— У меня нет ножа.
— Значит, вы перерезаете ее маникюрными ножницами?
Иван Платонович не отвечал, копошась внизу.
— Вы на удивление несообразительный, князь Андрей, — ответил он наконец через некоторое время. — Разумеется, у меня нет маникюрных ножниц, я же не женщина. Я перегрызаю веревку зубами. Собственно, почти перегрыз, совсем немного осталось, — вслед за этим последовала небольшая пауза, а затем слова прощания. — Если не смогли спасти мою дочь, спасите хотя бы человечество, князь Андрей.
— Господи, да что же вы сразу не сказали! — воскликнул я с состраданием. — Уже десять минут дурака валяли, а мне вас держи! Сейчас я вам пособлю, по-родственному.
С этими словами я уперся в скалу обеими ногами, освободил ножик и чиркнул по веревке, на которой висел Иван Платонович. Когда последнее веревочное волокно было перерезано, министр государственных имуществ устремился, вслед за остальными моими товарищами, к своей гибели.
Полностью освобожденный, я смог отползти от пропасти и сесть на снег, обратив лицо к сияющему на недостижимой высоте солнцу. Я потерял все, что у меня было: жену, ее горничную, которую я тоже любил, также любовницу и верного друга. Не говоря уже о тесте, с которым у меня были определенные трения. Однако, трения не привели к нашей взаимной гибели, а напротив, могли положить начало новой мужской дружбе. Но уже никогда не положат.
Что мне было теперь делать, одному, посреди заснеженной пустыни? Посреди этих гор, равнодушных к судьбе пяти людей, погибших в ледяных расщелинах? К тому, что погибшие не помогут мне спасти вселенную, в результате чего все эти горы будут расщеплены на отдельные молекулы такой катастрофой, о которой они не имеют малейшего представления? Стоит ли мне отдалять эту катастрофу? Не лучше ли положиться на судьбу и кинуться со скалы вниз, разделив безрадостную участь любимых женщин, родственников и остальных друзей?
Решив, что да — так будет лучше, — я поднялся на ноги, последний раз оглядел этот прекрасный и величественный мир вокруг себя и ринулся в зияющую подо мной пропасть. Словно кондор, обитатель горных вершин, воспарил я, раскинув руки, над скалами и пропастями, радуясь, что не остается у меня никаких забот и печалей, а остается лишь это ослепляющее чувство прекрасного, и оно будет последним чувством в моей беспутной и все-таки такой полнокровной жизни.
Пролетев несколько десятков — а может, сотен? — метров по воздуху, я окунулся в мягкий девственный снег и покатился по нему, поджав под себя ноги и прижав руки к туловищу, дабы продлить свою окончившуюся жизнь еще на пару мгновений.
Голова у меня закружилась от мельтешения снега и солнца, снега и солнца, снега и солнца. Я понимал, что практически умер, и все-таки не был мертв, поскольку, укутанный снегом, еще летел в свою окончательную ледяную могилу.
Я уже не понимал, что происходит со мной наяву, а что в смертном сне. Вероятно, это все-таки был смертный сон, потому что солнечный свет бил мне прямо в лицо, и на его фоне виднелось чье-то любящее лицо, спрашивающее меня Катькиным голосом:
— Андрей, ты жив? Ну, приходи же в себя.
— Андрэ! Андрэ! — произнес другой не менее любящий голос, на этот раз Люськин.
Я покачнулся и приподнял туловище. Я лежал на снегу. Меня обступили погибшие друзья, все до единого, и это было по-настоящему удивительно. Все улыбались — за исключением разве что Ивана Платоновича, который стоял ко мне спиной и отряхивался от снега.
Оказалось, что пропасть переходит в плавный снежный спуск, тянущийся до самого подножья горы. Утес, с которого мы сначала падали, а затем катились, находился очень высоко и немного сбоку: его отсюда не было видно, и докричаться не представлялось возможным.
Мы спаслись все, без исключения, и могли продолжать путешествие к таинственной солнечной дуге.
Глава 4
Григорий Орловский, вскоре после
После счастливого спасения — и не только спасения, но и изрядного сокращения пути, — путешественники вновь обвязались веревкой и продолжили опасный путь. Граф Орловский замыкал связку, наблюдая за тем, чтобы никто случайно не развязался и не сбился с пути. Ледяная пустыня не прощает ошибок — в этом они уже убедились.
