Построена Петропавловская церковь, как и большинство церквей этого времени, из узких глиняных кирпичей – плинфы, скрепленной известковым раствором. В фундаменте были заложены булыжники на глине. Наружная декоративная отделка строения была достаточно скромна и аскетична. Она выражалась лишь в поясе небольших арок, вертикальных выступах в виде лопаток и пилястр, а так же полуколонн.
По окончании молебна, следуя недавно приобретённому обычаю, я изучил и облазил всё подворье. На территории Городенской княжеской резиденции во множестве присутствовали хозяйственные постройки: хлев, амбары, погреба, а также хранилось несколько сотен стогов сена, для обеспечения припасом многочисленной дружинной конницы. В этот же «Заднепровский», правобережный двор свозились и все натуральные дани – сани битком набитые рыбой и «головами» воска.
Затем, ближе к вечеру, под моим присмотром, слугами была убрана и приведена в приемлемое состояние моя здешняя опочивальня. Она мне, кстати говоря, очень понравилась. Мои здешние хоромы состояли из двух небольших комнат: Передняя (Сени), Комната (впоследствии служила кабинетом). И потом, когда я несколько позже переехал сюда на ПМЖ, я мог спокойно выбираться из своей комнаты, следуя до домовой церкви не выходя при этом на улицу, двигаясь переходами через ныне пустующие женские хоромы, предназначенные княгине и детям.
Сегодня я ещё успел перед сном, естественно вместе со своими дворянами (куда уж без них!), посетить топившуюся по–чёрному баню! Но к своему не малому разочарованию, там я не столько вымылся, сколько перепачкался золой (мыла–то не было, поэтому натирались смесью золы с песком). Тем не менее, впечатлений и в этот день я поднабрался под завязку, поэтому завалился спать без задних ног.
Через несколько дней шумной толпой мы вернулись из Заднепровья обратно в Свирский дворец, считающейся в здешней дворцовой иерархии главным.
Духовник Изяслава Мстиславича, что теперь вновь стал служить при домовой (дворской) церкви Архангела Михаила отец Варламий, как уже говорилось, по совместительству был ещё и моим духовным отцом. При общении с ним я не столько исповедовался в грехах своих тяжкий (таких как чревоугодие, зависть и в том же роде, при этом ни поминая ни словом о реальных психика–душевных проблемах), сколько изучал латинский с греческим. Особенно тяжело, по понятным причинам, мне давался греческий. Хорошо хоть, что значения очень многих греческих слов мне раньше были известны – аристократия, архив и т.п. И даже, о ужас, я «по старой памяти» занялся новым словообразованием, придумав, например, непонятное на непросвещённый взгляд, словосочетание «баллистика».
В общем, с Варламием мы занимались своим привычным чередом, заведённым ещё в Зарое. При этом я, по мнению Варламия, во всех науках прогрессировал на удивление быстрыми темпами. Он даже признался князю, что уже скоро не будет знать, чему ещё княжича учить! Ну, да у меня по этому поводу имелись собственные мысли, которые я намеривался в ближайшее время реализовать на практике. А у Варламия, кроме языков, мне уже, действительно, не чему было учиться!
А вообще, Смоленск сейчас являл собой, довольно печальное зрелище. Народное столпотворение, по поводу появления нового–старого князя Изяслава Мстиславича, в первый день нашего приезда, создавшее у меня ложную иллюзию многолюдности столицы, рассеялась, как дым, в первые же мои выезды в город. Так неприглядно на столице сказывались последствия многолетнего голода от неурожаев и морового поветрия – обезобразившие и опустошившие некогда величественный и один из самых крупнейших городов Руси.
Главная городская рыночная площадь – или просто Торг, совмещённый с бревенчатой речной пристанью, выполнял ещё и функции места сбора общегородских вечевых собраний. Сейчас же, когда я её медленно пересекал площадь верхом на коне, в компании Перемоги и нескольких гридней, моему взгляду открывалась совсем не радостная картина запустения. Торговые ряды, окружавшие полукругом площадь, почти не функционировали. Прогнившие, растрёпанные лавки, с сорванными дверями, понуро стояли нараспашку, являя всем прохожим свои пустые, чёрные зева. Вялая торговля велась лишь с двух десятков лавок из более чем сотни наличествующих. По рынку бесцельно, еле волоча ноги, бродили какие–то невзрачные личности, кучкуясь и переговариваясь о чём–то друг с другом.
