. Нормальная девка, красивая, дельная, только вот дураку досталась. Ты замечал, что частенько хорошие, правильные девки достаются настоящим, махровым уепкам? Вот что находят эти девчонки в школьных хулиганах, во всяких придурках у которых за душой нет ничего, кроме тяжелых кулаков? Романтика такая, что ли? Ох, дуры, дуры…
Когда я ему дал на подпись объяснение, Самохин внимательно его прочитал и молча подписал, добавив еще расшифровку подписи. Потом внимательно посмотрел на меня и спросил:
— Ты же домой к ним пойдешь? Поосторожнее, этот дурачок совсем отмороженный. Меня боится — я ему как-то хорошенько набуздал, он потом с распухшей мордой неделю ходил, а так-то он здесь в авторитете у своих алкашей. Похлеще Кольки Капустина будет. Кстати, с Капустиным — просто фантастика какая-то! Рассказывают, что бабка Нюра его закодировала — он теперь спиртное на дух не воспринимает, тут же блюет, если выпьет! Да что выпьет — в руки стакан с водкой взять не может — сразу его тошнит! Знаешь — никогда в такие штуки не верил. И бабка Нюра особыми способностями к кодированию никогда не отличалась. Не в курсе, что там случилось? Ты же был вместе с ней?
Я выдержал внимательный взгляд собеседника и пожал плечами:
— Я тоже не особенно в этом разбираюсь. Ну. шептала чего-то, это да. А как все происходит — я-то откуда знаю? Пойду сейчас к ним домой, бумагу-то надо исполнять. Я вот что думаю — может бабу Нюру прихватить? Может и этого закодирует?
Через двадцать минут мы с Самохиным расстались. Поговорили еще немного о делах — я пожаловался, что никак не могу поймать главу администрации, но он меня успокоил, мол, никуда тот не денется и Самохин с ним уже переговорил, так что никаких проблем с приватизацией теперь не будет.
Поговорили еще «за деревню» — скоро начнется сезон отпусков, так что народа, а значит и проблем здесь прибавится. На том мы с ним и разошлись.
Глава 4
Крики и ругань я услышал метров за пятьдесят. Само собой — сразу понял, откуда летят отборный мат и женский визг. А потом уже увидел один из источников звуков.
Это был молодой мужчина лет тридцати пяти — высокий, крепкий, но уже порядком отяжелевший. Со спины он был похож на того, что сидел у меня в зиндане, только тот, надо признать, было на порядок противнее. У этого еще сохранился человеческий облик, он был даже красив — эдакой негативной мужской, брутальной красотой. Квадратный подбородок, высокие скулы, большие голубые глаза — в юности он был совсем красавчиком, на то вероятно и попалась женщина, глаз которой украшал здоровенный свежий фингал. Нет, все-таки не свежий — он уже начал желтеть, рассасываться, в изначальном своем состоянии фингал скорее всего закрывал весь левый глаз. Крепко ей досталось, точно.
Сказать, что я готов уничтожить всех мужиков, которые поставили фингал какой-либо женщине — это было бы преувеличением. Все-таки я никто иной, как полицейский, и насмотрелся в жизни уже всякого. Да и криминальные новости читал и читаю — куда от них деться? Помню, как судили одну мадам, упорно стремившуюся убить своего мужа — просто ради того, чтобы осталось наследство и она могла бы спокойно, без проблем развлекаться с мужиками. Ее хитрые затеи почти удались — если не ошибаюсь, разоблачили только после третьего по счету покушения.
Самое интересное было то, как она обставляла все эти покушения — вроде бы как раз муж на нее покушался, а она, несчастная, защищалась от его беспредела. В последнем покушении она разбила ему голову сковородой и попыталась вытолкнуть из окна многоэтажки. Он чудом остался жив. Просто голова оказалась крепче, что того ожидала любимая жена.
В суде эта тварь сделала умильную мордашку, изображала полную невинность и говорила о бесстыдном оговоре со стороны подлого мужа и его злых приспешников. Тут мужу надо бы сказать спасибо экспертам-криминалистам, которые как дважды два доказали, что именно она была агрессором, а не ее несчастный, чудом не добитый муженек. Ну и операм, которые вскрыли ее похождения на стороне.
И вот пусть мне кто-то скажет, что такая тварь не заслуживает хотя бы фингала под глазом!