Через час цепочка альпинистов остановилась.
— Что случилось, Андрей? — крикнул граф Орловский.
— Здесь какие-то следы. Посмотри сам, Григорий.
Орловский отвязался и прошел вперед. Действительно, перед Андреем, пересекая путь, проходила цепочка следов. Это были не звериные следы, а человеческие. Но какие огромные! Ступня приблизительно вдвое превышала человеческую — следовательно, в этом существе было росту не менее трех саженей. Нога, оставившая эти следы на снегу, была не обута: судя по широко расставленным пальцам, она вообще никогда не знала обуви.
Рядом со следами алели крупные алые пятна.
— Что думаешь? — спросил Андрей у графа.
Орловский задумчиво помолчал, трогая пальцем алое пятно, потом ответил:
— Это безусловно кровь. Надо бы разведать.
— Зачем?
— Возможно, существо ранено. Попробую оказать ему помощь. Возможно, существу известно что-нибудь из того, что может заинтересовать нас. Я имею в виду протечку во времени.
— Привал! — крикнул Андрей, оборачиваясь.
Уставшие альпинисты принялись развязывать веревки и валиться в снег. Из открытых ртов вырывался мерзлый пар, а щеки покрывал иней.
Граф Орловский вытащил из-за пояса оба имевшихся у него пистолета и решительным шагом направился по склону, в направлении следов.
— Погоди, я с тобой, — крикнул Андрей.
— Не надо, я ненадолго, — отказался Орловский.
Взобравшись на склон, граф немедленно потерял из виду товарищей, зато обнаружил скальную гряду, в которой темнел большой провал. Следы существа вели туда. Орловский на всякий случай проверил, заряжены ли пистолеты, и проследовал провал, в который, по всей видимости, скрылось загадочное существо.
Провал представлял собой нечто вроде естественной пещеры, образованной приложенными друг к другу гранитными монолитами, с ледяной шапкой наверху. Снег перед провалом был хорошо утоптан, поэтому Орловский не сомневался: существо там. Выставив перед собой пистолеты и готовясь в случае необходимости произвести залп, Орловский осторожно зашел в провал и огляделся.
Это действительно было жилище, и жилище обустроенное. На ледяных стенах висели шкуры, похожие на козьи. Пол застилали такие же шкуры, но погрубее. У стены Орловский обнаружил лежанку, сделанную из цельной ледяной глыбы, обложенной такими же шкурами. В помещении имелись также несколько древесных обломков, приставленных один к другому — граф так и не понял, для чего они служили.
Сначала Орловский подумал, что хозяин всего этого добра отсутствует, но ошибся. Просто хозяин в это время занимался в дальнем углу разделкой туши животного. Хозяин — а это был снежный человек — сидел спиной, на корточках, и не сразу заметил вошедшего. Лишь почувствовав на затылке внимательный взгляд, обернулся и вскочил на ноги.
К этому моменту Орловский понял свою ошибку. Снежный человек не был ранен и не нуждался в помощи: он волок на себе убитую добычу — кровавые пятна на снегу можно было объяснить только так. Сам снежный человек был ростом около трех с половиной саженей, как и предполагал Орловский, и имел антропоморфный, но чрезвычайно заросший вид. Шерсть, которой снежный человек оброс, была белой, но вследствие того, что изрядно свалялась и запачкалась, казалось серой. Конечности были могучими, но чересчур длинными. Вздутая грудная клетка убедительно демонстрировала крутой и вспыльчивый норов ее обладателя. Голова заросла более длинной, чем остальное тело, шерстью. Челюсть снежного человека была квадратной, а довершал дело пронзительный взгляд, внимательно следящий за собеседником из-под тяжелых надбровных дуг.
Снежный человек увидел гостя и вскинул огромные лапы. Из мягких подушечек выдвинулись вперед длинные и острые, как арабские кинжалы, когти. Орловский, которому доводилось не только ловить камских осетров, но и охотиться на берберийских львов, молча направил оба пистолета в грудь снежному человеку. Тот на мгновение задумался. Затем когти снежного человека втянулись обратно в подушечки пальцев. Видя это, Орловский опустил пистолеты, тем не менее готовый в любой момент ими воспользоваться.