Общая обстановка была совсем унылая. Не было слышно ни смеха, ни детских криков, ни громких, зазывающих призывов купцов, ни азартного, до ожесточения торга, неизменно возникающего между покупателем и продавцом. Лишь где–то на периферии сознания слышалось жалобное мычание коров и недовольное, нервное похрюкивание свиней. Перемога тоже услышал эти звуки.
– Должно быть, животинку сюда на продажу, али на убой пригнали. Слышишь, княжич, из хлевов ветер доносит?
Я молча кивнул наставнику, переведя взгляд на здоровавшихся со мной монастырских чернецов Смядынского монастыря, уверенно рассекающих по улице в своих чёрных балахонах.
– Видать с монастыря скотину пригнали! – тихо проворчал Перемога, когда мы разминулись со стайкой монахов. – Точно! Мычат от монастырских амбаров, – ещё раз прислушавшись, сделал он однозначный вывод.
"Кому война, а кому мать родна" только и подумалось мне, но вслух ничего не ответил. Я смотрел на полоску серого неба, незаметно сливавшуюся сгрязным, лежалым снегом. И всё это на фоне покосившихся, чёрных от времени зданий, оккупированных, вольготно усевшимися на заборы и коньки крыш стаями каркающего воронья. Мрак, одним словом!
Поблуждав так по городу, в сгущающихся сумерках, мы повернули своих коней на выезд из этой обители скорби и печали. У Изяслава Мстиславича на подворье было куда как живей и веселее – сделал я однозначный вывод.
На седьмой день моего пребывания в Смоленске, распорядок дня в основном вернулся на круги своя, в привычную, ещё по жизни в изгнании, в Зарое, колею. Этому не очень приятному для меня обстоятельству, весьма поспособствовал приставленный к моей особе пестун Перемога. Дело он своё знал, поблажек почти не давал, вот и сейчас Перемога инструктировал своего главного подопечного.
– Не так княжич, смотри на меня, как надо, – говорил пестун, чьё тело уже принимало боевое положение, – движения делай мягше, и локоть правой руки сильно вверх не задирай. Следуя этим не сложным инструкциям, я отпустил натянутую тетиву, стрела глубоко вошла в тело полуметровой круглой мишени.
– Хватит дядька, сам видишь, в мишень я попадаю, давай лучше меня на мечах по–обучай. – Учиться стрелять из лука было, откровенно лень, особенно в свете вынашиваемых мной планов по изготовлению арбалетов и ружей.
– Верно, попадаешь, – согласился Перемога, – но до настоящего лучника тебе ещё лет пять ежедневно заниматься стрельбой надоть. Тогда с такого расстояния будешь не в чурбак попадать, а в самый глаз белки. А мечами после обеда займёмся!
– Некогда будет. После обеда уеду по делам! Так, что давай, напоследок на мечах разомнёмся.
– Дела, дела, – передразнил Перемога княжича, – дела твои должны быть в ратном учении токмо!
– Перемога, не забывай, что я не только воин, но и князь, – парировал я возражения дядьки–пестуна, – а князьям надо уметь не столько в беличий глаз попадать, сколько разумно управлять своими людьми. Так, что не бурчи!
– Куда ты хоть собрался? Князь, кстати, тебя отпущал? – недовольно сверкнул глазами наставник.
– Отец знает. Кузнецу хочу самострел особый заказать.
– Тьфу, – от досады сплюнул Перемога, – на кой ляд он тебе нужён? Ежели ты был бы косоруким неумёхой, то да, а так лук во всех делах ратных для тебя и лучше и сподручней будет, особливо верхом на коне.
– Скажи ка мне, дядька, – спросил я, хитро прищурив глаза, – а ты закованного в добрую броню воина стрелой сможешь пробить?
– Насовсем краткое время оглушить, сбить с ног, нутро чутка отбить, – то да, – рассуждал Перемога, – если броня на самом деле добрая, то пробить её стрелой можно, если только совсем в упор стрелять, и то, как повезёт.