Приходилось мне и пьяных баб оформлять — когда их доставляли в райотдел, и я тогда был на сутках при дежурной части. Даже вспоминать не хочется — ну такое отвратное это зрелище, пьяные агрессивные бабы! Если бы эти бабы видели себя со стороны! Если бы заснять, и показать их в таком виде всей родне и друзьям! Ей-ей, многие из их близких, сослуживцев были бы просто потрясены — рядом с какой мразью им приходится жить и работать.
Впрочем, подобных роликов где-нибудь в ютубе имеется море разливанное, так что вряд ли кто-то удивится еще одному, новому ролику. Да и не сторонник я такого действа — снимать этих мерзких бабищ и выкладывать ролики в сеть. Помню, как сказал дядюшку Мокус обезьянке, которая хотела поглумиться над нехорошими сыщиками, преследующими поросенка Фунтика и увязшими в болоте. Обезьянка спросила: «Дядюшка Мокус, можно, я кину в них грязью?» На что дядюшка Мокус нравоучительно ответил: «Ну что ты, Бамбино! Это плохие люди, но у них могут быть хорошие дети, которые наверняка очень любят цирк!»
Вот так же и я — только ради детей переламывал себя и не снимал этих пьяных дебоширок, поливающих меня матом, пытающихся пнуть и плюнуть мне в лицо. И ведь это были не какие-то бомжихи, не девушки с пониженной социальной ответственностью — обычные дамы лет тридцати пяти-сорока, которые устроили дебош в магазине, или в такси, или где-нибудь в другом общественном месте. Якобы порядочные, хорошо одетые и совсем даже не бедные дамы.
Но здесь, конечно, был совсем иной случай. Эта женщина точно не заслужила своего фингала — стройная, совсем не обабившаяся, не потерявшая форм, с лицом похожим на лицо девушки-красивицы из фильма «Морозко», она сидела на скамейке и плакала, закрыв глаза, будто не хотела видеть то, что возле нее сейчас происходит. Девчонка лет шести-семи прижималась к ней сбоку и тоже рыдала, приговаривая: «Папочка, не трогай ее! Папочка, пожалуйста!». Похоже, что это она визжала так громко, что было слышно и за пятьдесят метров.
Пока подходил, получил первичную информацию о причинах происходящего. И эти самые причины меня не только ничуть не удивили, но даже и вогнали в некоторую депрессию — ну одно и то же, одно и то же везде в пьяных семейных разборках! Ну почему эта пьянь так однообразна в своих претензиях к женам?
Итак: жена господина (или товарища?) Катина является падшей женщиной, которая только и думает о бешенстве своей матки. И только для того она ходит на работу, где некий мужчина с бешенством своего члена пользуется Варькой для удовлетворения всех своих, самых низменных желаний, особенно — извращенных по самое не-хочу. Ну вот, оно примерно так.
Конечно, все говорилось гораздо энергичнее и в других выражениях, самых что ни на есть неприличных — и это несмотря на то, что рядом стоял ребенок, а еще, мат могли слышать на большом расстоянии все желающие и нежелающие. Кстати, тут сразу щелкнуло у меня в голове: вот тебе и два протокола, мелкое хулиганство и нахождение в общественном месте в нетрезвом виде. И начальство будет теперь довольно, отстанет на время. Работает участковый!
— Прекратить! — сходу бросил я, обращаясь к тугой спине, обтянутой нечистой белой майкой — Это что еще такое?! Что за хулиганство?!
— Это еще кто тут вякает? — начал оборачиваться ко мне хулиган и осекся, увидев полицейскую форму — Это…вы кто? Зачем?
— Зачем тут?! Да чтобы — вот! — грозно констатировал я — Вы чего тут устроили? Мат слышно за сотню метров! И при ребенке! Как вам не стыдно-то?
Мужчина как ни странно молчал, и было видно, что он слегка напуган. Почему? Форму увидел, поэтому? Трусоват? Да, точно — трусоват. Этот только на бабу вопить, да фингалы ей ставить, а как на полицейского…но это хорошо. Очень хорошо! Не хочется мне устраивать потасовку. И колдовать тоже не хочется. С Капустиным уже нарисовался, хватит…
— Вы писали заявление о том, что гражданин Самохин пытался вас избить. Вот я и пришел по поводу этого заявления, должен отобрать у вас объяснение. Но прежде я составлю на вас два протокола — за мелкое хулиганство и за нахождение в нетрезвом виде. Понятно?