Снежный человек вопросительно рыкнул, на что граф Орловский любезно сообщил:
— Прошу прощения за беспокойство, это просто визит вежливости. Не соблаговолите указать мне дорогу в долину?
Снежный человек снова рыкнул: он явно не понимал по-русски.
Граф Орловский перешел на французский, затем на английский, но снежный человек по-прежнему не понимал. Видимо, он был совершенно диким, далеким от цивилизации. Вместе с тем снежный человек не был лишен некоторой доли гостеприимства и благородства. Граф Орловский сделал это заключение на том основании, что снежный человек резким движением выволок на середину помещения разделываемую тушу и приветственно зарычал, указывая на нее. Орловский понял, что существо приглашает присоединиться к трапезе.
Животное напоминало козу. Шкурами именно этого животного было отделано все жилище.
Граф Орловский присел над тушей на корточки, вытащил из-за пояса нож и отрезал себе огромный кусок сырого мяса. При виде ножа снежный человек с любопытством зарычал, но сразу же доброжелательно закивал, показывая, что гость на верном пути. Орловский отрезал полоску сырого мяса и положил себе в рот. Снежный человек, выдвинув из руки длинные когти, оторвал от туши огромный кусок и тоже положил в рот.
Они принялись задумчиво жевать, поглядывая друг на друга. Прожевав, оба закивали, всем своим видом показывая, что пища достойна всяческого одобрения.
Затем снежный человек заинтересовался ножом графа Орловского и, указывая на нож, учтиво рыкнул. Граф с поклоном передал снежному человеку нож, который буквально утонул в огромной мохнатой руке.
Снежный человек выдвинул когти и сравнил с ножом. Острие ножа размером было подобно когтю, не больше и не меньше. Орловский заметил, что одного когтя на руке снежного человека не хватает: видимо, коготь был обломан. Нож интересовал хозяина пещеры с этой точки зрения.
Снежный человек примерился и воткнул рукоять ножа себе в палец — туда, откуда должен был выходить обломанный коготь. После этого убрал все когти в подушечки. Лезвие ножа зашло в подушечку вместе с когтями. Затем снежный человек выдвинул когти: вместе с остальными когтями выдвинулось лезвие ножа.
Снежный человек удовлетворенно заурчал и обратил умоляющий взгляд на гостя. Граф Орловский дал понять, что хозяин пещеры может оставить ножик себе, на усмотрение. Снежный человек в свою очередь сделал широкий жест лапой, предлагая в обмен на ножик забрать из пещеры, что душа пожелает. Орловский выбрал несколько шкур и пару деревяшек, также отрезал от туши еще один кусок мяса, предполагая угостить ожидающих его товарищей. Снежный человек не возражал и предлагал взять что-нибудь еще, но Орловский отказался. Не стоило злоупотреблять гостеприимством хозяина.
Они распрощались перед пещерой, и Орловский заспешил вниз. Когда граф обернулся, снежный человек держал поврежденную лапу на весу и то втягивал в подушечки, то вытягивал из них ножевое лезвие.
Нет ничего приятней, чем вернуть утерянное. По всей видимости, снежный человек отчаялся вернуть обломанный коготь, но теперь, неожиданно получив искомое, готов был заплатить за него высокую цену.
Я, сразу после
Граф Орловский вернулся довольный, с несколькими шкурами и огромным куском мяса.
— Ты его убил? — спросил я.
Женщины, подозревая новую опасность, прислушивались к нашему разговору.
— Убил? — переспросил Григорий и захохотал.
— Хочешь сказать, что это не человечина?
— Что-то вроде козлятины, — сообщил Григорий. — Подарок от их стола нашему столу. В обмен пришлось пожертвовать ножом. Теперь, когда свалимся в пропасть, нечем будет перерезать веревку. Придется, как Иван Платонович, ее перекусывать.
Слыша это, Иван Платонович злобно нахмурил переносицу, но промолчал. Я пожалел, что рассказал графу об этой истории, но было поздно.
Пока Орловский отсутствовал, мы отдохнули и готовы были продолжить нелегкий путь. Однако, нам не суждено было его продолжить.
Где-то высоко в горах загромыхало.
— Гром? — предположил я.
— Лавина, — поправил тесть.