«– Правильно, – подумал я, – особенно если учесть, что в наконечниках стрел редко используют закалённую сталь, а в основном мягкое железо»
– А мой самострельный болт пробьёт, – продолжил я пикировку, – потому как его сила натяжения много выше, чем у лука.
– А вот тут ты княжич, – хитро улыбнулся Перемога, – не совсем прав, поэтому я и говорю, что учиться тебе надо, стрелой в глаз белки попадать. А нужда будет, так тому же рыцарю в глаз иль другую бездоспешную щель, как той белки, всадишь. И никакой самострел тебе не надоть будет! – сказал пестун и с торжеством посмотрел на меня.
– Так, самострел я буду делать много мощней нынешних, – я говорил тоном человека, абсолютно уверенного в своих словах, – а во–вторых, ими можно будет вооружить ополченцев, ведь мало кто из них хорошо луком владеет, а самострел в самый раз им придётся. Бьёт мощнее лука, а обучиться стрельбе за день можно.
– Ну, – Перемога почесал затылок, – коли так, то да …, хотя с другой стороны, не особо хорошо выйти может.
– Ты это о чём? – спросил я у засомневавшегося пестуна.
– Опаска меня берёт. Самострелы смердам выдавать … о таком я ещё и не слыхивал. Хотя, – Перемога махнул рукой, – сколько энтих самострелов будет, несколько десятков погоды на бранном поле не сделают! По разу пульнуть успеют, десяток воев завалят, а потом за топоры, как привыкли, схватятся. – Тут он опять задумался. – Но, урон лишний самострелы врагу нанесут. А в битвах пустяков не бывает, потерять в начале боя десяток добрых воев для супротивника, может уже через час стать той не хватающей для победы последней каплей. Так, что, дело ты задумал верное, одобряю.
«Да ты, дядька прям философ, знал бы ты ещё, что арбалеты будут, по моим планам исчисляться не десятками, а сотнями. И в ополченцы я планирую брать не взбалмошных вечевых горожан, а самых распоследних крестьян и холопов. Только бы производства запустить, да деньжатами разжиться» – подумал я, но не стал озвучивать столь крамольные мысли, согласился пестун со мной, вот и ладно.
Не успел я расстрелять из своей тули все стрелы, как самые пронырливые, тренирующиеся вместе со мной «дворяне», тут же побежали к мишени и быстро принялись выдёргивать стрелы, видать соревновались, кто больше стрел княжичу принесёт.
Далеко идти, чтобы заказать изготовление арбалета не требовалось. Князь имел собственную кузню с домницей и лучших мастеров. Я по вышеозначенному вопросу обладал, главным образом, лишь теоретическими знаниями, но сдаваться не собирался. Пошли вместе с Перемогой, никого из дворян с собой брать не стал, чтобы не создавать излишней сутолоки и шума.
Если с устройством ложа мы разобрались довольно быстро (винтовочной формы, с эргономичным прикладом), то с замком и воротом случился полный завал.
– Впервые слышу, чтобы на самострелах дуги из уклада (стали) делались?! – воскликнул удивлённый Перемога. – Составная дуга из дерева и рога, как у луков, то да, есть такое, а из уклада … – растерянно взревел Перемога, а находящиеся рядом мастера согласно поддакивали.
– Кроме того, из железа будем делать несущую часть ложа, а также натяжной реечно–редукторный ворот – бодро заявил я, чем окончательно добил всех присутствующих при разговоре.
– А чьи, княжич, мне прикажешь укладные мечи на дуги к самострелу переводить? Ты, Изяславич, верно не знаешь, чтобы хороший меч из уклада выковать нужно дорогое немецкое железо не один день перековывать?! – возмущённо вопрошал старший кузнец.
Я на краткий миг задумался, вспоминая самую простую из известных мне технологий получения стали, а потом выдал.
– Точных пропорций не знаю, но попробуй смешать чугун … э … вы вроде его «свиное железо» называете, и за ненадобностью, если оно в горне образуется, вместе со шлаком выбрасываете. – Когда все разобрались, о чём идёт речь я продолжил.