— За что? — мужчина набычился и сжал кулаки — я у себя дома! Я что, у себя дома не могу выпить? Не могу жену поругать? Вы лучше Самохиным займитесь! Или он и вас уже купил? Жену мою е…т, так и ты у него уже сосешь?! Я на тебя жалобу напишу! Да я тебя…
Мужчина шагнул ко мне, замахнулся…и нарвался на крюк правой.
Господи, ну какое же это было наслаждение, ощущать, как твой кулак врезается в скулу мерзавца! Слышать, как падает его тело — будто мешок с мукой! Видеть, как он ползает у твоих ног — мерзкий, слюнявый, достойный лишь…смерти? Достоен он смерти, или нет?
— Врет, подлец — безрадостно констатировала женщина, Варвара, насколько я запомнил ее имя— Ничего у меня с Самохиным не было, и быть не могло. А то, что я Семена не хочу — так вы сами посмотрите, можно его хотеть? Вот такого? Господи, да где мои глаза были десять лет назад! Как я позарилась на этого подлеца!
— Убью! Варька — убью! А тебя ментяра засужу за побои! Седня же поеду и сниму побои в районе! А ты, Варька, свидетелем пойдешь!
— А чего живете-то с ним? Столько лет живете! Неужели некуда пойти?! — не обращая внимания на этого жука у моих ног, спросил я Варвару — неужели можно ТАК жить?
— Уходила. Он обещал прибить нас — и мамку, и папку. Они уже старые, не сладят с ним. С него станется — как напьется, так и обещает прибить! Трезвый он так-то тихий, только все равно подлый. А разводиться…добром не разведется, а вдруг и правда прибьет?
— Прибью! Обязательно прибью! — с земли прокомментировал слова жены Семен — Моду взяла, на мужа напраслину возводить! А сама с Самохиным целыми днями кувыркается, бл…ь!
— Господи, ну как я устала! — с тоской выговорила женщина, и глаза ее прикрылись, будто от слишком яркого света — я уж и заявление в милицию писала! Его подержат там сутки, да и домой отпускают, а он еще злее делается. И бабка Нюра снадобье давала — не берет его, подлеца! Пьет, и пьет! Я пластаюсь, работаю — а он пьет! И Самохин его выгнал — этот гад у него мешок муки спер и продал. А разве будет Самохин вора держать на работе? Хорошо хоть меня не выгнал, я ведь жена вора! Эх, ты…он ведь и посадить тебя мог, а пожалел! А ты его полощешь!
— Что, хрен его нравится, да? Ты когда ему сосешь — в обед, или с утра? Мужем-то брезгуешь, Самохин-то лучше! Сколько он тебе платит, чтобы ты ему…
Я не выдержал — пнул негодяя в бок. Он хрюкнул, схватился за ушибленное место и снова стал мне обещать всевозможные кары за нанесенные побои. А я удивленно пожал плечами:
— А мне говорили, что он опасный…мол, кулаками машет! А он трус, оказывается. Вот какая штука-то…
— Трус! — безжалостно констатировала Варвара — Только перед дружками своими хорохорится, перед Капустиным, да Белояровым. Ну и жене синяков наставить горазд! И вишь как — милиционера увидал, так сразу в штаны и наделал! Гад! Видите, товарищ милиционер, с кем живу? Вот за что я наказана?! Другим достаются красивые, непьющие…вот как вы, такие, а я? За что мне такое? За что?! Что я плохого сделала, что он мне даден на муки? Девчонка заикается, ночью боится заснуть! И все из-за этого гада! Ну вот что делать, что?!
Я промолчал. Я еще не знал, что делать. Хотя мысль на этот счет была. Как там в «Кавказской пленнице»? «Третьим будешь»?
— Вставай! — приказал я Семену, накачивая приказ Силой — Иди в дом, сейчас бумагу писать будешь.
Семен попытался что-то сказать, но я прикрикнул:
— Молчать! Ты уже все что можно — сказал! Пошел!
Мужчина медленно поднялся, ни говоря ни слова побрел в дом. Движения его были скованными, дергаными — но можно это все списать на опьянение. Никто не заподозрит меня в том, что я подчинил человека своей воле. Слишком уж это фантастично. Я же простой участковый!
— Чего ты хочешь? — спросил я тяжело, глядя в голубые глаза женщины — Будешь с ним жить, если он исправится? Я с ним поговорю, попробую убедить, может он больше и не станет пить. Станешь с ним жить?