Громыхало как раз над нами. Я задрал голову и увидел, как на вершине, по склону которой мы спускались, образовалось снежное облако. Оно на глазах увеличивалось, причем в длину. Многотонные массы снега устремились с горы в нашем направлении, увлекая за собой не только все новые и новые снежные пласты, но встречающиеся на пути камни и целые каменные глыбы.
— Бежим! — крикнул я.
Куда бежать? Путь лавины заранее неизвестен, а и был бы известен, как убежать от смерти, несущейся на тебя с жутким ревом?!
— Туда!
Граф Орловский указал на скалу, темнеющую от нас в нескольких десятков метров. Скала был изогнута, образуя над своим основанием некий условный навес. Я моментально понял и целиком одобрил замысел графа. Встать под навес скалы, чтобы снежный поток промчался над нами и ушел вниз. Пожалуй, Орловский прав: это единственный шанс выжить.
Мы не были связаны веревкой, поэтому порознь кинулись к указанной графом скале. Я ухватил под руки Люську с Катькой и бежал вместе с ними, таща женщин на буксире, когда они отставали. Иван Платонович и Натали бежали поодиночке: видимо, аристократическое воспитание не позволяло тестю прийти на помощь горничной. Граф Орловский, нагруженный наплечным саквояжем, также принесенными шкурами и досками, бежал последним.
Я бросил взгляд на склон. Снежное облако, продолжающее расширяться по мере скатывания со склона, приближалось со скоростью экспресса. Нужно успеть, иначе мы окажется раздавлены и погребены под километровой снежной толщей!
Мы подбежали к скале и прижались к ней спинами. Последним добрался до скалы граф Орловский — добрался, и сейчас же сверху хлынул стремительный поток снега. Солнечный свет пропал, его место заняла движущаяся черная пелена. Через некоторое время движение лавины ослабло и вовсе прекратилось.
Мы находились в полной темноте. Ощущалось лишь движение взвихренных снежинок, но вскоре осели и они.
Я зажег фонарик от айфона. Подзарядки давно уже не было, но недешевый аппарат еще работал. Снег, легший от основания скалы до ее верха, оставлял нам узкий проход шириной не более двух метров. По нему можно было передвигаться, но можно ли выбраться наружу? Очевидно, что лавина сошла — нам необходимо выбираться на свежий воздух как можно скорее. Запасы воздуха здесь ограничены: скоро мы начнем задыхаться, и тогда пиши пропало, человечество может на нас не рассчитывать.
Орловский взял принесенную с собой палку и проткнул снежную стену. Снег не был слежавшимся, но какое расстояние отделяет нас от свободы? Хорошо, если пару метров, а если пара сотен метров? Такой длинный лаз нам не прокопать, тем более что снег осыпается. Иначе говоря, придется копать не только лаз, но и пытаться сгрести с пути всю снежную массу, находящуюся выше. Совершенно нереально.
Чтобы оценить размеры нашей снежной тюрьмы, мы с графом Орловским прошли вдоль основания скалы. Скала тянулась довольно далеко, метров на двести, в середине изгибаясь. Увы, лавина захватила ее полностью: проход вдоль скального основания имелся, но выход наружу отсутствовал.
— Что будет делать? — спросил я графа.
— Копать.
Вероятно, Орловский сам не верил в благополучный исход копательного мероприятия, поэтому был неразговорчив и мрачен.
Мы вернулись к товарищам.
— Иван Платонович, вы человек с государственным мышлением. Можете предложить путь к спасению, за исключением малопродуктивного способа копать снег палками?
— Что же еще предложить, кроме этого? Будь у нас динамит, можно было бы взорвать снежный занос, наподобие того, как это делают горнопроходчики. Но динамита у нас нет, насколько понимаю.
Виноватый вид Орловского подтвердил, что захватить в прошлое динамит граф не догадался.
И тут у меня возникла идея. Динамит не динамит, но нечто куда более впечатляющее я наблюдал с месяц назад, на пути из Сыромятино на Урал. И виной этому был… неисправный первертор. Для уничтожения неисправного первертора кенгуру потребовалось произвести небольшой ядерный взрыв. Ядерного взрыва с гаком хватило бы для очистки горного склона от снега. Разумеется, применение ядерных технологий в мирных целях требует предельной осмотрительности и соблюдения техники безопасности, но где наша не пропадала! На кону спасение человечества, а если мы в ближайшие часы задохнемся от недостатка воздуха в этой снежной пустотелости, спасать человечество окажется некому.