– Так вот, чугун надо с мягким кричным железом переплавить, в запечатанных горшках, без доступа воздуха. Хотя в следующий раз можно будет попробовать вовсе обойтись без чугуна, должно хватить и простой железной крицы. Надо будет и так и этак испытать. Так вот, очень важно добавить в горшок известь – для удаления из металла вредных серных и других примесей. Глину горшечную надо использовать огнестойкую, керамическую. Правда, чтобы чугун расплавился и закипел, вам придётся попотеть, ему жара надо больше того, чем вы используете сейчас для расплавки железной руды.
– Уголь в горшок кинуть?
– Не надо, нам хватит и частиц угля, содержащихся в дыму! Достаточно будет, если вы просто горшок будете обжигать в угле. В начале разогрева крышку тигля можно держать открытой, но как только его содержимое (железо или железо/чугун) начнёт плавиться, горшок нужно будет плотно закупорить, а то от переизбытка угольного дыма мы вместо уклада получим чугун!
Как я впоследствии убедился, на Руси не знали и не применяли тигельного способа получения стали. Не встретился мне и способ цементации (т.е. науглероживание поверхности или всей массы железного изделия), если не считать закалки клинка в крови животных.
Железо получали в сыродутной печи (или в домнице), смешав и переплавив древесный уголь и руду. Полученную железную крицу помещали в кузнечный горн и засыпали углём. При нагреве происходило науглероживание железа, в определённый момент кузнец вынимая крицу и охлаждал её в воде или снегу. Сталистая поверхность крицы получала закалку и становилась хрупкой, кузнец оббивал её молотом, при этом сталистые чешуйки отлетали от корки крицы. Их собирали и повторяли операцию, пока вся крица не закончится, превратясь в стальные пластинки. Затем эти пластинки обычным способом сваривают между собой. Так, долго и трудно, с огромным расходом материалов, получалась сварочная сталь (уклад).
– Хм … попробуем спытать, – неуверенно пробубнил старший кузнец. – Придётся особую горшечную печь (тигельную) для этого сложить.
Тут же все присутствующие разом принялись обсуждать идею княжича, позабыв, для чего они вообще здесь собрались. Появились гончары и приутихшее было обсуждение, разгорелось с новой силой. Как мог я описывал знакомый мне лишь теоретически процесс тигельной плавки стали. Начали раздаваться вопросы, откуда это княжичу известно, но я ничего определённого ответить не мог, дескать, предполагаю, что так надо и всё! При этом, всё время, вставляя волшебное слово «логика». Говорильня продолжалась бы ещё долго, но при помощи Перемоги порядок вскоре был восстановлен, и вновь я был атакован вопросами, теперь уже касающиеся устройства арбалета.
– А запирающий тетиву замок, зачем железный делать, из ясеня ведь проще выйдет?
– А выдержит ли он давление тетивы в два – три десятка пудов, а? – подначил мастера.
– А на шо, такая тугая нужна? Ведь самострел мы делаем не крепостной?
– А тех же рыцарей немецких на поле боя ты каким х…ем останавливать будешь? – закричал я, войдя в раж, окончательно озверев от мастеров. – Сказано вам уклад и железо, значит из того и делайте! Самострел сначала можно и нужно целиком из дерева выточить, поупражняться со всеми его новыми, диковинными устройствами, а уж потом всё в металл перевести. Ясно?!
Перемога неожиданно поддержал своего воспитанника:
– Что олухи молчите? Как княжич объясняет, так и делайте!
Мастера сразу потеряли все свои доводы для возражений, и наконец приступили к более предметному разговору.
– Тетива должна будет накладываться на роликовый замок. – Пришлось пояснить мастерам свой рисунок на бересте.
Тут же, ожидаемо раздалось: – Что такое ролик?
– Он походит на колесико, вот оно показано на рисунке. Его вам надо будет в действующем самостреле изготовить из уклада. Как вы видите, – я водил пальцем по своему рисунку, – ролик имеет спереди выступ для тетивы, а с обратной стороны упор для шептала, удерживающего ролик от проворачивания под действием натянутой тетивы. Ролик надо посадить на металлическую ось и с двух сторон ось хорошо закрепить, чтобы ролик под напряжением не выскочил из гнезда, и в то же время, мог бы в гнезде свободно проворачиваться на оси.